17° Война! C’est la guerre! Входите же, господа! Входите!.. Люди бегут сломя голову, в ужасе, в испуге, в растерянности. За что держаться? Где опора? Цель? Смысл? Они как раз не знают, славные люди, для чего они, собственно, здесь, что было и что будет, и даже то допустимое соображение, что они служат приватным действиям некоего высшего мошенника, ничего не может в этом изменить; не может также изменить и знание о том, что режиссёры их гибели на поле битвы лишь инсценируют эту пьесу, поскольку и они скучают. Большинство станет стрелять не потому, что они не прозревают постановочность, а потому, что они используют её как (хо-хо!) – сенсацию… К тому же поставлено хорошо. Журналы кричат ура и говорят по телефону с министрами по поводу мотивировочной фразеологии. Возносится музыка, и в ней тонет всякая возможность перемен. Великолепные речи подвергаются расчёту, получают историческую огранку и окропляют уже пьяные массы, уже объявлена через газету торжественная месса, и милосердный Бог лично постарается протежировать битвы. И тотчас, после этой прекрасно задуманной рекламы, взорвутся первые гранаты. Парень в ложе получает свой спектакль, население получает кровавое времяпрепровождение и ядрёную смерть, она же, единственная, кто поистине успешен, делает книксен перед скукой, которая вновь неотвратимо овладевает после первого акта зрителями и актёрами… Стоп: теперь ваша очередь (о, о, о) – стать ри… ра… республиканцем, чтобы повкалывать как следует на индустриальных и прочих растафари. Если же вы всё это провидели и, наконец, получили себя в полное своё распоряжение, то вы встали, значит, перед выбором между ужасающей скукой и… (Я набрасываю концепцию жёлтой гвардии последнего гнева…)

18° Столь излюбленное различие между культурой и цивилизацией разбивается в этой милой перспективе о размеры потребности одурманить себя (насвистывать)… О, как надоели так называемые побуждения к мысли! Не более, чем столь безмерно увеличенные эксцессы скуки, что кто-то будет в состоянии вообразить себе, что он не скучает. В действительности же скучаешь в такие часы судорожнее всего. Я считаю весьма правдоподобным, что все (on m'excuse) гении мировой истории признавались себе в этом, но из осторожности умалчивали. Никто ещё не был в состоянии отказаться от этой омерзительной ментальной резервации. Причина, конечно, столь же достоверна, сколь и плачевна: даже кучер не станет любоваться человеком, который отрицает величие своих мыслей, признаваясь, что они – лишь судорожные состояния. Неужели не надоела за столь долгие годы эта дурацкая полировка помочей тщеславия, неужели не стала настолько непереносимо скучной, что?.. Можно подумать, их многолетнее натужное вещание перед какой-нибудь мадам более потребно, чем честная капитуляция перед самим собой (снизу, поверьте мне, круче подъём)… Какое примитивное мошенничество! Все они умирали с тайной оговоркой о своём величии (тьфу-тьфу!) на губах, сложенных для последнего слова. И Вольтер, и Монтень. Тьфу-тьфу, чёрт!.. (Не надо прочитывать ни Канта, ни Ницше: хватит одной фразы, чтобы затошнило…)

19° Нет, это н е правдоподобно. Эти жалкие типы н е признались себе в этом. Стоит д е й с т в и т е л ь н о, хотя бы р а з, пережить эту жуткую безысходность по поводу (избави меня!) великой мысли, эту запредельную скуку, которая исходит от неё, и по-другому потом уже н е с м о ж е ш ь: будешь избавляться от своих конвульсий, слепо отбиваясь, попадая и в себя…

20° хвалю азиата. Он живёт для ничего и ради ничего; в крайнем случае, для своего приятного безделья, которое есть лишь простое выражение отрадного намерения не замечать себя. Выдающийся лентяй! (Европеец иногда живёт ради богатого Тускула, в котором он потом и пребывает благополучно, то есть очень скучно.) Поэтому у азиатов и нет никакого иски… иска… искусства и никакого беспокойного разбойника GmbH, который в деловых письмах цитирует классиков (притеснитель веры). Однажды в маленьком женевском кафе я видел одного индуса, который просидел весь вечер, неподвижно глядя перед собой. Это было так, как будто он спал с открытыми глазами (хорошо, хорошо)… Насколько отвратительны с такой позиции пьяные амбиции духовных охранителей быть хорошими европейцами. Глобальные глупни! Голытьба!!

21° Только вот, пожалуйста, не надо этого осведомлённого хлупанья ресницами! Не надо воодушевлённого покусывания губ! Всякий энтузиазм щекотлив: постыдное признание, что сам-то ты не можешь сделать это лучше, а т а к ж е ничего не знаешь. Поэтому связные основания (а также бессвязные, которые всё же взаимосвязаны) не должны оказывать оживляющего действия на изощрённый слух… По нынешним временам, из многих путей, ни к чему не ведущих, всё-таки самые приятные те, по которым – при тошнотворном их вторжении – ты так раскованно слоняешься без дела, что становишься особенно любопытным. Нетвёрдой поступью идёшь к ним, меняешь ради них свой так и так безразличный ход мыслей и находишь если и не метафизический об стенку горох, то хотя бы – красивые бёдра… Дерьмо, засохшие сопли в вашем носу, шуты вы гороховые!.. (Понятное дело, я надеюсь, что эта мысленная бахрома, которая размещается на самых никудышных частях тела ниже пояса, будет услышана. Без публики самые отменные ругательства не доставляют ни малейшего удовольствия…)

22° Бёдра – превосходны. Войны – самые тяжёлые провалы. Свобода – это луна-парк. Мирное время – катастрофа.

23° Типичная черта всего буржуазного сброда: своими подозрениями лишать величия опасность, которая грозит его уверенности в себе со стороны других. Минимальная форма выражения: кто горд, заносчив, нагл, тот, якобы… (читай: открыто уверенный в себе!); максимальная форма выражения: кто скромен, покорен и робок, тот… (читай: скрыто самоуверен!)… Милая, милая Мар!.. В обоих случаях: они всегда против уверенности в себе, поскольку лишь так они могут убедить себя, что могут считать особой честью неправомочие этого качества в себе. Для этой цели вол подозревает. Вол! Да если бы он умел подозревать действительно изящно: разве бы у него не отросли заново яйца? (Куда бы они делись!)… Природная стихия: вообще не существует никакой уверенности в себе. Настоящее: не иметь никакой уверенности в себе. Трагедия par excellence (о-ля-ля) – гротеск… О, если бы я был способен хоть раз в продолжение каких-нибудь трёх четвертей часа реагировать на вещи как сакс! Я захотел бы в благодарность (нуну) – стать психологом и вместе со стервятниками ковыряться в падали… Короче: нужно раз и навсегда перестать бросать остекленелый взгляд назад, в историю! В исто… исти… исте… (ага) истерии же пара-тройка изрыгающих плевки ещё приветствуется для обвала их востребованных способностей (плевать с вывертом)…

24° Милая, милая Мар! Когда-то ты рапсодировала (мантия из чёрной вуали) между Evening Glory Fizz, мной и четырьмя часами пополудни (уже-е-е-е), итак: «Ба, уже всё позади, ба, если ты так любезен, пусть останется мальчик – за деньги или там ещё как-нибудь, птичка становится заносчивой, и правильно делает, что каждого, кто относится к ней уважительно, держит за глупца, ба, а ты напротив, напротив, напротив, теперь застёгнут, невосторжен (мило, а?) или только снисходителен, так результат один и тот же, ультрамариновый, но на сей раз, потому что мальчик считает заносчивой м е н я, тогда как мне всё-таки, ты ведь знаешь это, подлец, по правде только Fizz и важен, да иногда твоя невероятная манера держать плечи и т. д., ну да, ба, я всё-таки разведала одного прямо-таки ангельского Шпитцки, преуспевающе восточный и вообще лучшее, что сейчас есть в этой области, я всем это говорю, что я т о л ь к о ч т о тебе сказала, и впредь я буду говорить это т о ж е всем, и э т о тоже, и э т о т о ж е, это тоже, это тоже, это тоже, чепуха… и почти все, ну по крайней мере всегда потрясены, становятся пригодным к употреблению и деньгомилейшими, пожалуйста…». Милая, милая Мар! Elle a un savon à la place du coeur… апокалипсическая шлюха… je me tais…