Между тем, на голову свалились злосчастные 90-е. Долго рассказывать о рейдерских захватах, перестрелках и дележе имущества власть имущими и оружие имущими нет смысла. Все это было. К тому времени Вениамин приобрел не только должный живой вес, но и политическую упитанность, в результате чего мясокомбинат и разорившийся соседний молокозавод стали практически его собственностью. Понятное дело, пришлось кое с кем поделиться, зато оба предприятия были куплены за копейки. Обеспечив себя непробиваемой «крышей», Венечка развернулся не на шутку. Перекрыв кислород своим конкурентам, мясомолочная продукция заполонила сначала весь город, потом край, а потом стала успешно продаваться и по всей стране. Денег у Венечки стало так много, что их попросту некуда было ни складировать, ни тратить. Пришлось построить себе сначала приличный дом на берегу водохранилища, а со временем, и целый замок. Сын учился в престижном университете Лондона, жена ходила в мехах и была похожа на раздутую от важности и изысков, столбовую дворянку. Что еще нужно в этой, и без того короткой жизни? Ах, вот, чуть не забыл. В замке, кроме десятков комнат и залов был построен отдельно лежащий полноценный бассейн и…? Догадались? Конечно же, баскетбольная площадка, где Веня оттягивался, в глубоком одиночестве, швыряя мяч в кольцо, потея от жары и удовольствия. Сбылась места идиота. Все сбылось. И богатство, и благополучие, и размеренная жизнь, и дом – полная чаша. Вот только жена почему-то стала сварливой, зловредной и жадной. Куда подевалась ее деревенская скромность, красота, русые волосы и тонкая талия? Эх… Веня тяжело вздыхал, но жене не изменял. Да и кому он нужен, такой…ну, в общем, упитанный и…ну, не совсем красавец, что ли? Покупать любовь за деньги? Противна была сама мысль об этом. Да и как можно спать с нелюбимым человеком? А она? То есть та, купленная? Она же тоже должна делать вид, что его любит? Нет, это полный бред. И удовольствия, наверное, никакого. Еще и деньги платить за это? Да ни в жисть! Здоровье было для Вени на первом месте. Тут уж он не жалел ни денег, ни сил. Еще со студенческих времен другом их семьи был весьма уважаемый врач – Михаил Иосифович, известный в городе терапевт, не раз выручавший их семью в период обострения различных заболеваний и вирусов. Так вот, когда Михаил ушел на заслуженный отдых, а жить хотелось почему-то еще пуще прежнего, то пенсия, разумеется, не смогла обеспечить ему и его многочисленной семье безбедную старость. А Веня мог. Почему бы и нет? Михаил всегда под боком, чуть что – поможет и советом, и делом. И стал почтенный Михаил Иосифович их семейным врачом. И Михаилу хорошо, и Вене. Очень внушительная прибавка к пенсии была как нельзя, кстати. Да вот только это в сказках бывает почти все идеально. А в сказки Веня не верил, поэтому и боялся любых неожиданностей. Охрана у него была, как у Рокфеллера (если она у того вообще была). Повсюду его сопровождали десяток вооруженных крепких парней. Ездил он исключительно в бронированной машине, выдерживающей даже автоматный патрон. Но беда пришла, откуда не ждали. Сначала заболела мама. Конечно, ей уже было далеко за 80, но чувствовала она себя всегда легкой и молодой. А тут слегла. Инфаркт. Отказала половина туловища. Ну, и мозга, конечно. Что только не делал Веня! Он призвал практически всех возможных медицинских светил, но все было напрасно. Они только разводили руками и призывали молить Бога о ее здоровье. Но Бог в этот раз решил, что мама достаточно пожила на этом свете и прибрал ее к себе на небеса. Для Вени это был сильнейший шок. Он не находил себе места, жена суетилась с валерьянкой и пустырником. Не знаю, может, они и помогают, а может, нужно было просто хряпнуть стакан водки и поплакать у нее на могиле, да только Веня был принципиально непьющим и некурящим. Полгода он ходил чернее тучи, и, если бы не работа, неизвестно, каким боком вышел бы его траур. Время, конечно же, лечит, но рубцы на сердце остаются навсегда. И вот, печаль и скорбь по утрате немного улеглась, жизнь снова вошла в свой ритм. Веня снова взял в руки баскетбольный мяч, подолгу плавал в бассейне, снова стал летать с женой на отдых. То на Мальдивы, то в любимый Израиль, на мертвое море.
Одно плохо. Характер у Вени изменился настолько, что даже близкие боялись с ним общаться. Стал Веня жутким скрягой, занудой и пугался любого прыща. По поводу и без повода начинал панику, закрывался в кабинете и, можно было только догадываться, что он там делал и о чем думал. На работе придирался ко всем и всему. Даже те люди, которые работали с ним практически всю жизнь, попали в немилость и вынуждены были искать другое доходное место. Короче, стал невыносим. Глубокие морщины постоянной озабоченности сменили на его лице самодовольную улыбку. Он панически боялся кризисов, дефолтов и прочих мировых, и местных финансовых и политических сюрпризов. Стать нищим стало для него навязчивым кошмаром. Он экономил на всем. Даже на еде. Жена рыдала, прося деньги на новые наряды и женские безделушки, но он и слышать об этом не хотел. Приходилось носить «обноски» прошлого сезона. А куда деваться? Стыдно, конечно, перед подругами, но жить-то как-то надо. Была уволены добрая половина прислуги, так что, оставшиеся выполняли двойные, а то и тройные функции. На самом деле, дела его шли не так уж плохо, и жаловаться было не на что, однако, краеугольным словом для него стало: а вдруг? И это было определяющим в его теперешней жизни. Наверное, нет ничего странного, что жизнь его и Любы сильно расстроилась как в плане общении, так и в плане здоровья. Даже розы на его огромной территории перестали цвести, как символ холода в огромном замке, где когда-то царило счастье и роскошь. Наверное, это было закономерным, когда внезапно заболела Люба. Диагноз оказался страшным и, в наше время, наверное, даже не совсем удивительным. Рак. Веню как током шибануло. Вдруг, он понял, как же дорога была для него жена. Он вспомнил все. И их знакомство, и его неуклюже ухаживание, и их веселую жизнь в кооперативной «двушке» на краю города, и веселые встречи с друзьями на дачах, и рождение Артема. Все это пролетело у него перед глазами, как вихрь. И только сейчас он вдруг понял, чего может лишиться. Снова консилиум врачей, снова их безмолвная загадочность и озабоченность. Он отправил Любу в Израиль, в одну из лучших клиник. Сам поехать не смог (или не захотел?). Поскольку о доверии к кому-либо речи и быть не могло, на работе Веня все контролировал лично. Нет, оставить бизнес на помощников значило загубить его на корню. Никому доверять нельзя, – твердил про себя Веня, и, пытаясь контролировать все процессы, изводил себя и людей. Как говорится, нельзя объять необъятное. А поскольку, все и всех накрывающий контроль шел только во вред, дела концерна начали идти под откос. К тому же заели конкуренты со своим нескончаемым демпингом и некачественной, но дешевой продукцией. Народ в стране нищал, и, как результат, уже не обращал внимание, как прежде, на качество товара. Больше интересовала цена и красочная упаковка. Производить такую продукцию Вене, тем не менее, не позволяла совесть, так что, сторонников здоровой, но дорогой пищи, становилось все меньше.
А Любе, тем временем, становилось все хуже и хуже. За эти дни в клинике она передумала обо всем. И о них с Веней, и об Артеме и, самое страшное, о том, что будет, если ее не станет на свете. В этот момент сердце ее сжималось в кулачок и начинало быстро-быстро выстукивать, как ей казалось, свою последнюю мелодию. Больше похожую на агонию. Мелодия-агония. Смешно, да? Потом, внезапно, оно просто переставало стучать, и Люба с удивлением и ужасом прислушивалась к нему: стучит? Вот, вроде, стукнуло. Раз. Два. Три. Слава Богу, вроде, пошло. Как старые ржавые часы. Тряхнешь – и пойдут. А если посильнее, то могут и остановиться насовсем? Она горько усмехалась. Как это ни странно несмотря на то, что в последние годы они с Веней практически не общались так тесно, как раньше, ей ужасно его не хватало! Она так хотела взять его теплую большую руку, посмотреть в глаза, вновь увидеть, как он улыбается и говорит: все будет хорошо. Все будет хорошо, родная. Как…как же мне тебя не хватает! Кажется, вот, если бы он появился здесь, сейчас, я сразу стала бы здоровой, все болезни вмиг улетучились бы, растаяли от моей любви и нежности к нему… Она автоматически пыталась нащупать руку Вени, но поймала только пустоту. Ее рука еще несколько раз поискала в воздухе руку Венечки, и в бессилии упала на белую холодную простыню… Любы не стало.
