Артюр Краван. Нью-Йорк, 1917

Позвольте, – говорили мне все вокруг, – Вы что, о нём не слыхали? Неужели Вы до сих пор не знакомы с этим боксёром, который пишет стихи?»[1]

Действительно, жить в десятых годах XX века в Нью-Йорке (как, впрочем, и в Париже, Барселоне, Мехико и т. д.) и ни разу не слышать об Артюре Краване было, пожалуй, невозможно: этот человек олицетворял провокацию и эпатаж. Кравана ругали и хвалили, его считали прохвостом и гением, его сажали за решётку и обожествляли, над ним смеялись и его уважали. Одно известно точно: он мало кого оставил равнодушным. Андре Жид, Марсель Дюшан, Франсис Пикабиа, Гийом Аполлинер, Андре Бретон, Робер Делоне, Альфред Стиглиц, Тристан Тцара, Мина Лой, Блез Сандрар (всех перечислить вряд ли удастся) – эти имена причудливо переплелись в его короткой, но экстравагантной жизни, которая до сих пор остаётся загадкой.

Артюр Краван родился в 1887 году в Швейцарии, став вторым сыном в зажиточном семействе английских подданных. Отец его, Отто Холланд Ллойд, приходился шурином Оскару Уайльду, и этим родством вся семья несказанно гордилась. Вскоре, однако, родители развелись, и мать, Нелли Синклер, вышла замуж за швейцарского врача Анри Гранжана, обеспечив своим сыновьям безбедное детство в Лозанне. Надо сказать, что в ту пору Кравана звали Фабианом Авенариусом Ллойдом, но уже тогда он начал примерять на себя путь мятежника и нонконформиста. Впрочем, окружающие считали его всего лишь несносным ребёнком, всячески пытаясь воспитать из него приличного человека: «…его выгоняли отовсюду: из школы, из лицея, а затем и с работы»[2]. Вырвавшись из-под опеки родителей и учебных учреждений, Краван пускается во все тяжкие, разъезжая по свету.

Так, в 1903 году он, по слухам, собирает апельсины в Калифорнии, а в 1904 году приезжает в Германию и, как утверждает Жюльен Леви, не остаётся там незамеченным:

«Он однажды работал в Берлине на сахарном заводе, опрокинул в канаву автомобиль, в котором вёз своего начальника, а затем пешком отправился восвояси, указав всё тому же начальнику на машину: “Сами как-нибудь поставьте её на колёса!” Он частенько прогуливался по Берлину с четырьмя проститутками, висевшими у него на плечах. Когда же полицейские приказали ему покинуть город, он спросил, на каких основаниях должен починиться. Ему ответили, что никакой конкретной вины ему вменить не могут, кроме того, что “Sie sind zu auffalend” – “Вы привлекаете слишком много внимания”»[3].

После Берлина следует череда поездок: Англия, где он устраивается работать истопником на грузовом судне, Австралия, где он рубит лес, снова Германия, затем Италия… Все свои «должности» (наполовину реальные, а наполовину выдуманные) он тщательно коллекционирует, чтобы впредь дополнять этим послужным списком, напоминающим не то легенду циркового артиста, не то биографию маститого академика, свой звучный псевдоним: «Артюр Краван, рыцарь промышленности, тихоокеанский матрос, погонщик мулов, заклинатель змей, гостиничный вор, племянник Оскара Уайльда, дровосек в исполинских лесах и т. д. и т. п.». К слову, эту фамилию он взял в честь французской деревушки Краван, откуда была родом его первая жена Рене Буше, а имя Артюр он выбрал, как утверждают исследователи, отдавая дань уважения Рембо.

Наконец, в 1909 году он приезжает в Париж. Там выходит в газете его первая статья “To be or not to be… American”, которую он всё ещё подписывает своим настоящим именем, но постепенно Фабиан Авенариус Ллойд превращается в того самого Артюра Кравана, которого Андре Бретон впоследствии назовёт «сюрреалистом в душе». Он занимается боксом и участвует в боксёрских соревнованиях, проходящих в Париже и в других городах Франции, – судя по газетным хроникам, с переменным успехом. Сухие, но весьма благосклонные отзывы в прессе о боях Кравана перемежаются с заметками подобного рода:

«Вам знакомы эти простенькие марионетки, управляемые при помощи затейливой конструкции из ниток, за которые непрерывно дёргают, пытаясь создать иллюзию жизни? Господа Рико и Ллойд производят на меня абсолютно такое же впечатление. Иногда они даже замирают в воинственных и весьма неприглядных позах и в течение долгих секунд продолжают лишь медленно сопеть, точно кашалоты»[4].

Однако в 1910 году он всё же получает звание чемпиона Франции в любительском боксе. Он находит жильё по соседству с ателье Кееса Ван Донгена и знакомится со многими художниками и литераторами, регулярно посещает вечеринки и балы и всячески пытается привлечь к себе внимание парижского общества, откровенно заявляя о своём тщеславии, ибо «каждый великий художник наделён даром провокации». В Париже в те годы нередко можно было увидеть афиши, гласящие, что «поэт Артюр Краван (племянник Оскара Уайльда), чемпион по боксу весом 125 кг и ростом 2 м и суровый критик будет рассказывать, боксировать и танцевать»[5]. Ни одно из таких публичных выступлений не проходит без скандала, Краван или не является вовсе, или приходит в нетрезвом виде, начинает раздеваться прямо на сцене и осыпает зрителей оскорблениями. Вот, например, как описывает появление Кравана на публике журналист одной газеты:

«Прежде чем начать говорить, он несколько раз выстрелил в воздух из пистолета, а затем стал то ли в шутку, то ли всерьёз рассказывать уму непостижимые нелепости об искусстве и о жизни. Он хвалил спортсменов, во всех отношениях превосходящих художников, а также превозносил гомосексуалистов, грабителей Лувра, сумасшедших и т. д. Он читал стоя, покачиваясь и время от времени бросая в зал крепкие ругательства. Зал, казалось, благосклонно принимал сие несуразное выступление. Однако всё чуть было не испортилось, когда этому Артюру Кравану взбрело в голову со всей силы запустить в первый ряд зрителей папкой для рисунков, которая лишь по случайности никого не задела»[6].

Однажды он даже решает сказаться мёртвым, чтобы его творчество, наконец, оценили по достоинству («тогда создадут какую-нибудь комиссию для посмертной публикации моих работ»[7]), и, недолго думая, объявляет о запланированном самоубийстве на одном из своих выступлений, но, конечно же, обещания этого не сдерживает.

Кроме того, с 1912 по 1915 год он издаёт собственный журнал «Сейчас» и сам же продаёт его с тележки на улицах города. Там под разными рубриками и псевдонимами появляются его стихи, рассказы, размышления и критика. Именно так называемая критика и принесла журналу скандальную известность: четвёртый номер Краван составляет в виде разбора творчества, а точнее, в виде дерзких, упоительно грубых и комичных комментариев к работам художников, участвующих в парижском Салоне Независимых. Отпечатав журнал в достаточном количестве, поэт-боксёр отправляется продавать его прямо к дверям салона, полагая, что сами же художники «купят <…> журнал лишь для того, чтобы увидеть свои имена в печати». Желаемого результата («позлить моих собратьев, чтобы добиться известности и заставить мир заговорить обо мне») он достигает, судя по воспоминаниям Габриэль Бюффе-Пикабиа, достаточно быстро:

«Все посетители спешили купить журнал и сразу же начинали его читать, прыская со смеху. Но некоторые, самые возмущённые, задумали устроить ему <Кравану> взбучку. Стоит признать, что выглядели они, мягко выражаясь, некрасиво. Решив, что сила в большинстве, они собрались в группу из десяти-двенадцати человек и напали на него при выходе. Всё это завершилось в полицейском участке и не в пользу Кравана. Аполлинер, обожающий дуэли, а точнее, само действо, не мог упустить такой замечательной возможности и направил понятых к оскорбителю Мари Лорансен[8]»[9].