– Женюсь я, – неожиданно сказал он, кусая губу и глядя через меня стеклянно, с дурацкой, будто приклеенной улыбочкой.

– Совсем всё плохо?

– Да нет, – с той же неестественной улыбочкой отозвался брат, – девка как девка, из старой бурской семьи. Молодая, пригожая вполне. Не порченная. Так просто… не думал никогда, што вот этак придётся.

– Династический брак, н-да уж… А ты у нас отец-основатель выходишь?

– Угум. Один из, – прозвучало безо всякой усмешки.

– А я, выходит… – и тут ажно холодок по спине, и такая забронзовелость кладбищенская за спиной встала! Представились внезапно пафосные строчки в учебниках, гипсовые бюстики и историки, защищающие диссертацию на моих к Фире письмах, да всякого рода личных вещах.

Не штобы даже… хм, против. А так просто, будто я уже… и холодом могильным. А потом и ничего, отпустило.

– В делегации, значит, – протянул я, собираясь с решимостью и сам себя уговаривая.

– Угум.

– Дипломатических проблем не возникнет? – склонив голову набок, поинтересовался для порядку.

– Куда ж без них?! – усмехнулся Мишка и сощурился, переключаясь на мои проблемы и вновь становясь похожим на человека, – Тем веселей!

– Даже так?

– Ох, Егор… – брат встал, потянувшись всем телом, и выгнулся, хрустя суставами, – ты даже не представляешь, какие интересные комбинации можно строить просто по факту твоего нахождения в делегации! Особенно когда вот так – р-раз, и появился! Нежданчик. А уж если подготовить да отрепетировать.

– А с Империей Российской, – зло усмехнулся он, щурясь как через прицел, – нормальных отношений у нас быть не может. По определению.

– У нас или у Союза?

– Ну не всё же время в одни ворота? – оскалил Мишка кипенно белые зубы совершенно по-волчьи.

– Ха! – в голову залезла смешинка, и переглядываясь усмешливо, мы без слов поняли, што жизнь у нас будет очень интересной…

… только наверное, недолгой.

Вооружившись канцелярскими кнопками, скрепками, клеем и ножницами, Мишка принялся выстраивать в комнатушке бумажный хаос.

– Времени у нас немного, – невнятно пробубнил он, зажимая в зубах карандаш и с вдохновенным видом скрепляя меж собой листы бумаг, – помимо англичан…

Он прервался, и сщёлкнув таракана со стены, начал крепить фотографии по сложной схеме, соединяя их меж собой то листочками с нарисованными схемами и именами, а то и просто вычерчивая карандашом прямо на облезлых обоях.

– … африканеры, будь они неладны, – продолжил брат, не прекращая работу, – Хольст из союзной фракции, хоть в этом повезло. Сегодня, может завтра ещё, и всё – утечёт информация не в те руки.

– Агентура? – поинтересовался я, наблюдая за вдохновенной работой брата, взявшегося натягивать упаковочный шпагат прямо под низким потолком.

– Если бы… – сморщил Мишка нос, наматывая шпагат на гвоздь и обрезая лишнее, – свои же! Говорю же – фракции! Свыше двухсот человек в делегации, да учти неизбежные случайности и родственные связи.

– Против нас… подержи, – стопка листов легла мне в руки, – всё, давай сюда. Против нас сразу несколько африканерских фракций по сути играют. То ещё кубло змеиное! Первые скрипки традиционалисты с англофилами играют, ну и по мелочи – каждой твари по паре.

– А за нас?

– Промышленники в основном, ну и часть военных.

– Сниман, – кивнул я понимающе, – ты у него за талисман!

– Не без того! – хохотнул брат, развешивая на верёвке листы в определённом порядке, – Ещё Де Вет, Де ла Рей.

– А Луис Бота што?

– Луис Бота сторонник примирения с британцами, так вот, брат!

Я присвистнул и замолчал, пытаясь уложить услышанное в голове.

– Политика, – кривовато улыбнулся Мишка, – он не самый плохой человек, но похоже, искренне считает, что бросив нас англичанам, как кость, буры смогут избежать новой англо-бурской.

– А они смогут? – поинтересовался я, на что Мишка только плечами пожал.

– Самое же паскудное… вот, – брат щёлкнул ногтем по фотографии Крюгера, повисшей на булавке, вколотой в сырые обои.

– Против нас? – ахнул я, прикусив губу и по-новому глядя на дядюшку Пауля, надменно взирающего на меня с плесневелой стены.

– Угум.

– И сильно мешает?

– А… – Мишка махнул рукой и выдохнул с силой, но после недолгого молчания всё-таки соизволил высказаться:

– Сильно! Авторитет у него… сам понимать должен! А вишенка на торте – мы против него в открытую играть даже не можем, так-то. Не поймут! Он сейчас не только у африканеров, но в Европе популярен донельзя. Веришь ли, одних только сортов мыла в честь его больше десятка уже назвали! Не сговариваясь, понимаешь? Мыло, алкоголь и Бог весть, што ещё. Я этими подсчётами не увлекаюсь, но веришь ли – оторопь взяла, как список ненароком увидел! В аршин длиной!

– Самый популярный и уважаемый человек в Европе, – прерывисто вздохнул брат, дёрнув щекой, – и против нас, понимаешь? Да ещё так выворачивает, што всё ты понимаешь, а грязью распоследней себя чувствуешь – будто и не тебе гадость сделали, а ты!

– Даже так? – сощурился я, склоняя голову набок.

"– Есть человек – есть проблема, нет человека – нет проблемы[3]" – с грузинским акцентом озвучило подсознание. Ну… всё может быть!

– А если… – провожу ногтем поперёк фотографии, на что брат будто воздухом подавился. Вытаращив было глаза, он открыл рот… закрыл и задумался.

– Не сами, – уточняю на всякий случай, – идею кому подать через третьи руки, ну и так… хм, помочь.

– Да эт понятно, што не сами, – сказал Мишка пришибленно, – Если, говоришь… хм… За нами следят, а вот если кому не просто идею, но и подтолкнуть, это уже может интересно выйти.

Встряхнув головой, он снова принялся за работу, но то и дело косился на фотографию Крюгера, кусая губы.

– Как-то так, – отряхнув ладони, сказал брат, обозревая развешенные по всей комнате фотографии, схемы, какие-то графики и прочее.

– Всё это, – он щёлкнул пальцем по ближайшему листу, – тебе нужно если не выучить наизусть, то как минимум понять общий принцип. Кто в каких фракциях, и хотя бы немного – почему.

– Так… ну-ка – давай, озвучь свои выкладки.

Подобравшись, и как-то очень по-военному оправив складки потрёпанного пиджака, Мишка начал разъяснять – кто, почему, и самое сложное – родственные и дружественные связи, бившие порой в африканских реалиях любую логику.

– Нам бы ночь простоять, да день продержаться, – выдохнул я после короткой лекции.

– День… – усмехнулся брат, – лет десять, никак не меньше! и это при самых благоприятных условиях.

– Н-да? При благоприятных условиях, иммиграция к нам из одной только России за десять лет составит как бы не поболее миллиона!

– А заводы? – парировал брат, – С ноля, в чистом поле! Стрелять из чего этот миллион будет? Из палок? Даже если сразу экономику под оборону ладить, а самим с голой жопой ходить, и то не успеваем! Дам тебе потом расчёты и выкладки, сам пересчитаешь. Одна только технологическая цепочка пороховых заводов чего стоит! Представляешь?!

– Представляю.

– А… ну да, ты же инженер де-факто, – чуточку успокоился Мишка, – На што бы сам сделал ставки?

– На импорт мозгов.

– А зачем европейским… – начал было брат и замолк, – а вот с этой стороны мы и не подумали!

– Чем сильнее будут давить студентов в Российской Империи…

– Чем хуже, тем лучше[4]! – перебил меня брат, упав на стул, – Япона мать! Сроду представить не могу, што буду желать такого…

Кривенькая моя усмешка отзеркалилась на его лице.

– Политика, – глухо сказал Мишка, с силой растирая щёки руками.

– Но ведь так оно и выходит! – подвинув стул, сажусь рядом. – Смотри! Власти и без того давят и будут давить любые студенческие выступления, усматривая в них покушение на устои. Патриотизм и православие как духовные кандалы, ну и чугунное ядро Самодержавия до кучи.