Мимо Хорта, почтительно поклонившись, прошёл один из пяти стражей, что постоянно дежурили на стене. О чём о чём, а о безопасности в Лёрствёрте помнили всегда. Суровая северная земля была скудна на дары и едва отдавала то, что в неё вложили люди, и потому никогда не знала мира. Ведь не жадность погнала в море первые корабли с хищными мордами драконов на носах, а нужда. Набеги были не средством обогатиться, а скорей необходимостью. Хотя среди старейшин ещё сохранились древние сказания об истинной родине, передаваемые от одного скальда другому. О земле плодородной и прекрасной, но навечно потерянной, покрытой тьмой и ужасом, откуда в давние времена без оглядки бежали пращуры, что обрели новую родину здесь. Вырезав на корню малочисленные племена, коим некогда принадлежали эти земли. Корабли морских удальцов ходили на восток, запад и юг, вселяя страх вовсе цивилизованные земли, чьи правители ничего не могли противопоставить молниеносным яростным рейдам.
Но только не на назад, на север к древним землям – туда дорога была закрыта. Бывало, конечно, находились вожди, что, рискнув всем, ставили парус в том направлении в надежде узнать, что же всё-таки изгнало предков и хоть одним глазком взглянуть на земли пращуров, но о таких уже более не слышали, едва их драккары скрывались за горизонтом. Среди соседей, особенно тех, у кого не заладились летние походы, всегда находились желающие позариться на богатый пастбищами Фьордфьёльк и на процветающее городище с удобным портом, тоже не обделённым богатством. И вот поэтому в обе стороны от фьорда, в коем находился Лёрствёрт, на скалах были выстроены смотровые вышки, вороньи гнезда со сложенными сигнальными кострами, как и в ущелье Хородрин, служившем единственным путём через горы Саркнар. Но даже несмотря на передовые дозоры, стража на стене стояла постоянно, денно и нощно.
Хорт с улыбкой посмотрел вслед удаляющемуся по стене воину, новику, этого было не скрыть от намётанного глаза. Уж слишком прямо он держал спину, дабы вес брони не перетягивал. Облачены стражи были на славу, поверх подбитой мехом стёганой куртки чешуйчатый металлический ламеляр, дублёные наручи, поножи и клёпанный из пластин шлем с полумаской, усиленный кольчужной брамницей, закрывающей лицо и голову до самой шеи.
Именно Руагор обязал кузнецов усиливать шлемы кольчужным полотном, дабы никто не разделил печальную судьбу его друга. Помимо доспеха воин был оружен щитом, мечом, коротким копьём. Несмотря на брамницу, скрывающую лицо, Хорт безошибочно узнал в новике Свена, сына Ольфа, талантливого парнишку, из которого в будущем может выйти справный воин. Ныне Хорт по наущению ярла занимал место старого Сьёрда, теперь он спускал по семь потов на ристалище с юношей и детей, мальчиков и девочек. Посмеиваясь, припоминая, как сам был на их месте, гадая: также ненавидят его ученики, как он сам ненавидел седого Сьёрда?
Отвернувшись, одноглазый опять принялся вглядываться в лесную опушку, ожидая возвращения друга, мысленно уносясь в далёкие годы их юности. Друзьям было не более, четырнадцати зим, когда они впервые отправились в набег обагрять свои клинки кровью. Тогда же в своём первом походе Хорт и сменил меч на молот, хоть и невзрачный, не такой, как сейчас, но именно тем кривым куском железа на длинной, толком не отёсанной палке он и разбил глухую стену ростовых щитов вражьего строя. А в брешь, проделанную им, ворвался Руагор, рубя направо и налево, внося смятенье в ряды ополченцев небольшого прибрежного городка, на своё горе решивших выйти за стены и перебить небольшой отряд северных разбойников. В том налёте ещё новиками они снискали себе славу и уважение даже среди бывалых воинов. Позже был ещё поход, затем ещё один, в которых друзья уже по праву занимали первые ряды стены щитов хирда. А когда Руагору минуло семнадцать, почил его отец, и едва отпылало пламя драккара, унося на вечный пир старого вождя, а молодой, но уже известный воин сошёлся на грудь с собственными братьями за ярловство. Старший Осьбьёрн пал от его руки на Хольмганге, с остальными же двумя, Хельги и Ларсом, они сошлись в битве, в которой менее многочисленный отряд Руагора разбил превосходящие силы братьев. Там, у усадьбы Ольфа трёхпалого, что в дне пути на юго-восток от Лёрствёрта, именно Хорт оборвал жизнь Хельги, буквально вколотив того молотом в землю. Ларса же, последнего из братьев нынешнего ярла, постигла позорная смерть, нить его жизни оборвала стрела в спину, когда тот пытался сбежать с остатками своей дружины.
Руагор стал ярлом, самым молодым за всю историю Фьордфьёлька и одним из лучших. Уже за первые зимы его правления Лёрствёрт разросся и разбогател на удачных походах, а некоторые из соседних ярлов на собственной шкуре узнали, что Руагор хоть и молод, но хватка у него волчья. А сам ярл уже в двадцать зим связал свою жизнь с Мильвой Скегидоттир, своенравной красавицей, дочкой кузнеца Скеги, которая вскоре подарила ему дочь Фриде, а затем и единственного сына Альмонда. Что же до самого Хорта, то его жизнь помимо ратной стези не заладилась. Уж как норны сплели. Настиг его тот самый срезень, ужасно изуродовав, чудом оставив в живых, и уже ни о какой женитьбе и речи быть не могло. Все девки на выданье чурались его, словно прокажённого, и он смирился, всецело посвятив себя другу, вождю и его семье, в особенности детям, которые, несмотря на внешний вид, обожали дядьку Хорта, ставшего для них чуть ли не вторым отцом. Многие говорили ему, да и сам Руагор: мол, взял бы себе рабыню, у той не нужно спрашивать, мил – не мил. Сколько их по торгам везём после каждого похода, а на самих торжищах выбор и вовсе не знает границ, на любой вкус. На что Хорт только отшучивался, да так, что никому и вовсе не могло прийти в голову, что самый неистовый воин из всего хирда просто не мог силой взять беззащитную девушку, пережитые в детстве насмешки и унижения, когда он был мал и слаб, сыграли свою роль. Он не понаслышке знал, что значит быть беспомощным.
Хорт принял судьбу одиночки, ещё не зная, что три пряхи-норны куда как горазды на выдумки. Семья Руагора стала его семьёй, он вместе с ярлом воспитывал дочку и сына друга, также оплакивал Фриде, павшую жертвой морового поветрия, едва той исполнилось шесть, не хуже отца гордился успехами Альмонда. Жизнь его тогда текла размеренно до сорока зим, пока богини судьбы не вплели в его холст ещё одну прекрасную нить, Келду, тоже уже немолодую деву щита, что смогла разглядеть в суровом обезображенном великане его внутреннюю красоту. Лицо Хорта тронула улыбка, он вспомнил, как явился тогда к Руагору с просьбой поставить для него собственный небольшой домик, ведь до той поры он жил под крышей ярлова длинного дома в одной из боковых клетей. Обедавший в это время Ярл оторопел.
– Неужто тесно тебе стало под моей крышей или за моим столом, друг, или хулит тебя здесь кто, куском хлеба упрекает?
– Нет, просто свадьба у меня.
– А, ну раз так… –подносивший ко рту выпивку Руагор выронил рог, дико выпучив глаза. – Как свадьба? Ты дуришь, меня чёртов тролль.
– Нет, побратим, я сошёлся с Келдой, не знаю, как так вышло, что она во мне увидела, но мы вместе и скоро пред ликом богов поклянёмся друг другу.
– Садись, дружок, сказывай, – молвил ярл, указав на место подле себя.–Мёда сюда бочонок, трэллы ленивые!– разнёсся над залом окрик Руагора.
Хорт толком и не помнил, как в тот вечер попал на свою койку. А уже на следующий день ярл лично принёс в жертву коня и зарыл его голову на выбранном месте невдалеке от ристалища, где за неполные две седмицы поставили небольшой, но добротный каменный дом с парой сараев. А ещё через месяц Хорт на славище в окружении богов обменялся с Келдой клятвами, но на этот раз с пира, что отмечали всем Лёрствёртом не хуже Йоля дня зимнего солнцестояния, выносили уже Руагора.
– Долгих лет тебе и коротких зим, Хортдоттир, – Голос стражника бесцеремонно вернул Хорта к реальности.
– Уж не с тобой ли мне эти зимы коротать, ага, а щёки не разорвёт, вражин высматривай, а не на баб глазей, вояка, – Этот голос одноглазый узнал бы из тысячи. Сольвейг, что в переводе «солнца луч». Именно так нарек позднюю, но столь долгожданную дочь Хорт. Девчушка, коей шла уже пятнадцатая зима, взяла лучшее от обоих родителей. Высокая, сильная в отца и в тоже время прекрасная, как мать, с такими же густыми, непослушными волосами огненно-рыжего цвета и точёным веснушчатым лицом, с огромными голубыми, как и у всех северян, глазами. От женихов не было отбоя, даже несмотря на крапивный характер избалованной родителями девчонки, что никогда не лезла за словом в карман, умудрившейся пару раз заткнуть за пояс самого Руагора, да так, что тот не нашёлся с ответом. Но покамест все женихи к великой радости Хорта оставались не у дел, Сольвейг всех оставляла с носом, чему отец втайне не мог не нарадоваться. Слишком уж сильно привык к своей кровиночке и просто не представлял, что будет, когда единственное дитя покинет отчий дом.
