– Ты что-то сказал, сержант? – майор смотрит прямо и равнодушно, но у меня один черт приподнимаются волосы на предплечьях.

– Никак нет!

В шеренге устанавливается давящая на мозги тишина. Салимов нехотя отводит взгляд и начинает представлять наших инструкторов.

– Капитан Абрамов – огневая подготовка. Лейтенант Курпатов – минно-подрывная подготовка…

Специальная, радиотехническая, разведывательная… Становится неинтересно. Я начинаю тайком озираться по сторонам и в тот же миг замечаю ее. И все. Меня в бараний рог скручивает. Она даже в армейской форме выглядит, как фотомодель. Только те тощие, а эта… все при ней, в общем. И лицо. Удивительной красоты лицо.

– Что же касается вашей психологической подготовки, то за это отвечает лейтенант Быстрова.

Отовсюду слышатся улюлюканье и свист. Шум на секунду замирает, когда она подходит ближе, и в нем отчетливо слышится смех стоящего рядом со мной громилы:

– А можно меня начать готовить прямо сейчас?

– Да заткнись ты уже, – шепчу, так низко опуская голову, что подбородок почти касается груди. А потом совсем рядом я слышу ее голос.

– Майор…

– Командуйте, лейтенант.

Саша подходит еще ближе. Становится нос к носу с придурком. Она так близко, что до меня доносится ее пряный запах. Любой другой женщине он бы вряд ли пошел, но эта… Я вдруг понимаю, что она не может пахнуть иначе. Член в штанах болезненно дергается. Кадык прокатывается по горлу. И следующий вдох дается с трудом, хотя она на меня даже не смотрит.

– Ну, что, тогда прямо сейчас и начнем. Упал, отжался, – командует и задумчиво закусывает губы. – Сто раз для начала, думаю, в самый раз.

В строю так тихо, что я отчетливо слышу звук собственного учащенного дыхания. Здоровяк выходит из строя, дурашливо улыбается и, опустившись на плац, с силой толкает землю. Мой максимум – пятьдесят раз. Но этот идиот делает сотку, рисуясь по полной. Правда, когда встает, выглядит он уже не таким заносчивым.

– Как лихо она из тебя все дерьмо вытрахала, Жданов, – бросает кто-то смелый уже после отбоя.

– Ничего, – хмыкает тот. – Я в ответ вытрахаю из нее дурь.

– Губу закатай. Больно ты ей нужен.

– Да она не особенно разборчивая. Че пялишься? Вы, что же, о ней ничего не знаете? – в тишине отчетливо слышен скрип пружин, когда Жданов переворачивается на другой бок.

– А что мы должны знать? – проявляет любопытство еще кто-то.

– Есть у нее замечательная традиция поощрять лучшего с курса сладеньким. – Жданов гаденько ржет. – Только не говорите мне, будто сомневаетесь, что среди нас лучшим буду я.

– Гони! – разносится недоверчивый шепоток под потолком. – Ты как будто не знаешь, что за неуставные бывает.

– А ей похрен.

– Чего это?

– Да того! Она дочка Быстрова. Вы не догнали еще? Ну, дебилы-то, ё-моё.

– Ринат Ильич… Ринат Ильич!

Выныриваю из потока воспоминаний.

– Да, что у вас?

– У нас все. Можем ехать.

– Дайте мне протокол задержания. А впрочем, ладно. Потом.

– А с этими что делать?

Оборачиваюсь. Ловлю Сашин пристальный взгляд. Дергаю плечом:

– Что-что… Отпускайте.

Возвращаемся в контору, где я торчу еще бог его знает сколько времени. Отчитываюсь непосредственно перед первым лицом. И контролирую дальнейший ход следствия.

Я не чувствую ног от усталости, когда возвращаюсь домой. А тут еще звонок брата… Миша обращается ко мне не так часто, поэтому, когда он просит меня посидеть со своей годовалой дочкой, потому что у них с женой на работе случился очередной аврал, я без вопросов соглашаюсь. Мы гуляем с Машкой в парке у моего дома. Она только-только научилась ходить, и я коршуном слежу за каждым ее неуверенным шагом. Поэтому, наверное, не сразу замечаю притаившийся в тени деревьев силуэт. Но увидев, уже нисколько не сомневаюсь в том, что это Саша. Я её чувствую на животном уровне. Я только не знаю, зачем она здесь. Или… все-таки знаю?

Саша

Надо встать. Надо что-то делать. Куда-то звонить… Кому-то. В конце концов, у отца хватает связей, и уж кто-нибудь мне точно поможет. Но я сижу, бестолково пялясь в стену, и не могу пошевелиться. В ушах шумит. Сквозь этот шум доносится ворчливый голос экономки, на которую случившееся, в отличие от меня, кажется, вообще не производит впечатления:

– Нет, вы посмотрите, что эти свиньи наделали! Перевернули дом вверх дном и свалили, а ты, Галя, убирай. Так, выходит? Вот скажи, Александра Ивановна, они что, не могли взять, чего им там надо, и уйти, как нормальные люди? Зачем было вытаскивать ящики из стола полностью? Или опустошать книжный шкаф? А чем им мешал ковер? Даже шторы, ты только посмотри… Даже шторы помяли.

Сглатываю. Кровь на лице берется корочкой, и в этом месте кожу немилосердно стягивает. Стираю потек тыльной стороной ладони и опять опускаю руку.

– Это такой психологический прием.

Во рту сухо, как в пустыне, и язык шевелится с трудом. Я едва узнаю свой голос.

– Прием? – удивленно переспрашивает Галя.

– Ну, да. Так группа захвата деморализует объект.

– Они меня деморализовали, когда ворвались в кухню с автоматами! Этого было достаточно. Я едва не поседела, вот тебе крест. Посмотри, до сих пор руки трясутся…

– Мне очень жаль, – с остервенением тру лицо.

– Эй, ты же не надумала реветь?

Как будто я когда-то ревела! Качаю головой из стороны в сторону. Одной рукой опираясь на подлокотник, помогаю себе встать.

– Саш, ты как вообще? – Галя неожиданно меняет тон, и я понимаю, что ее поведение до этого – чистой воды бравада. – Сильно они тебя приложили, ироды?!

– Да нет. Все нормально. Не беспокойся. Мне нужно переодеться, – растерянно оглядываю себя в отражении зеркала. – Здесь случайно не осталось моих вещей? Не помнишь?

– Да полно! Топай в душ. А я тогда первым делом наведу порядок у тебя в спальне. Эти козлы везде сунули свой длинный нос – там еще тот бардак.

Киваю. Медленно плетусь в свою старую детскую. Сквозь непрекращающийся шум в ушах пробивается знакомый звук. Телефон обнаруживаю на каминной полке.

– Привет! Я тебе уже сотый раз звоню, – возмущается в трубку моя лучшая подруга Наташа.

– Извини, Наташ… Я не слышала. У меня тут проблема. Точнее у отца… Я… – теряюсь. Делаю глубокий вдох, – в общем, его арестовали. А самое смешное, что я никак не соображу, как мне быть дальше. Что делать? Представляешь? Никак не соображу.

– Так ты у него на Никитской?

– Да.

– Оставайся там. И не делай глупостей. Я сейчас подъеду.

Наверняка у Наташи полным-полно дел, и по-хорошему я должна ей возразить. Пообещать, что сама со всем справлюсь. Но я молчу, ведь и впрямь очень нуждаюсь в ее поддержке.

Сбрасываю вызов, плетусь в ванную. Моя одежда безнадежно испорчена. Впрочем, это неважно. После всего, что со мной случилось, я бы никогда ее не надела, даже останься она цела. Стаскиваю ненужные тряпки. Сжимаю пальцами мраморную столешницу под раковиной и гляжу на себя в зеркало. Долгие годы терапии не проходят даром. Еще десять лет назад, если бы на меня вот так со спины напали, я бы со страху обделалась. А сейчас – ничего. Держусь. Только зрачки, как у наркоманки, расширены.

Встаю под душ. С остервенением тру тело, которого касались чужие руки. Я не хочу вспоминать, не хочу прокручивать в голове, останавливаясь на деталях того, что случилось. И меньше всего хочу гадать – действительно ли это был он. Не почудилось ли мне с перепугу? Не выдаю ли я желаемое за действительное? Ведь, насколько я знаю, Орлов – не последний человек в структурах разведки. И не по чину ему принимать участие в задержаниях подобного рода, и вообще не по адресу. Но голос… Мне кажется, я бы его из тысяч других узнала. Как и присущую лишь ему одному пластику, которая с возрастом ничуть не изменилась. И которую он даже не потрудился замаскировать, хотя наверняка знал о моих прокачанных навыках одного из лучших в стране психологов-физиогномистов. Впрочем, его лица я не видала. Лишь глаза в прорезях маски.