Костян вынул из награбленных денег серебряную монету и положил на стол. Дальше все сделали, как велел болгарин. В лесу просидели до вечера. Костян к тому времени весь изошел на сомнения. Да и Василий тоже поддался его бухтению. Ожидание было вознаграждено крестьянской одеждой, едой и советами, куда двигаться. Болгарин принес лопату, выкопали яму и спрятали турецкую одежду. К своим шли всю ночь.
Как только Дальнев поставил последнюю закорючку в депеше генералу Столетову он тут же вырубился и разбудить его уже не мог никто. Зорин ко всему приложил карту расположения английских пушек.
Глава четвертая
В ночь на 29 сентября защитников восточного сняли из расположения и отвели в ближайший тыл. В траншеи занесли мешки, набитые соломой и перетянутые у горловины. Из укрытий высунули верхушки, чтобы создать видимость живой силы. Утром случился сильный туман и с двух сторон воцарилось полное бездействие. Прошло полчаса после восхода солнца и Дальнев увидел на лице Зорина сильное волнение. Он и сам прекрасно понимал ответственность в случае отмены артиллерийского обстрела. Холодок пробежал по спине, и в этот момент земля с левого и правого крыльев вздыбилась целой кучей земли вперемежку с летящими бревнами. Потом раздались выстрелы, и земля поднялась ближе к середине укрепления. Похоже стреляли по схеме: первая – пятая пушки, потом вторая и четвертая, удар по середине наносила пятая пушка. Противник рассчитывал, ударив по флангам, заставить оставшихся в живых переместиться в середину. Всю линию обороны за считанные минуты перепахали так, что представить себе хотя бы нескольких живых в этом аду было выше любых фантазий. Артиллерийские снаряды, разрушая укрытие, сами создавали воронки. Из каждой пушки сделали по пять выстрелов. Канонада прекратилась, пыль осела и взору открылась цепь турецких воинов, идущих в сторону укреплений.
Русские солдаты отделились от леса и бегом понеслись к воронкам и буграм, которые образовались в итоге обстрела. Появление большого количества живых русских солдат вызвало замешательство в рядах турок. Часть цепи приготовила винтовки для выстрелов, другая часть побежала вперед. Вторым повезло меньше всего, так как в штыковом соприкосновении русским воинам не было равных. Другую часть встретили дружным залпом, и волна оставшихся в живых турок покатилась назад.
Зорин подошел к Василию и крепко сжал его руку. Подбежал Костян, как всегда в крайнем возбуждении, и выкрикивал свою коронную фразу: «Как мы их!». Несколько позже Зорин сообщил, что в полдень прибудут пушки, чтобы ударить по английской батарее согласно добытой карте их дислокации.
Дальнев расположился под деревом, достал сухой паек и пригласил Костяна угоститься. Тот, видимо уже освоив свою еду, разделил трапезу с Василием. Пробегающий мимо солдат прокричал:
– Пушки привезли, устанавливают! Бежим поглядеть!
Ребята закончили свой отдых и пошли в сторону, куда побежали солдаты. Уже там среди артиллеристов Дальнев засмотрелся на лошадь, которая тащила телегу, груженную зелеными ящиками. Лошадь имела длинные лохматые ноги, громадную голову, необычно мощный круп и длинный хвост.
Некто, образовавшийся позади, позвал Василия по фамилии, не по той, придуманной для участия в войне, по фамилии более привычной. С замиранием сердца Василий оглянулся. Перед ним стоял тот самый полковник из Москвы, который отказал ему в желании попасть на войну.
– Вам не стыдно, Василий Георгиевич, так подло всех обманывать? Думаете, что коли вольноопределяющийся, то и взятки гладки? Нет, любезный, отвечать придется. Кто ваш командир?
– Поручик Зорин, – отчеканил Дальнев, вытянувшись по «стойке смирно».
– Вот ему и придется отвечать в первую очередь.
– На каком основании, господин полковник? – Дальнев приготовился отстаивать честное имя поручика даже ценой собственного достоинства.
Полковник видимо почувствовал ненужный ему настрой и дал задний ход.
– Молодой человек, я, некоторым образом, знаком с вашим… скажем так, близким родственником, князем Адальневским. Знаете, как он огорчится, если с вами что-то случится? Я сам отец и знаю, что говорю.
– Я готов следовать вашим условиям, но только в том случае, если поручик Зорин не пострадает.
– С этого момента вы поступаете в мое распоряжение. В течение всего дня улажу формальности и думаю к вечеру мы с вами двинемся в обратный путь. До моего возвращения оставайтесь на командном пункте.
Весть о срочном отъезде Василия облетела роту, и русская часть защитников стала обсуждать эту новость. Самой вероятной догадкой считалось, что Василия переводят в главный штаб для разработки акций в тылу у турок.
Съежившись будто от мороза, подошел Костян и, глядя в землю промямлил:
– Ты, Василий на меня не обижайся, ежели чего, так я всегда с тобой.
– В Москве на улице Знаменке находится особняк князя Адальневского, там меня после войны сможешь найти.
Чересчур отеческая забота полковника к моменту посадки в вагон поезда на Москву настолько утомила Дальнева, что он хотел закрыться в купе и никого к себе не пускать. Но полковник распорядился держать дверь открытой и в коридоре напротив поставил младшего офицера. Когда во время стоянки поезда в Харькове полковник послал своего подчиненного отправить телеграмму в Санкт-Петербург князю Адальневскому, у Василия появилась догадка об истинных причинах такой отеческой заботы. Скорее всего полковнику что-то было необходимо от самого князя.
Догадка нашла подтверждение, когда с вокзала, полковник поехал провожать Дальнева до самого дома на Знаменке.
Привратник, согнувшись в поклоне полушепотом доложил:
– Сам Георги Кирилловичи тут! Прибыли-с еще утром, просили сразу доложить о вашем появлении.
Из-за присутствия полковника Дальнев почувствовал себя неловко. Велел сопроводить гостя в переднюю и принести ему чай или чего он пожелает. Извинился и пошел в кабинет отца. Постучал и долго ждал реакцию. Дверь сверх ожидания отворилась и на пороге появился сам князь.
– Так и чувствовал, что ты. Проходи, Василий, давай хоть обнимемся.
Сильно тискать друг друга в объятиях в этом доме не приветствовалось. Отец и сын весьма формально прикоснулись щеками и разошлись по креслам.
– Простите меня, Георгий Кириллович. Так получилось приехал ко мне ровесник-земляк, теперь офицер. Вспомнили юность, и я, некоторым образом, ему позавидовал.
– Самому захотелось на войну, – продолжил князь, – рад, что ты на собственной шкуре испытал что такое война. Надеюсь, ты удовлетворил юношеский максимализм?
– Больше такого не повторится.
– Не загадывай! Человечество любит воевать. Разговор у нас с тобой будет длинным. Только сперва пойду выскажу твоему провожатому слова благодарности и отпущу его восвояси.
Вернулся князь не очень быстро. Во всем облике чувствовалось раздражение. Занял свое кресло и, позвонив в колокольчик, наказал вошедшему слуге принести водки и закуски. Князь не курил, но тут вынул папиросу и задымил.
– Представляешь, – обратился он к Василия, – этот паркетный шаркун пытался выпросить у меня ходатайство о награждении его Георгием. За что? За то, что он спас от неминуемой гибели будущего светилу отечественной науки. Я и без того выхлопотал для него генеральскую должность в военном ведомстве. Так он посчитал, что этого недостаточно.
– Вы ему объяснили неправоту? Там, на войне, я не нуждался ни в чьей защите.
– Знаю я про твои подвиги. Полковнику ничего объяснять не стал. Выслушал его и выгнал взашей. Святого Георгия получают истинные герои, рискуют жизнями, становятся калеками, а то и с жизнью расстаются. А этот прокатился в зону боев на один день, и орден ему подавай! Лизоблюд!
Слуга вошел с подносом. Князь наполнил рюмки и предложил тост за победу над турками. Постепенно настроение Георгия Кирилловича выправилось, и он вернулся к начатому разговору.
– Как ты знаешь коллекцию редких книг, рукописей и старинных предметов графа Румянцева перевезли в Москву, объединили с коллекцией Московского университета и в доме Пашкова открыли музей Русской истории. Московская городская Дума выделила участок земли на Лубянской площади и пятьсот тысяч рублей на строительство Политехнического музея. Подписан указ о создании Исторического музея. Здание уже заложили на Красной площади. Наконец то, ради чего я затеял разговор: еще в 66 году государь утвердил Устав Императорского Русского Исторического общества. Изучение общественной истории становится частью всей политической жизни. Сегодня как никогда востребованы материалы и доклады по русской истории. Думаю, тебе нынче не престало сосредотачиваться на чужом страноведении, пора отдать должное Отечеству. Предлагаю тебе свернуть деятельность в Москве и переехать в столицу. Место научного сотрудника Императорской Публичной библиотеки тебя ждет, равно как и членство в Историческом обществе. Памятуя о твоей концепции самостоятельности, купил тебе дом в Санкт-Петербурге. Жить будешь отдельно, но под моим присмотром. Что скажешь?
