– Я знаю, но… я хочу быть с тобой.
– Я знаю… я тоже.
Он обработал ей раны и, проверил, нет ли переломов и других повреждений, нажал на кнопку зажигания. Всю дорогу они молчали, а когда прибыли в Тарифу, было уже около двух часов ночи. Они опоздали на корабль, и Робинсу пришлось снять номер в портовом мотеле, который был переполнен мигрантами с разных концов света. Руана быстро приходила в себя, Тим не мог понять, что с ней происходит, раны и ссадины исчезали на глазах, а к утру она выглядела здоровой прежней женщиной, как будто ничего не случилось.
– Тебе это покажется странным, но это новое в медицине, – Руана медленно одевалась, – я давно принимаю капсулы регенеративного действия, которые основаны на нанотехнологиях. Маленькие частички успешно отремонтировали меня, – она подошла к зеркалу, – какая жестокость…
– Ты о вчерашнем?
– Да, Тим, – она повернулась к нему.
Робинс скользнул взглядом в разрез расстёгнутого комбинезона. Её шелковистая кожа и маленькая упругая грудь. У Робинса пересохло в горле.
– Самое интересное, – продолжила она, застегнув молнию, – что они знали, кто я… может, это нормально? Я не знаю. Для меня, по меньшей мере, странно пытаться убить того, кто вчера спасал твоих детей от болезни…
– Руана, я рад, что с тобой всё в порядке, – Робинс провёл рукой по волосам, на лбу выступил пот. Запах её духов пьянил и очаровывал. Он протянул руки для объятий, но она как-то странно отстранилась от него. – Прости, я вчера… был неправ…
– Тим, я всё понимаю, – Руана посмотрела на него в упор, – сейчас я не могу, здесь, в этом мотеле… я люблю тебя, но… надеюсь, в Африке ты изменишься, сейчас у тебя стресс, я понимаю, здесь ужасно жить и трудно не сойти с ума. Я многое поняла, побывав здесь.
– Что? – Тим не отрывал он неё глаз.
– Я понимаю, что вы такие же люди, и в этом мире необходимо многое изменить. Я согласна с тобой, что свалки убивают то, что не уничтожила война, и так не может больше продолжаться… я поговорю с отцом.
– С отцом?
Она закусила нижнюю губу. Молчание.
– Твой отец важная фигура?
Снова безмолвие.
– Иди ко мне, – Руана притянула Тима к груди, – здесь есть то, чего нет у нас в Африке, – она ласково гладила его по щеке, – здесь больше свободы, реальные чувства, настоящая боль, тут нет тотального контроля. Понимаешь, всё это помогает удержать Африку, потому что без контроля не будет порядка, а без порядка не будет государства. Не все люди привыкли к мысли, что только их собственная сознательность сможет сохранить хрупкий мир, созданный предками. Белые люди из твоего мира не понимали это, ты видишь, теперь вас окружает пустыня.
– Да, – Робинс привлёк её к себе, нежно касаясь губами лица девушки: – Я никому не говорил этого, я боялся, – он поцеловал её в тёплые губы, чувствуя, как Руана податлива, каким горячим стало дыхание любимой.
– Я понимаю, Тим, – улыбнулась она, останавливая его, – слова не так важны, как чувства…
Он не дал ей договорить, снова сжимая в объятиях.
На рассвете следующего дня Робинс ступил первый раз на благодатную землю Африки. Свежий воздух и красота окружающей природы заставили на его глаза навернуться слезам. Он до сих пор не мог поверить, что стал частью этого мира, красивого, мудрого и справедливого. Неужели так бывает, и что кроется под маской благоденствия и всеобщей радости?
Робинс знал, что никогда не станет своим для этого мира, здесь он всегда будет чужой вещью, принадлежащей чёрной госпоже. Эти мысли не давали покоя, несмотря на то, что он не видел в лицах чёрных враждебности, что была у его собратьев по цвету кожи. Ненависть к непохожим на них, к чужакам, была выращена от самых корней цивилизаций.
Бывшие властители мира, где правили деньги, и белые господа ненавидели всех, кто не похож на них. Ненависть была высечена на камнях и в душах, свинцом и плетью, там, где они поселялись, превращая аборигенов в рабов. Теперь белым людям предстояло почувствовать на себе, что такое рабство. Робинс не мог понять, почему к нему не относятся как к собаке, как к белому рабу, для него всё было странно в этом обществе, казалось, напрочь лишенным жестокости. Люди не могли так измениться, рассуждал он, глядя в яркое небо с белыми облаками. Красочные многоголосые птицы пели на разные голоса, а ласковые волны прибоя рисовали узоры на белоснежном кварцевом песке. Руана всегда пропадала на целый день, Тим очень скучал и чувствовал себя порой ненужным. Руана пыталась объяснить, что иначе не может быть, но ему было сложно перестроиться.
Каждую ночь, засыпая на белоснежных простынях, ему снились грязные просторы пустоши, где он бродил в одиночестве, гонимый мусорным ветром, словно пластиковый пакет «перекати-поле». Он видел тысячи лиц блуждающих в темноте. Люди подходили к нему и, касаясь, просили о помощи. Мужчины и женщины плакали, показывая ему мёртвых детей. А вокруг поднимались горы мусора, который, словно ожившая волна, превращалась в цунами. Тим бежал вместе с тысячами людьми и не мог никого спасти.
Пробуждение. Пот заливал Тиму глаза. Сбивчивое дыхание и испуганные глаза Руаны перед его лицом. Он не понимал, что происходит, ощущая спиной, как взмокла простыня.
– Тебе опять снился кошмар?
– Нет, всё в порядке, – отвечал он, ощущая ужас. Он преследовал его с мусорных пустошей умирающей земли.
– Иди ко мне, Тим, – Руана погладила его по мокрым волосам, шептала на ухо какие-то слова. Он не помнил их и словно в забытье провалился в глубокий сон до утра.
Однажды Руана сообщила ему, что ей снова придется поехать в миссию Тарифы. Известие о поездке очень взбудоражило Робинса, и он отчаянно просился отправиться вместе с ней в старый засушливый мир, полный жестокости, ненависти и страха. Руана была очень удивлена, но не смогла отказать ему.
Морской катер пересекал Гибралтарский пролив. Тим смотрел вдаль на серые скалы, некогда покрытые буйной растительностью, и в его сердце что-то сжималось, словно у птицы в золотой клетке, которую везли на свободу. Ступив на израненную землю Тарифы и вдохнув воздух, пропахший гарью, Тим знал, что теперь никогда не станет прежним, там он был чужим. Сейчас он стал здесь чужим среди своих. Он знал, что уже никогда не станет прежним.
Весь день они провели в лаборатории миссии, в окрестных городах началась холера, и было необходимо сделать прививки. Необходимые лекарства для пострадавших опаздывали, и Руана была вне себя от гнева.
– Я же просила всё привезти к сроку, – она грозно сверкала глазами.
– Да, принцесса, я прошу простить меня, – пытался оправдывать врач миссии.
– Это такие же люди, как и мы.
– Я знаю, – кивал врач, и Робинс видел в его глазах страх и преклонение.
Он закрыл глаза и, сжав губы, глубоко вздохнул.
