– Смогу, – отозвался Данияр и отступил, отрывая взгляд от отца.
***
Застёгивая петли длинной рубахи на груди, Данияр тяжело дышал. Хотя все ставни с окон были сняты, воздух совсем не попадал. Три дня минули с тех пор, как дух покинул тело Горислава. Всю крепость будто охватило забвение. Стаяла такая тишина, что казалось, налетела орда степняков и покосила народ. Вымер детинец и посад.
– Дышать нечем. После Купальской ночи жара невыносимая.
Данияр обернулся, посмотрев на говоруна давящим взглядом. Молодой, с проклюнувшимися рыжеватыми усами и спутанными волосами, паренёк семнадцати зим подал княжичу пояс, отводя виновато глаза. Видно сам понял, что болтает много, потому Данияр не стал его упрекать и бранить.
Забрав пояс, он подвязал им тёмную рубаху, сверху накинул такой же неприглядный кафтан цвета ночного сумрака.
Разговаривать не хотелось, поэтому, спровадив мальчишку, княжич опустился на лавку, поставил локти на стол, сцепил подрагивающие пальцы в замок, уткнулся в них лбом, закрыл глаза. Отдышавшись, он хотел было окликнуть назад отрока, чтобы тот позвал Вагнару, но передумал. Все эти три дня она и так провела подле него.
Данияр и не заметил, как привык, что сарьярьская княженка всегда рядом.
«Добралась до самого сердца», – признал с горечью он.
Вроде обычная девка, и нет в ней хитрости да прелести сродни той, что имели бабы, чтобы одурманивать собой мужей, а как же в душу забралась! Как поглядит, так и тепло становится в груди. А как начинает речи вести, век бы слушал её…
Отец… Данияр зажмурился. Предчувствовал, что беда случится. Ведь Гориславу с каждым днём становилось всё хуже. По злому року князь оказался не в том месте, став пленником степняков. И как проглядели дружинники и воевода Вятшеслав? Одно Данияр понимал – если стрела ядом была смазана, значит, умышленно убили отца.
«Но кто? Кто предатель?»
Этот вопрос мучил Данияра уж много дней. И не было ему ответа ни от волхва Наволода, ни от побратимов. А когда отец оказался на смертном ложе, Данияру стало худо – недуг, что терзал его, настигал всё чаще. Не могли разгадать лекари, какая лихая болезнь поселилась в теле и пустила корни смерти. А Наволод всё твердит, что виновна в том Вагнара, которая появилась в его жизни всего две седмицы назад. Ни в чём не повинная девица теперь расплачивается за то, что Данияр отослал Доловскую княжну Радмилу назад в родной стан. Струхнули старейшины. Они ведь думают, что от этого союза будет им защита, и сам Доловский Князь Вячеслав станет тыном для Волдара. Может оно и так…
Радмила, дочь его, понравилась когда-то… Сейчас же Данияр смотрел на неё, и с души воротило… И как теперь поступить с ней? Княжна-то обиделась, уже как седмицу не показывается в крепости. А обручьями обменялись. Вон оно, лежит в сундуке на тёмном дне, и доставать на свет его не хочется.
Из размышлений княжича вывело призывное пение рога. Впрочем, оно уже давно созывало народ к воротам, это Данияр расслышал его только сейчас. Поднявшись, медленно направился к выходу. Миновав пустые теремные переходы, вышел на крыльцо, под навес двускатной крыши. Тут же столкнулся с Марибором. Данияр скривился и отвернулся, раздражённый спокойствием дядьки. У него брат умер, а на лице ни доли скорби, взгляд властный, будто наследство ему вверится. Ублюдок. Данияр отвлёкся, когда на княжеский двор в распахнутые ворота потоком пошёл народ. Все хотели проводить князя в последний путь. У крыльца уже давно ждала дружина. Верные князю воины ныне остались без своего предводителя. Старейшины в белых рубахах зажигали факелы. Рядом столпились бабы-сказительницы.
Сошедшего со ступеней княжича встретили взволнованно – уж ни для кого не было тайной, что хворал он неизлечимым недугом. Вот и сейчас смотрят во все глаза, шепчутся меж собой, верно, думали, что сын уйдёт за Раскалённый мост, на другой берег вместе с отцом.
Князя Горислава вынесли пятеро крепких воинов. Первыми они и вышли за ворота, следом – Данияр в сопровождении Наволода и других старейшин. За ними потянулись дружинники. Бабы начали петь неторопливое и затяжное сказание. Завершал вереницу простой люд и челядь.
Вышли к высокому берегу, от которого во все стороны, куда ни глянь, простирались зелёно-голубые дали. И на этом лоне природы высились курганы с дубовыми изваяниями и доминами погибших предков Данияра.
На холме, как и говорил Наволод, уж всё было подготовлено: горели по кругу на четыре стороны костры. Дым от них поднимался в чистое синее небо, затмевал Купало-солнце9, и густые тени ложились на травы. Будто громадные змеи, они медленно скользили по берегу, тёмным платом накрывали толпу.
Князя подняли на краду, уложив на собранный для погребения помост. Первым зашёл прощаться Данияр. Во рту его пересохло, он внимательно оглядел отца, на глазах которого лежали тяжёлые золотые монеты. Лицо Горислава по-прежнему оставалось умиротворённым, бронзовая кожа теперь стала белой. И только дорогой наряд, в который облачили князя, пестрил. Данияр склонился, поцеловал холодное чело отца. Многое хотел бы он сказать, но горло сдавливало, слова застряли.
– Я найду того, кому нужна была твоя смерть, и убью, – только и сказал он, затем отступил, сошёл на землю.
Следом поднялся Марибор. Данияр отвернулся и не глядел до тех пор, пока за ним один за другим не стали подходить приближенные и воины, так же они целовали чело, что-то говорили, спускались наземь. И когда поток иссяк, волдаровский народ неспешно зашагал с пением вокруг крады, забили тревожно бубны. Замкнув кольцо, люди медленно вели хоровод, останавливались, поднимали руки, взывая к предкам, и снова, берясь за руки, шли.
Волхвы, обращаясь к Богам, окропили водой тело Горислава, отошли в сторону. А затем полыхнул огонь. Пламя занялось мгновенно, с жадностью поглощая поленья и солому – ныне Семаргл10 насытится.
– С дымом уйдёт душа правителя Волдара. Теперь Горислава ждёт новое воплощение, но его дух будет рядом с нами, помогать во всём, оберегать, – произнёс Наволод речь и, повернувшись к Данияру, сказал тихо: – Не горюй, княжич, время оправит всё.
На душе у Данияра и верно было муторно, он даже не смог глянуть на волхва. Так и стоял в безмолвии. Даже тогда, когда от костра остался только пепел и чёрный дым, что струйками поднимался и развеивался по округе, Данияр не чувствовал утраты. Он вообще ничего не чувствовал, будто это и не с ним происходило. Отец всегда был рядом, и казалось, что вернётся в терем и встретится с ним в хоромах, а вечером будут вместе трапезничать. Но этого не случится. Данияр взойдёт в пустую горницу, и его никто не встретит, никто не будет ждать. Если только… Вагнара.
Оправившись, он поднял глаза, выискивая сарьярьскую девку. И нашёл, выхватив взглядом из толпы русую косу с бронзовым отливом. Рядом с ней возвышался Марибор.
«И что ему надо от неё? Сукин сын», – Данияр сжал кулаки, похрустел челюстью.
– Данияр Гориславович, – старейшина Ведозар в тёмной рубахе до колен приблизился к княжичу, держа в руке свёрток.
– Что прикажешь с этим делать? – спросил он, протянув вещь Данияру.
Княжич принял из рук старца свёрток, развернул. Внимательно рассмотрел длинную стрелу с тонким древком из ясеня и железным двухлопастным наконечником – такие делают только степняки.
– Стрела, которая пробила грудь князя Горислава, – разъяснил Ведозар.
Данияр быстро завернул стрелу обратно в полотно и отдал старейшине.
– Оставлю. Пусть храниться как напоминание. Отец погиб от рук врага.
Данияр поглядел за плечо старейшины. Жрецы уже собрали с крады останки в домовину, принялись опускать столб с прахом и оружием в землю. Другие же жрецы торжественно развеяли по ветру оставшийся пепел. Уже на заре у храма воздвигнут в память Горислава деревянное изваяние, что будет охранять род. Хотя охранять больше некого – Данияр остался один, совершенно. А здесь, на берегу, в память о князе вроют в землю столб с его ликом.
