Дорогу к выходу она нашла только по крикам раздирающего горло петуха, они и вывели к уличной двери. Ступила на крыльцо, и ей открылся погружённый в утренний сумрак двор. Но не тот, на котором она была минувшим вечером.

«А, какая разница».

Вдыхая прохладный чистый воздух, вслушалась в пение птиц – под утро они немыслимо шумны и певучи. Помимо их заливистого щебетания слышались иные звуки: отовсюду кричали петухи, лаяли цепные псы, мычали волы в стойлах, что раскинулись на хозяйском дворе в длинный ряд. Жилая башня, в которой оказалась Зарислава, примыкала к самой теремной княжеской хоромине, от которой отделялась, что скалой, толстым обтёсанным частоколом. Зарислава догадалась, что прямо за ним иной ход и двор, чище и наверняка просторнее – по нему только знать ступает.

Однако не врут люди – высок и могуч острог с его мощным тыном, по которому снуют стражники, вглядываясь в лесные и речные с восточной стороны дали. С обилием хлевов и ремесленных пристроек, которых тут бесчисленное множество. С сотнями клетей, в коих, право, можно и заблудиться белым днём.

Постояв в раздумьях, Зарислава полюбовалась, как тусклое золото солнца становится ослепительно белым. Теперь свет обливал бревенчатые крепостные стены, утоптанный копытами хозяйский двор, макушки островерхих башен и изб дружинников. Острог пробуждался, и на двор лениво один за другим стали выползать дружинники, оголённые по пояс и с мечами в руках. Зарислава отступила в тень, прячась за косяк дверного проёма. Никак прямо на дружинный двор попала? Девке молодой здесь не место. Дёрнулась было, чтобы вернуться обратно в светёлку, но от чего-то задержалась, словно сжали её невидимые руки и не пускали. Травница смотрела, как юноши, разминая спины и руки, начали тренироваться. Позабыв обо всём, она невольно зачаровалась игрой их мышц на руках и плечах. А как гибко и умело молодые воины отражали удары, двигаясь плавно и бесшумно, словно лесные звери, напряжённые, готовые в любой миг кинуться на противника. И Зарислава поймала себя на мысли, что просто стоит и любуется ими, их телами и красотой. Она сжала до боли руки в кулаки, отвела взор. Прислонилась к стене спиной и затылком, прикрыв глаза.

Нет, какое ей дело до них. Уже решила и знает, чего хочет.

Но, постояв, девица снова подалась вперёд, выглянула, поймав в отблеске света среди кметей светлую макушку. Её мгновенно обдала жаром, мелькнуло в сознании узнавание. По гибкости лоснящегося загорелого тела Зарислава угадала Пребрана. Она смущённо увела взор, вглядываясь в прозрачное, не замаранное облаками небо.

Вчера кто-то проговорился, что у него есть возлюбленная. Интересно было бы взглянуть на неё. И тут-то травница подумала о Верне. О её нарядах и сияющих явно от любви глазах.

Дрожь прокатилась меж лопаток, Зарислава обняла плечи, сознавая, что ступни её босые застыли. Жара днём, но под утро, как опускалась обильная роса, становилось прохладно.

«Нужно уходить, пока не заметили, а то ещё подумают невесть что. И будут правы».

– Что ты тут делаешь?

Зарислава даже вздрогнула от неожиданности, обернулась.

Верна, удивлённо осмотрела её, потом перевела взгляд на разминающегося внизу лестницы Пребрана, нахмурилась, сверкая на травницу колющим ревнивым взглядом.

И по лицу служанки Зарислава всё поняла. Она и есть его возлюбленная.

– Одну тебя никак нельзя оставлять. Пойдём со мной, – велела Верна, и в раздражённом голосе её травница уловила толику презрения.

«Какое право она имеет обращаться с гостьей, как со своей собственностью?»

Но подавив злость и поскрежетав зубами, Зарислава переступила через свою гордость, последовала за челядинкой. Однако поведение девки нравилось гостье всё меньше – та, не удостоив вниманием, вела её через длинные переходы. Ну, ничего, она потерпит. В конце концов, Зарислава приехала не для того, чтобы дружбу заводить со служанками, и, чего лихо, наоборот, соперничать, а для того, чтобы заработать право быть достойной перед Богами и стать жрицей. И она ей станет.

Зарислава шла за челядинкой через клети и двери с низкой притолокой, ступила на лестничную площадку. И вдруг вспомнила, да поздно, что волос-то так и не успела расчесать. И гребень свой оставила в светёлке. Она не нашла иного выхода, как наскоро, пока не смотрит на неё Верна, свить их в жгут, который был толщиной с кулак, да откинуть за спину.

Челядинка уводила вглубь хоромин. Зарислава так и потерялась, не разумея, в какой части терема они сейчас находятся, и где остался чертог, в котором ночевала.

Остановились подле двери с низкой притолокой, Верна постучала, а потом заглянула внутрь и захлопнула створку обратно. Знать княжны не оказалось там, о чём Верна тоже не сказала травнице. Они снова спустились вниз, пройдя по ещё одному сумрачному пустому переходу, оказались возле других дверей, куда более широких и тяжёлых, обитых кованным узорно железом. Верна с усилием толкнула одну створку и вошла внутрь. Зарислава нырнула за ней и оказалась в темноте, но сразу приметила резные столбы, что подпирали сводчатые потолки. Посередине возвышался длинный дубовый стол, за которым могли разместиться все деревенские из Ялыни. Травница в мутном утреннем свете разглядела поблёскивающие чаши и кубки из бронзы и серебра, что были уже расставлены на столе для утренней трапезы. Такую посуду довелось повидать Зариславе однажды, когда к Ветрии за помощью приехал купец. За то, что волхва вернула здоровье его жене, он отблагодарил матушку вот такой диковинной посудиной с узорной чеканкой. Ветрия подарок приняла, но потом всё равно обменяла у кузнеца на нужные по хозяйству вещи – топор и серп.

Стол был заставлен такими же тяжёлыми с толстыми ножками дубовыми резными креслами с высокими спинками. Здесь, поняла Зарислава, должна была трапезничать княжна Радмила, но и тут, кроме челядинок, что накрывали на стол, её не оказалось.

Верна расспросила служанок, и уже они благо указали, где была нынче княжна. Покинув кров, они поднялись на крепостную стену по бесконечным ступеням, уходящим вверх, на смотровую вежу. После тёплых хором в башне ощущалась зыбкая прохлада, ко всему было сумрачно и пахло влажной древесиной. Мрак разгоняли только полосы света, лившиеся в редкие прорубленные в стенах оконца. Когда Зарислава шагала через них, то прищуривала глаза от ослепительной зари, бившей в прорубы. Вскоре они ступили на площадку под тесовой крышей, в поток рассветных лучей, пошли по открытому переходу тына, встречая на своём пути стражников. Те, завидев двух молоденьких девиц, улыбались, но не говорили ни слова, уступали дорогу, позволяя им идти дальше.

Зарислава смотрела по сторонам, любуясь на раскинувшиеся у подножия стен избы, высокие частоколы и многочисленные постройки с широкими и не очень дворами. А дальше тянулись бесконечные изумрудные лесные дали с поймами голубых рек и озёр, тонувшие в утреннем тумане.

В Ялыни деревня тоже простиралась в низине, но здесь дух захватывало от красоты, величия и высоты, даже голова закружилась, и Зарислава, отведя взор, посмотрела вперёд, на спину Верны, вдоль которой лежала чёрная, как смоль, коса. Не заметила, как приблизились к очередной башне, где и стояла, положив ладони на брусья, княжна Радмила. Задумчивый взгляд её был устремлён вдаль, но, завидев краем глаза спешно приближающиеся к ней силуэты девиц, она повернула голову.

Помнится, когда Радмила сидела подле матушки-Ветрии, моля волхву о помощи, она была куда живее, нежели теперь: лицо бледно, а глаза бесцветно серы. В серебристом опашне, рукава которого спадали до земли, княжна выглядела стройнее. Волосы по-простому сплетены в косу.

Она равнодушно скользнула взглядом по Зариславе и обратилась к Верне.

– Ступай, оставь нас.

Челядинка расправила плечи, будто её пихнули в спину. Видно не ожидала, что Радмила отправит её так скоро назад. Впрочем, она не смела пререкаться с хозяйкой, опустила глаза, преклонила чернявую голову, развернулась и, пронзив Зариславу колким взглядом чёрных, как уголь, глаз, пошла прочь.