Наверное, я слишком сильно радовался настолько незначительному улучшению у себя на лице, но иначе я не мог. Я чувствовал себя, как узник, который увидел свет спустя месяцы, проведенные в темнице. Эти чистые места на моем лице словно были лучами солнца, которое случайно забрело в царство тьмы. Как мало порой человеку нужно для счастья.

На кухню я вернулся заметно повеселевший. Готовя завтрак тогда, я еще раз убедился в том, что настроение напрямую связано с тем, что человек делает. Чай в то утро был вкуснее, чем обычно, а сырники получились настолько воздушными, что сами облака бы позавидовали. Тогда меня мало волновал тот факт, что облака состоят из воды. Мне казалось, что это был лучший завтрак за последние четыре года.

После завтрака я начал наводить в квартире порядок. Мой перфекционизм с трудом уживался с моим пофигизмом, но иногда все же брал верх. Я раскладывал одежду по шкафам, расставлял книги в алфавитном порядке и делал что угодно, кроме вытирания пыли и мытья полов. Для меня порядком была внешняя оболочка, которая бросается в глаза, когда заходишь в квартиру, а не все эти мелочи.

Во время уборки я слушал музыку в наушниках, несмотря на то что жил один: не хотел мешать людям за стеной в их редкий выходной. Тогда мне не хотелось даже слушать мой любимый плейлист с грустными песнями, а это было явным показателем того, что настроение у меня было исключительное. Я всегда слушал меланхоличную музыку, когда кошки у меня на душе скребли особенно интенсивно, чтобы закапать себя ещё глубже.

После уборки я сел за домашнюю работу. Задачи по математике давались мне довольно легко, хотя удивительно яркое солнце за окном порой отвлекало и манило на улицу. А сочинение по английскому я написал за рекордно короткое время. Сочинения писать я любил всегда, даже если нужно было написать что-нибудь скучное по типу рекомендательного письма. В школе мои сочинения всегда хвалили, но я так и не получил максимум баллов за эссе на финальном экзамене. В этом, конечно, я видел вину проверяющих.

К трем часам дня я был свободен, что было очень необычно. В другое время я бы растянул эти занятия на все выходные, и все равно где-то треть я бы доделывал в понедельник утром. Несмотря на эту продуктивность, я чувствовал, что фонтанирующая с утра энергия подходила к концу. Всё-таки не все процессы в организме контролируются эмоциями и чувствами. Стоя у открытого холодильника и выбирая между бананом и яблоком, я думал, кого можно было позвать погулять, но на ум никто не приходил. Не хотелось портить себе настроение очередными отговорками.

Тогда я решил провести день в компании вымышленных персонажей, но, когда я прилег почитать книгу, хорошо шли только первые три страницы, а потом меня начало клонить в сон. Это была нормальная практика: такое всегда происходило со мной, когда я начинал читать книгу в послеобеденное время, независимо от того, была она интересной или нет. Этот роман, например, был вполне захватывающий, но желание спать оказалось сильней.

Я проспал до шести часов вечера, а когда проснулся, от утренней бодрости не осталось и следа. Я давно понял, что у дневного сна от сна только название. Он заманивает людей в свою ловушку, а потом делает с ними что-то, от чего они просыпаются злыми и раздавленными. Я был наивен и каждый раз добровольно ложился в этот капкан, чтобы опять и опять просыпаться с ощущением, будто кто-то наступил мне на лицо.

Я решил сходить в магазин около дома, потому что, как мне казалось, только свежий воздух мог исправить положение, а идти без цели не хотелось. Я выглянул в окно и увидел снег. Первый снег в этом году, а ведь еще утром на небе не было ни облачка. Как я ненавидел себя за то, что поспал перед этим. Я так любил волшебный момент первого снега, а сейчас он был полностью загублен. Я подумал, что, может быть, на улице мне станет легче.

Я одевался медленно и нехотя, но мне действительно стало лучше, когда я вдохнул морозный воздух и увидел детей, пытающихся слепить снежки из того незначительного количества снега, который скопился на капотах припаркованных возле дома машин. Я улыбнулся пробегающей мимо девочке, но она, увидев меня, перестала смеяться и быстрее побежала к своей маме. Я не учел, что все еще выглядел, как тяжело больной.

Я любил этот магазин, потому что он находился в здании, которое раньше было библиотекой, и владельцы решили сохранить дух прошлого: оставили массивную деревянную дверь и сцены из детских книг на стенах снаружи. Всё остальное в этом магазине все было таким же, как и везде: продукты продавались по старой цене, но с броским словом «СКИДКА» на ценнике, охранник подозрительно поглядывал на всех посетителей, в молочном отделе было холодно и стоял парень в белой куртке. Нет, это тоже не походило на другие магазины. Раньше я его здесь не видел. Когда он повернулся ко мне лицом, я его узнал: это был тот парень с идеально чистой кожей, которого я видел вчера. Как-то мы зачастили со случайными встречами. Присмотревшись, я еле сумел сдержать возглас удивления: у него возле носа красовался прыщ, и не едва заметный, а повышенного радиуса действия. Я понимал, что это не повод для радости, но все равно был чуть ли не счастлив и старался не показывать это. Я ведь думал раньше, что у кого-то проблем с кожей не было вообще, но этот парень убедил меня, что это было не так. Идеальной кожи не существовало.

Когда он проходил совсем рядом со мной, я заметил, что он окинул меня быстрым взглядом. Мне показалось, что он выглядел слишком подавленным. «Как будто у него раньше прыщей не было», – подумал я, а потом решил, что это вполне вероятно. После этого я обнаружил, что вчера мне все-таки не показалось: возле правого уха у него красовался почти такой же по размеру гнойник. Чтобы как-то очистить свою совесть от греха злорадства, я убедил себя в том, что вид моего лица должен был его успокоить. У него все было не так плохо.

Я проводил его взглядом до выхода и продолжил набирать продукты в корзину. В овощном отделе я случайно услышал разговор двух пацанов лет двенадцати. Он был переполнен такими словами, которые стесняются произносить даже на стройке. Я крайне редко позволял себе говорить матерные слова. Мне становилось противно даже от того, что они появлялись на корне языка, но я никогда не сдерживал себя специально: это происходило рефлекторно. Наверное, у этого была какая-то глубокая причина, ведь, по сути, в подобных словах не было ничего плохого, но факт оставался фактом. Я не стал ничего говорить этим ребятам, потому что это точно было не мое дело, но мне стало немного обидно за это поколение: их слишком быстрое развитие играло не ту роль, которую должно было бы, и двигалось не в том направлении. И это было очень частым явлением, к сожалению.

Когда я вернулся домой и пошел мыть руки, я все еще думал о новом поколении. Как-то рановато я стал ворчащим дедом. Те же мысли у наших предков были по поводу нас, а мы их за это винили. Я решил, что время расставит всё по местам.

День сегодня пролетел как-то слишком быстро: не успел я поужинать, как часы показали девять часов вечера. Я старался соблюдать хоть какой-то режим, поэтому надо было ложиться спать, но уснуть быстро в тот день мне суждено не было: дневной сон и тут постарался. Я вспомнил, что зубную щетку надо брать в руки не только утром, и был рад хоть какому-то занятию. В ванной комнате я рассматривал свое неидеальное лицо, те чистые места, которые так обрадовали меня, и тут меня насторожило их расположение: рядом с правым ухом и слева от носа. А что, если… Да нет, это бессмыслица какая-то.

Лежа в постели, я пытался отогнать эту странную гипотезу, но она так и норовила проникнуть в мои мысли. Еще добрые полчаса я размышлял над этим, а потом с трудом уснул.

За окном шёл снег.

Глава 2.

Через неделю я уже не узнавал себя в зеркале: на лице осталась только пара едва заметных красных точек. Теперь, проходя мимо зеркала, я подолгу, иногда по минут пятнадцать, разглядывал свое отражение и не мог налюбоваться. Былая ненависть ко всем отражающим поверхностям незаметно исчезла, и я чувствовал, что теперь я был способен сделать что угодно, словно освободившись от тяжелых оков.