Я не заметил, как я оказался в кабинете английского. Я всегда перемещался по университету, как в тумане, чтобы случайно не привлечь к себе внимание. Английский я любил. Не помню, когда это началось, но этот язык давно стал неотъемлемой частью моей жизни. Он все глубже проникал в мое подсознание, а возможность показать миру то единственное, в чем я был хорош, представлялась редко. В этот раз мы опять изучали будущие времена. Будущее – это будущее, а сделаю ли я что-то в определенный момент, будет ли это запланировано, будет ли это длительный процесс, абсолютно не имеет значения. Ну, мне так казалось.

К счастью, преподавательница всегда вовремя улавливала тот переломный момент, когда ученики начинали смотреть на часы чаще, чем в учебник, и устраивала интерактив. Всегда помогало, кстати. За это она мне и нравилась. Предыдущая в такой ситуации давала задание не на двадцать минут, а на полчаса, чтобы студенты успевали вздремнуть.

После английского у меня шел немецкий. Кстати говоря, учился я на техническом направлении. Просто иностранные языки мне нравились больше, чем языки программирования. Я даже не знаю, почему выбрал такую специальность. Скорее всего, из-за лени: она порой загоняет людей в могилу. А ленивый мозг порой только этого и желает.

Немецкий я учил в основном из-за отсутствия большого выбора дополнительных языков в университете. Немецкий или финский, выбор был невелик. Со знанием немецкого я хотя бы стану на шаг ближе к любимому Ремарку. Тому самому, который в своих книгах каждые пять страниц описывает употребление различных видов алкоголя так, чтобы читателю это нравилось. А со знанием финского я бы мог при знакомстве говорить, что знаю финский. Знакомился я не слишком часто, так что этот вариант пришлось отбросить.

На немецком не произошло ничего интересного. Только преподаватель в один момент отвлекся, чтобы обсудить с кем-то по телефону планы на этот вечер. Потом он игриво подмигнул нам, мол, пятница же.

Когда я возвращался домой после немецкого, у меня из головы как-то вылетело мое обещание разглядывать тротуар только на пенсии. Но порой человек бессилен после пяти часов учебы. Какой-нибудь шахтер, проходивший вдруг мимо меня и по случайности умевший читать мысли, сейчас бы как минимум поперхнулся.

В метро меня встретил бесконечный поток унылых лиц, и почему-то я догадывался, что мое лицо сейчас – неотъемлемая часть этого потока. Только какая-то девочка бегала с красным воздушным шариком вокруг своего папы, который искренне улыбался и не пытался ее остановить, и одаривала прохожих смехом. Многие люди, плывущие в толпе мимо них, открыто выражали свое недовольство, и мне хотелось кинуть в них чем-нибудь тяжелым. Но из тяжелого у меня с собой был только груз на сердце.

В вагоне я достал книгу, буквы в которой постоянно прыгали со строчки на строчку, менялись местами, а если и оставались там, где нужно, то эти трюки исполняли уже целые слова. За пятнадцать минут я осилил страниц десять, несмотря на то что книга была весьма интересная. После глубоких философских романов научная фантастика была глотком свежего воздуха, но чтение все равно не шло.

Выходя из метро, я увидел удивительное небо: оранжевое, розовое, красное с вкраплениями золотого. Длинные и короткие полосы разной ширины пересекали небо насквозь. Всё словно покорилось перед величием неба в тот вечер. Даже многоэтажки нервно скомкались и молча стояли в сторонке. Пока что вселенная не придумала ничего красивее, чем закат. Хотя рассвет мог бы с ним посоревноваться, наверное. Всю дорогу до дома я шел с поднятой головой, из-за чего в подъезде шея начала осуждающе побаливать.

Я никогда не ездил на лифте, на какой бы этаж мне ни нужно было подняться. Не из соображений безопасности, а из соображений здорового образа жизни. Прочитал где-то, что отказ от лифтов – первый шаг на пути к хорошей фигуре. Видимо, результат будет заметен ближе к пятидесяти годам, но я подожду. На свой седьмой этаж я поднялся слегка запыхавшийся и очень довольный. Я был еще на одну десятитысячную ближе к цели.

Разувшись, я прошел мимо зеркала во всю стену в коридоре. Сложно было хотя бы краем глаза не заметить свое отражение. Но сейчас этот край глаза привлекло нечто, что заставило меня вернуться и посмотреть на потустороннего себя еще раз. На правой щеке, прямо рядом с ухом, выделялось маленькое пространство, где не было ни прыщей, ни покраснений – ничего. Я дошел до ванной комнаты, умылся и посмотрел в зеркало там: сомнений быть не могло, на том месте, где с утра еще красовался один из моих бессменных спутников, сейчас была чистая гладкая кожа.

– Один, два, три, четыре, пять, шесть… – я начал пересчитывать прыщи у себя на лице, чтобы убедиться, что я не схожу с ума, – двенадцать, тринадцать, четырнадцать… – да нет, быть того не может, никогда они так быстро не проходили, – двадцать, двадцать один, – последнее число прозвучало, как шаги мамы, возвращающейся с работы и, возможно, купившей по пути что-нибудь вкусное.

Я пересчитал еще раз и получил тот же результат. Числа врать не могли.

Я долго не мог уснуть в тот день. Вспоминал, что я такого съел или сделал, чтобы так ускорить процесс регенерации. На ум приходил только свежий воздух и позитивный настрой. Не зря умные люди говорят, что все болезни из-за стресса.

Я уснул спустя час с приятными мыслями, несмотря на усталость.

Я часто просыпался этой ночью и садился посреди кровати в позе лотоса. Такое часто случалось, когда мне снились плохие сны. Я заставлял себя проснуться. Это были не кошмары, но я бы не хотел, чтобы в жизни произошло нечто подобное. В одном из снов мы с семьей не отмечали новый год. Просто не отмечали, и всё. Все ходили какие-то потерянные, и отец часто кричал на меня и злобно поглядывал. В жизни он бы никогда так не сделал. И в жизни мы бы никогда не отказались от празднования в ночь перед первым января. Для меня это была чуть ли не лучшая пора года.

А еще мне приснилось, что папа въехал на машине в какую-то живую изгородь с красивыми цветами, а я рассказал об этом маме. Она очень любила цветы и сильно разозлилась по этому поводу. Настолько, что даже вышла из машины, чтобы пройти пешком какое-то время. Она всегда так делала, когда в машине назревал конфликт. Папа после этого посмотрел на меня, как на предателя. Этот взгляд был у меня перед глазами даже тогда, когда я проснулся в два часа ночи.

Может показаться, что в этих снах нет ничего страшного или хотя бы чего-то такого, что может заставить проснуться, но это не так. Они были полностью пропитаны серостью, неизбежностью и безысходностью. Я не знал, откуда мозг доставал эти цвета, образы, фигуры. Но их сочетание вызывало непроглядную и бесконечную тоску, которая распространялась и на реальный мир. Как ни странно, но эта атмосфера никогда не ограничивалась одним сном, за одним таким сном всегда шел следующий, а за тем – еще один, и так до утра.

Неудивительно, что я чувствовал себя отвратительно, когда окончательно проснулся ни свет ни заря. В голове все еще витали эти образы из снов, а за окном опять был серый туман, как будто мир не успел прогрузиться, потому что я слишком резко проснулся. Помимо всего прочего, утренняя прохлада, которую великодушно впустила форточка, оставленная на ночь открытой, полностью отбивала всякое желание вставать с теплой кровати.

На часах было шесть утра. Я вспомнил, что сегодня суббота, и это еще больше испортило мне настроение: никогда я не вставал так рано на выходных. Я с трудом поднялся и пошел выпить воды. Этот ежедневный ритуал слегка улучшил ситуацию: теперь хотя бы в горле не першило. Потом я направился в ванную чистить зубы. Доставая щетку и пасту из шкафчика, я посмотрел на свое отражение в зеркале и не сразу понял, что было не так. Потом до меня дошло: ещё один прыщ пропал. Один из категории сверхновых. Слева от носа.

Я был абсолютно сбит с толку. Эти загадочные исчезновения уже второй день подряд еще нельзя было назвать закономерностью, но точно можно было считать добрым предзнаменованием. Все ночные воспоминания, нагонявшие тоску, улетучились из моей головы, как по волшебству.