Смотрю в окно. Не думаю ни о чём конкретно, но хочется думать о будущем.
На стол выложил дела, которые веду. Так, сверху дело, суд состоится сегодня после обеда. Моему подзащитному светит от трёх до пяти лет тюрьмы, но я занёс судье три тысячи долларов, которые мой подзащитный передал через меня на взятку судье, и ему дадут сегодня три года условно. Вот такая коррупция в Украине. Это вам не европейские шутки. Если у подзащитного не было бы денег – гнить ему в украинской тюрьме, а это вам не санаторий. Конечно, что-то с этих денег, малый процент, попадёт и мне. Мне это не нравится, ибо не люблю несправедливости и давать взятки. Но такова жизнь и реальность моей родины. Послезавтра ещё один суд. Подзащитный хочет отсудить землю и здесь тоже поможет взятка, которую должен я передать судье.
И тут я заметил, что какой-то мужчина зашёл в мой кабинет. Он до этого стучался в дверь, но вошёл, не дожидаясь от меня разрешения войт и. Я сразу понял, что этого человека я где-то видел, а память на лица у меня феноменальная. Стоп! Я его видел на кладбище. Он стоял у свежей могилы, ко мне спиной. Я ещё подумал, что старик, наверное, оплакивает свою жену.
– Вы не узнаёте меня? Да, я сильно за последнее время изменился. Сейчас лежу в онкодиспансере и поэтому вид у меня не очень.
И тут посетитель замялся и закрыл ладонью лицо. Мне стало как-то не по себе.
– Мне вчера исполнилось сорок четыре, а выгляжу сейчас на шестьдесят пять. И пятьдесят лет мне уже, увы, не исполнится никогда.
И здесь посетитель заплакал. Слёз его я не видел, ибо лицо его было прикрыто ладонями.
– Для чего такая жизнь? Когда у меня уже никого нет. Когда никого нет, никого вообще нет, а меня убивает рак.
Но речь его почему-то мне не напоминала старую заевшую виниловую грампластинку, а вызывала у меня интерес, ожидание и инстинктивное сочувствие.
– Успокойтесь, пожалуйста, выпейте воды.
Мужчина расстегнул верхние пуговицы рубашки и сел напротив окна. И здесь я замети, что посетитель действительно выглядит на шестьдесят пять лет. Лицо его жёлтого цвета, щёки запали, кожа с них и со всего лица сложилась в продолговатые складки.
Посетитель заметил, что я внимательно смотрю на него, и с какой-то извинительной интонацией произнёс шокировавшие меня слова:
– Да я вас понимаю, вид у меня не фотогеничный. Мне осталось жить меньше месяца. Мне это сказал мой лечащий врач. Точка. Баста. Финиш моей жизни.
Теперь мне стало неудобно, что я так его рассматривал.
– Что вас привело ко мне?
– Вы меня не помните?
– Нет, – я действительно не мог его вспомнить.
– Я работаю, точнее, работал – ибо на работу мне уже не выходить – в нашем краеведческом музее. Я возглавляю в музее отдел запасников. Вы проводили лет десять назад следствие по поводу пропажи дорогих экспонатов из нашего музея.
И тут я действительно вспомнил этого человека. Но тогда это был молодой, цветущий, весёлый мужчина. А я тогда работал следователем в уголовном розыске.
Пришла информация, что из краеведческого музея пропали дорогие экспонаты. Точнее, не пропали, а дорогие картины и старинное оружие были заменены на дешёвые подделки. И замешан в этом был директор музея. Я доказал, что именно он является преступником. Когда я доложил своему начальнику, тот очень обрадовался и поблагодарил за службу. На следующий день меня отправили в командировку в другой город, а уголовное дело я передал другому следователю. Директор музея, наверное, заплатил моему начальству большую взятку, ибо как он оказался не в тюрьме? Подмену предметов искусства повесили на работника музея, который умер больше года назад. Нашли крайнего. Хорошо и милицейскому начальству, и директору музея, а в стране – беззаконие. Коррупция от такого беззакония зашкаливает! После этого я бросил работу в милиции, которая теперь уже переименована в полицию. Коррупция и беспредел в милиции, суде и прокуратуре у меня вызывают сильнейшее отвращение. Хотя я ловлю себя на том, что сам передаю взятки судьям и прокурорам, и тем самым я тоже преступник. Поэтому хочу уехать в Англию, чтобы меня не душило чувство несправедливости. А директор музея и дальше руководит музеем и ездит на авто за сто тысяч евро. Когда-то я случайно встретился с ним в супермаркете, он засмеялся мне в глаза. Реалии Украины.
Вот теперь я вспомнил этого посетителя. Его зовут Арсен Кочубей. Да, он выходец из того самого старинного украинского рода Кочубеев, что и любимая девушка гетмана Украины Ивана Мазепы – Матрёна Кочубей. Пока я вспоминал в уме историю Украины, мой посетитель начал объяснять, чему обязан своим визитом.
– Девять дней тому назад убили мою девятнадцатилетнюю дочь Марту. Хотя полиция утверждает, что это было самоубийство. Но Марта не могла покончить с собой, она была жизнерадостным человеком.
Арсен начал плакать, и мне стало не по себе. Не знаю почему, но я встал и предложил ему перейти в кафе, которое находится через дорогу напротив адвокатской конторы. Наверное, потому что хотел обговорить его проблему в неофициальной обстановке и тем самым хоть как-то успокоить его эмоции, да и свои тоже, проснувшиеся от его горя. Он встал, и мы вышли. Секретарь посмотрела на моего посетителя, но не удивилась его заплаканному виду, ибо за годы моей работы сюда приходили люди со своим горем не единожды.
Я выбрал столик возле окна, где видно было, как ветер шевелит деревья в городском парке. Начался ливень, хотя с утра ничего не предвещало осадков. По оконному стеклу потекли потоки дождевой воды. Я поймал себя на том, что мы, вместе с горем убитым отцом, рассматриваем дождевые потоки по стеклу. Ни я, ни Арсен не хотели начинать разговор. Подошёл официант и разрядил обстановку. Я заказал два чёрных чая. И снова пауза. Арсен начал неприятный для него разговор.
– Сергей, я вас выбрал, потому что вы тогда справедливо взяли за жабры нашего директора. Многие работники догадывались, что он проворачивает махинации. Он живёт шикарно, явно не по официальным доходам.
– Хорошо, давайте поговорим по существу.
– Понимаете, моя дочь не могла покончить жизнь самоубийством. Она была…
И тут он снова заплакал. Я решил, что буду ждать и не буду его успокаивать, пусть выплачется, так ему станет легче.
– Как мне было смотреть, как моя дочь лежит в гробу в белом венчальном платье и белой фате, согласно украинской традиции… Ведь она покинула этот мир до замужества…
Через пять минут он продолжил.
– Я сейчас лежу в онкодиспансере и скоро умру.
Мне как-то после его слов «скоро умру» стало не по себе. Я такие слова впервые услышал, ведь все мои знакомые, которые умерли, хватались за соломинку и не верили в свою близкую кончину.
– Мне, Сергей, хочется узнать, кто убил мою дочь. Я не хочу уходить под два метра земли, не узнав правды. Как такая падла будет топтать землю, а я буду…
И тут он закрыл глаза уже без рыданий.
– Девять дней тому назад… Ох, да, сегодня девять дней, и по православному обычаю сегодня я должен провести поминки по моей Марте.
Православные в день похорон, на девятый, сороковой день и на год после смерти делают поминки. Обычно с утра идут в церковь, заказывают молебен за упокой души усопшего, а потом идут в ресторан или домой и за трапезой, которая длится, как правило, не больше одного часа, неспешно поминают покойника, оканчивают пением «Отче наш» и расходятся.
– В церкви я был сегодня, а за упокой её души выпью вечером немного сухого вина. Людей на поминки не хочу собирать, мне не до этого. Девять дней тому назад моя дочь позвонила мне на мобильный телефон в 12:23, я это увидел в телефоне, и говорила, что сейчас приедет ко мне и сообщит какую-то приятную новость. Я ждал её до 14:00, потом начал волноваться. Позвонил, до диспансера ей ехать максимум двадцать пять минут. Марта сказала, что сейчас приедет, но только кого-то дождётся и сразу приедет. В 15:18 ещё раз ей позвонил, но телефон никто не брал. В 17:00 взял такси и приехал домой. Открыл дверь ключом и увидел Марту в комнате. Она сидела на коленях на полу с петлей на шее. Верёвка была привязана к батарее отопления. Её тело было ещё тёплым, когда я зашёл в квартиру. Я сам закрыл дочери глаза. – Арсен остановился и посмотрел в окно так, что я понял, как ему уже надоело жить. – Никакой записки и объяснений дочка не оставила. Два дня назад мне в полиции сказали, что это самоубийство. Как можно в такое поверить? Моя дочь знала, что мне жить не более месяца. Знаете, я её предупредил, ибо моя жена – мама Марты – умерла, когда ей было пять лет. И я был для неё единственным близким человеком. Я говорил дочери, что жалею только о том, что не успел подержать внуков на руках. Моя жена умерла от рака груди. Тоже от рака.
