– Успокойтесь, и поезжайте с нами,– ответил ему Илья.

– Нет, нет, я вперед. А разве я виноват? Что теперь будет? Нет, не простят мне, не простят, – он развернул мотоцикл и умчался вдаль.

Впереди была видна деревня. Она словно вымерла вся. Только куры шарахаются от идущих громыхающих танков. В домах были выбиты все стекла. Шевчук остановил машину. Из низенькой избы, прихрамывая, вышел седой старик. Илья спросил у него:

– Что произошло у вас папаша?

Старик махнул рукой и строго взглянул из-под нависших мохнатых бровей:

– Вояки. Немцев пустили.

Старик покачал головой и пошел вдоль улицы.

– А где люди-то? – крикнул вдогонку Илья.

Старик оглянулся, еще строже на него посмотрел.

– Люди? Кто обмывает, кто хоронит. Нашлась всем работа. Сколько загинуло людей! Ворвались немцы, палят по окнам!

– А где же сейчас немцы?

– Ушли в другую деревню,– махнул старик рукой и похромал дальше.

Щупленький и согнутый годами старик, подошел к самому танку и ласково похлопал его по броне:

– Во-о какая! Так вдарит, что чертям тошно станет. Он, немец-то, хитер, врасплох напал на нас. А теперь, наши соберутся с силой, да как ахнут, аж пыль от них полетит во все стороны.

Старик подошел поближе к Илье:

– Сафроныч вас ругал, но вы на него не обижайтесь. Он потерял своего друга. Когда началась стрельба, Петр Сергеич спросил у дочки, кто стреляет. «Немцы»,– ответила она ему. «На нашей земле, – говорит, немцы? Быть такого не может!». Взял берданку и потопал. Дочка за ним, да куда там, не удержала его. А немцы уже у дома стоят. Стреляют по окнам. Снял берданку Петр Сергеич, вскинул на руку и пошел прямо на них. Смотрю на него из-за хаты, а он шаг отбивает – солдат старый, бывалый. Немцы видно оробели, глядят на него. А он, как на параде и немцы пятятся задом. Знали мы все, страшен был Петр Сергеич в гневе своем. Вскинул он берданку к плечу и выстрелил. Один немец завизжал и упал. Остальные в упор из автоматов изрешетили Петра Сергеича.

Вернулся хмурый Сафроныч:

– Пойдем, командир. Это тебе надо видеть. Злее будешь с немцами воевать потом.

Шевчук вошел со стариком в хату. Переступил порог и замер. На полу лежат вряд четыре трупа. Крайний справа – еще не старый мужчина, видно, глава семьи. У него строгое, спокойное лицо, один глаз полуоткрыт, как будто он подсматривает. Рядом с ним, чуть на боку, словно шепчет ему что-то на ухо, старуха, видимо его мать. В середине мальчишка лет семи, он похож на спящего и только бледность, да запекшаяся кровь у виска говорили, что это не сон. Возле мальчика лежала белоголовая девочка лет трех. Кто- то сложил ей ручки на животе. Скупой луч солнца падает ей на лицо, делая его светлым, будто не желая соглашаться с не нужной смертью.

А над ухом Ильи – голос Сафроныча:

– Сидели и обедали. Скосил подлый немец всех из автомата. Мать осталась, рожает в соседнем доме. Рожает с испугу.

За окном урчат моторы танков. А Шевчук стоит, как окаменевший. Вздыхают и плачут женщины, набившиеся в избу. Но что он может им сказать? Он вышел, ему доложили, что взвод танков, которые были выделены для охранения, уже ушел вперед. Тронулись и остальные танки. Насупясь, стояли женщины, а за юбками прятались ребятишки. Илье хотелось скорее уйти от дома, в котором он видел трупы. Вдруг его машина резко затормозила. По дороге, прямо к танку, шла женщина. Волосы у нее были растрепаны, а глаза обезумевшие. На вытянутых руках она несла мертвого ребенка. Сбоку, вцепившись за юбку матери, семенил босыми ногами мальчик лет трех.

– Зачем вы их пустили сюда? Зачем пустили убийц? – кричала она, глядя Илье в лицо страшными глазами.

– Зачем? Не пущу, не пущу! Спасите моего сына! Спасите сына! – женщина локтем прижимала голову мальчика, – кровью ребенка, заклинаю, спасите сына! Не пущу!

А Илья не мог оторвать взгляд от воскового лица ребенка. Женщину уводили прочь, а она, повернув голову в сторону колонны, кричала:

– Остановите их!

Мотор взревел, но до Ильи все доносились ее слова:

– Проклинаю! Проклинаю!

2.

Узкая полевая дорога вывела батальон к широкому тракту. Было видно, что по нему шли немцы. По обочинам дороги лежали опрокинутые телеги и убитые люди. Девушка лежит лицом вниз, одна рука у нее у груди, а вторая вытянута вперед. Она кажется спящей, но мухи роются густо у виска девушки. Именно туда попала пуля немца. Недалеко еще один труп, седые волосы прикрывают морщинистое лицо. Сколько вокруг измятой ржи! Падая, люди подмяли под себя рожь. Не поднимутся больше колосья и люди! В кювете Илья увидел перевернутый мотоцикл. А возле него, зажав в руках планшет, лежит знакомый офицер связи. В планшете, наверное, боевое распоряжение полку. Так он его и не доставил. Это ведь он говорил: «Не простят мне». А виноват ли он? С мертвого спроса нет.

Колонна все набирала скорость. Танки прошли несколько километров, и Илья увидел стоявшие на опушке леса другие танки. Поглядел он в бинокль, а это танки его полка. У опушки встретили батальон Шевчука командир полка. Он торопливо шел навстречу и широко улыбался. Спрыгнув с танка, Илья отрапортовал о прибытии батальона и о потерях в боях. Майор Поспелов пожал крепко его руку.

– Слышал, слышал, колонну немцев громили. Молодцы! Спасибо Шевчук! Всем бойцам спасибо! Располагайтесь, кормите людей. Илья и Поспелов пошли к штабу полка, к палатке, которая стояла под дубом.

– Товарищ майор, всем полком теперь? – спросил Илья Поспелова.

Майор опустил голову, потускнел.

– А кого бить, Шевчук? Хочется на немцев навалиться, а где они? И своих войск я тоже не вижу. Второго батальона нет. Подойдет ли?

Шум в воздухе заставил поднять головы и увидеть самолет связи армии. Самолет делал круги. Ища места для посадки. Поспелов и Шевчук замахали руками летчику. Кто- то побежал на поляну и показывал место, где можно посадить самолет. Когда самолет сел, то из кабины влез полковник и тепло поздоровался с Поспеловым.

– А вы, почему здесь? – спросил полковник Поспелова.

– В штабе округа имеются данные, что ваш корпус ведет бои западнее, в ста километрах отсюда. Говорили, что уже в Польше воюете.

– Где? – вырвалось у командира полка, – сомневаюсь в этом.

Полковник присел на пень и сказал:

– Выходит, что отступаешь? Может быть, это только твой полк так воюет?

Поспелов пошатнулся, как будто его кто-то толкнул в грудь, еще ниже опустил седеющую голову.

– Может быть, – тихо ответил он.

– А стрельба, слышите?

Полковник прислушался к звукам стрельбы.

– Да, с юго-востока гремит.

– Вот тебе и Польша.

– Тогда где же командир дивизии?

– Не знаю, посылал связных, как в море канули. А по радио связаться не удается,– ответил полковнику Поспелов.

– Дела!– вздохнул полковник и встал с пенька.

– Ну, что ж, полечу снова искать. А вы воюйте!

Не поднимая головы, Поспелов протянул ему руку. Полковник улетел, а Шевчук с Поспеловым долго стояли молча.

« Что за чертовщина творится? Даже в округе ничего не знают. Почему-то решили, что мы сражаемся далеко на западе»– крутилось у Ильи в голове.

– Слышал, Шевчук? – обратился к Илье Поспелов.

– Может он прав? Может мы действительно, плохо воюем? Совесть у меня, понимаешь? Не могу я совладать с совестью своей, покоя она мне не дает.

И не дождавшись ответа, Поспелов поднялся, не разгибая спины, направился к штабной палатке.

3.

Петр Семенович сидел возле танка на разостланном брезенте.

– Илья Петрович! Что вы узнали нового?

– Полковник, прилетевший из округа, утверждал, будто наша дивизия ведет бои в Польше, – ответил ему Илья.

– Обождем, Илья Петрович, все прояснится, разберутся. А я вот только с комсомольского собрания. Выступал Федин, наш комсорг. На собрании он высказал: « Смыть надо позор первой атаки, ползли, как черепахи». А из задних рядов ему кричали: «Так жизнь дается один раз!» Что там творилось! Вытолкнули вперед Кондратьева, предложили его исключить из комсомола за трусость. Пришлось уговаривать Федина, чтобы с этим не спешил.