— Могу я спросить, как он был одет?

— Не думаю, что в этом есть необходимость. Судя по лицу, это, конечно же, был Рош, бог приливов, ибо дело происходило в его владениях. Это ведь его Врата. Впрочем, Роша редко замечают в делах вроде того, о котором идет речь… но я не буду вдаваться в излишние подробности. Теперь вам ясно, почему я упомянул второе название этих мест — Гнев Наска, ведь Наск пользуется дурной славой… ладно, скажем только, что он — бог начал и дефлорации, а никто, даже бог, не зарабатывает подобную репутацию за просто так.

Возможно, в тех местах Рош перенял некоторые атрибуты Наска, ибо среди богов такое бывает. Как бы то ни было, Нугга сразу поняла, что это бог, и нимало не колебалась. Не обращая внимания на угрожающую ей смертельную опасность, поспешила она в его объятия.

Я помолчал немного, и в конце концов моя слушательница, не выдержав, застенчиво спросила, что случилось дальше.

— Не могу сказать доподлинно, но подозреваю, что все было как обычно… или немного более того. С родной матерью не очень-то поговоришь о таком. Она рассказывала мне все только в самых общих выражениях — что ее закрутил сияющий туман. Вообще рассказы такого рода грешат символизмом: пена, вздымающийся прилив… ну и тому подобное.

И наконец наступил отлив. Мои дядья в скорби спустились к воде в надежде найти хоть тело несчастной Нугги, чтобы предать его земле. Каково же было их удивление, когда они увидели ее целой и невредимой, мирно спящей на узкой полоске песка. Ее одежды пропали, но на ней не было ни царапины.

— Это, конечно, Рош вернул ее?

— Судя по тому, что о нем рассказывают, это вполне в его духе.

— И спустя девять месяцев…

— Восемь. Я родился до срока, что, возможно, объясняет некоторую порывистость моего характера.

— Ммм, — задумчиво произнесла Шалиаль. — Интересно, какое отношение это имеет ко мне?

— Ах… Я как раз собирался переходить к этому. Единственная подробность, которую Нугга запомнила отчетливо и не скрывала ни от кого — собственно, ее она готова была рассказывать любому желающему по многу раз, — это то, что случилось в конце. Она лежала в объятиях бога, а вокруг них плескали о песок последние волны.

«Мне пора, — сказал он с печалью в голосе, — ибо как бог не могу я ждать смертных — ни мужчин, ни женщин. И ты должна сделать выбор. Ты можешь пойти со мной, и я провожу тебя до самого царства Морфита, или можешь вернуться в мир смертных. И если таков будет твой выбор, знай, что никогда больше ты не увидишь меня. Но и смертного ты не сможешь полюбить, ибо тот, кто познал любовь бога, не удовлетворится меньшим».

«И конечно, я понесу ребенка от тебя?» — спросила она.

«Само собой», — ответил бог несколько хитро.

— Очень трогательная история! — вздохнула Шалиаль. — Не то чтобы слишком оригинальная, но украшенная любопытными лирическими отступлениями.

— Я еще не закончил, — возразил я. — Ибо тогда спросила Нугга у своего любовника: «Разве не принято у бога, зачавшего ребенка со смертной, наделять своего отпрыска каким-либо божественным даром?»

— Ага! Очень предусмотрительно с ее стороны! Так мы наконец подошли к сути?

— Совершенно верно. Так вот, бог улыбнулся тогда своей божественной улыбкой и сказал: «Тогда выбери сама, каким даром могу я его наделить».

Шалиаль снова вздохнула, и даже в бесформенной хламиде послушницы это движение ее груди не утратило волнительности.

— И что твоя мать — я хотела сказать, Нугга, — что она ответила на это?

— Она ответила: «Я бы предпочла родить девочку».

Шалиаль широко раскрыла свои огромные темные глаза и облизнула алые губы.

— О! Не слишком ли бестактно с ее стороны?

— Действительно, бог пришел в некоторое замешательство. Он нахмурил брови в божественном гневе и сказал, что об этом надо было просить раньше. Поэтому Нугга смирилась с тем, что у нее будет сын, но попросила даровать ему способность предсказывать будущее.

Шалиаль тихо присвистнула.

— «Ты просишь слишком о многом, — сказал ей бог. — Дар предвидения редко дается людям и неминуемо приносит смертным столько горя, что я не пожелал бы такого своему ребенку».

— Но Нугга настояла?

— Боюсь, она повела себя довольно упрямо. И она хорошо знала свои права.

— «Ну ладно, — сказал бог вставая. — Он будет видеть будущее во сне, но в своей божественной милости я ограничу его дар так, чтобы он мог видеть только судьбы других людей и только тогда, когда он сможет использовать это, дабы предотвратить большую беду». И он исчез так же, как появился, — скрывшись в тумане.

В молельне воцарилась тишина — та тишина, которая обычно следует за завершением удачно рассказанной истории.

Я видел, что рассказ произвел впечатление на Шалиаль. Конечно, она была еще очень молода, и невинная красота ее — даже в слабом свете стоявшей у алтаря лампады — грела мое сердце. Огонек лампады затрепетал и заплясал, чего я до сих пор не замечал за ним…

— Так ты предсказываешь будущее? — спросила она.

— Мне снятся события, которые только еще должны произойти. Боги говорят со мной во сне, как со всеми нами, только со мной они, похоже, говорят более ясно.

— И я приснилась тебе? — спросила она, и снова щеки ее окрасились легким румянцем.

— Конечно, ты мне снилась, и не раз. Эти сны начались почти год назад, когда странствия мои завели меня в город под названием… гм… Плюньжаб.

— Я слышала про Плюньжаб, — сказала она хмурясь.

— Это другой Плюньжаб, гораздо дальше. Так вот, та ужасная беда, что увидел я во сне, не давала мне покоя, ибо знал я благодаря дару, унаследованному мною от бога, что никто, кроме меня, не в силах предотвратить ее. Поэтому я тотчас отправился искать вас. Долгим и тяжелым было мое путешествие, и по мере того, как приближался я сюда, сны становились все отчетливее и отчетливее.

Она сцепила руки, уставившись в них взглядом.

— И что поведали тебе твои сны?

— Они поведали мне о вашей красоте, само собой, и о юности, о невинности и добродетели. Еще они рассказали мне о тайной любви.

— О? — Стиснутые пальцы чуть побелели.

— Они поведали мне о предложенном вам ужасном выборе — Фатмониане и прочей шайке. Они показали мне, как вы отвергли их всех, как вас безжалостно выдернули среди ночи из родного дома и доставили сюда, в храм, с целью обречь на пожизненные лишения. Они поведали мне о плачущем верном возлюбленном, который так и не узнает, что случилось с женщиной, что владеет его сердцем.

— О! — Шалиаль продолжала избегать моего взгляда, но ее руки успокоились. Несколько обеспокоенный этим, я тем не менее продолжал:

— И они сказали мне, что я должен рискнуть своим благополучием и, быть может, даже жизнью и поспешить к вам с этими вестями. И наконец, они поведали мне, что я должен уговорить вас бежать немедленно, не теряя ни минуты, и доставить вас в надежные руки человека, что любит вас.

Наступила тишина. Я осмелился вытереть пот со лба. Мне показалось, что я выступил не так уж плохо, учитывая мою усталость. Все же мне пришлось довольно долго ждать ее ответа, и когда ответ наконец последовал, он был так тих, что я едва расслышал его.

— Причудливая вышла история.

— Но боги часто поступают причудливо. И ведь я представил доказательство того, что все это правда. Я ведь назвал вам имена тех четверых, которых предлагали вам на выбор, — четырех злых демонов, что ждут не дождутся занять в вашем сердце место подлинной любви. Как иначе я мог узнать их?

Шалиаль подняла наконец взгляд и внимательно посмотрела на меня.

— Если в жилах твоих течет почти чистый ихор, ты, должно быть, прожил уже сотни лет, словно первые смертные Золотого века?

— Отнюдь. Мне столько лет, сколько кажется на вид. Но конечно же, я надеюсь, что мне отпущено еще много сотен лет жизни.

— Судя по твоим поступкам, ты не слишком-то дорожишь ею.

— Значит, вы понимаете, чем я рискую ради вас.

— И ты хочешь, чтобы я бежала с тобой сейчас? С тобой и твоим неразговорчивым спутником?