Литмир - Электронная Библиотека

******

Девочки были сестрами. Близнецами, а точнее – двойняшками.

Старшая девочка (старше минут на сорок, не больше) была очень светлой блондинкой, с прямыми волосами и карими глазами. Ее сестра – черноволосой, кудрявой и голубоглазой. И сегодня утром, в честь дня рождения, мама подарила дочкам красивые яркие плащики, одинаковые во всём, кроме цвета. Правда, она сомневалась, стоит ли выпускать детей на улицу в новой одежде, но справедливости ради, нужно признать, что опасения ее касались лишь одной дочери.

Ах, если бы различия этих малышек были только внешними!

Меньше всего маме пришло бы в голову волноваться за любимую дочку Алану (блондинку в жёлтом плаще). Алана с пеленок была "золотым" ребенком. Милая, послушная девочка, на редкость умненькая и рассудительная. Начав разговаривать месяцев в восемь, казалось, с этих самых пор, она выдавала только одни здравые мысли, и ничего более. Этот ребёнок должен был появиться на свет хотя бы для того, чтобы опровергнуть миф о том, что все дети – непослушные и шкодливые существа, поддающиеся управлению лишь посредством ремня. Невозможно было представить себе, чтобы на Алану пожаловались соседи или воспитательница в детском саду. Словом, малышка просто воплощала собой мечту любой мамочки, и даже самого отъявленного атеиста могла заставить поверить в то, что ангелы все-таки существуют.

Но совершенно другим ребенком была ее сестра Алёна – или Лёлька, как ее звали родные – очаровательная брюнетка, в свои пять невинных лет уже обладавшая улыбкой роковой обольстительницы, маленькая бестия в красном плащике, красных лаковых туфельках и красном ободке, натянутом сверху на непослушные черные кудряшки.

Лёлька была "бандиткой".

Едва ли не с рождения от нее рыдали все знакомые мальчишки и кидались врассыпную все случайно оказывающиеся поблизости кошки. Во дворе и всех его окрестностях не было ни одной лужи, в которую бы Лёлька не влезла по самые уши, ни одного гвоздя на заборе и ни одного сучка на дереве, на которых бы она не повисла. Не проходило и дня, чтобы Лёлькины локти или колени не украшала новая ссадина, а ее одежду – новая прореха. Куклы и плюшевые мишки, подаренные этой девчонке заботливыми родственниками, обычно тут же раздирались на части и в таком виде летели в разные стороны. Зато она лучше всех в старшей группе детского сада бегала, прыгала и чрезвычайно метко стреляла пластмассовыми пульками из игрушечного ружья. Порой, правда, эта меткость выходила ей боком – как в тот день, когда некстати вылетевший шарик угодил прямо в мягкое место толстой соседке, имевшей неосторожность наклониться в непосредственной близости от скучающей Лёльки. После этого инцидента Лёлька лишилась разом и ружья, и сладкого к ужину.

"Это не ребёнок! – не уставала ежедневно повторять воспитательница Алла Сергеевна, возвращая по вечерам родителям обеих дочерей – одну в приличном, почти "утрешнем" виде, вторую – как карта ляжет. – Нет, это не ребёнок! Это же просто уму непостижимо, как могли в один день родиться ангел и самый настоящий…"

Тут Алла Сергеевна, из соображений этики, как правило, замолкала, но её взгляд, направленный в Лёлькину сторону, говорил сам за себя.

Лёлька все эти многозначительные взгляды и прочие намёки, что называется, имела в виду. Позиция её с пелёнок был однозначной – или я добьюсь своего, или я своего добьюсь. Не согласным с этой позицией оставалось пенять на себя.

       Зато она была папиной любимицей. Папа всегда мечтал о сыне и, хоть в один прекрасный день вместо долгожданного наследника приобрёл сразу двух очаровательных дочурок, он не очень по этому поводу расстраивался. Ведь Лёлька, с его точки зрения, была лучшим сыном, какого только мог пожелать уважающий себя отец – сильная, ловкая и абсолютно бесстрашная, не смотря даже на то, что девочка.

Так они и жили – мамина дочка Алана и папин сорванец Лёлька и, как ни странно, прекрасно ладили меж собой. Да, иногда Лёлька ломала Аланины игрушки и размалёвывала фломастером мордашки её кукол, нечаянно рвала её книжки и одежду или ненароком толкала с такой силой, что Алана кубарем летела в угол. Но в одном родители и сама старшая сестра могли быть твёрдо уверены – любого хулигана, на свой страх и риск посмевшего обидеть Алану, ждала ужасная кара в лице непосредственно самой разъярённой Лёльки. Потому, что в своей любви к сестре Лёлька была неистова так же, как и во всём остальном.

******

Теперь, когда мы узнали достаточно об этих малышках, пришло время познакомиться с ними поближе. Подкрасться настолько близко, чтобы услышать слова, которые прошептала Лёлька почти в самое ухо сестры. Слова, которые она ни за что на свете не сказала бы больше никому – ни маме, ни папе, ни даже лучшему другу Никите, ни уж, тем более, Артуру Петровичу, обсуждающему в настоящий момент с Аделаидой Порфирьевной из пятнадцатой квартиры, вновь взлетевшие цены на гречку.

– Я знаю, как убить Колдуна!

Алана широко распахнула глаза. Лёлька улыбалась вот так – широко разведя в стороны уголки губ и не разжимая их. При этом в глазах её плясали чёртики. Она всегда строила такую мину, когда что-то замышляла.

– Мне рассказал об этом соловей. Он пел чудесную песенку… во дворе, пока ты два часа одевалась.

Девочка смотрела на сестру с укоризной, хотя та ни в чём не была виновата. Сегодня мама особенно долго причёсывала Алану, с любовью заплетая золотистые волосы, в то время как неугомонная Лёлька нацепила на голову красный ободок и растворилась за дверью.

– Оказывается, это очень просто. Нужно всего лишь найти волшебный цветок, – шёпотом продолжила Лёлька. – И в ночь полнолуния, когда луна взойдёт на самую вершину, надо подкрасться и воткнуть этот цветок Колдунищу прямо в глаз. И всё! Он мертвец!

Последние слова она произнесла уже в полный голос, нетерпеливо подпрыгнув на месте сразу двумя ногами и прихлопнув в ладоши. От этой радости Алану пробил озноб. "Подкрасться и воткнуть прямо в глаз…" Ничего себе! Легко сказать…

******

Колдун был их тайной. Только их двоих, больше ни одна живая душе в мире ничего о нём не знала. "Если мы кому-нибудь расскажем об этом, – справедливо заметила рассудительная Алана, – нас точно запрячут в психушку, как Юрочку".

Юрочкой звали сына соседки из третьего подъезда, высокой дамы с длинным лошадиным лицом. Мужа этой женщины никто никогда не видел, (соседи могли только строить догадки о наличии в её жизни каких-либо мужчин), а сына – тихого, незаметного, похожего на тень, подростка Юрочку она держала в строгости, никогда не позволяя ему "ничего лишнего". В их дружном дворе, где все знали друг о друге всё, эти двое стояли особняком. "Лошадиная" дама вроде работала где-то "в органах", но в силу возраста Алана и Лёлька плохо представляли себе, где именно находятся эти самые "органы" и чем они занимаются. Юрочка вроде где-то учился, но не в местной школе, и со своими сверстниками не водился, предпочитая их общество одиночному сидению дома. Словом, никто ничего толком об этой семейке не знал, лишь иногда видели их, выходящими из подъезда или заходящими в него. И так продолжалось до того самого дня, пока пенсионерка Эдита Максимовна, собравшаяся с утра пораньше выбросить оставшиеся после вчерашних посиделок с подружками пустые коробки из-под вина и тортиков, не обнаружила Юрочку на ближайшей помойке. С блаженной улыбкой от уха до уха парень восседал, будто король на троне, на перевёрнутом мусорном бачке. В руках он держал большой пакет, из которого добывал, судя по счастливому лицу, что-то очень вкусное. Большую селедочью голову с обгрызенным хребтом, например, картофельную очистку, кусок заплесневелого сыра (причем, как вы, наверное, уже догадались, это был отнюдь не элитный "Рокфор"). Подозрительно косясь на подростка, Эдита Максимовна прокралась к помоечному ящику, и в этот момент Юрочка попытался запихнуть сыр себе в рот, чем поверг пенсионерку в настоящий культурный шок.

7
{"b":"760459","o":1}