– Постой, – почти простонала она. – Постой… я согласна! Покажешь мне дом Акторуса, и… перестанешь мучить бедное животное. И получишь свои десять шелеков.

Такой расклад юному бизнесмену явно пришелся по душе, и уходить он передумал. Вместо этого стянул капюшон на макушку и грязным пальцем постучал себя по лбу, словно давая понять: идиотов на своем веку он повидал немало, ещё одной его не удивишь.

– Она давно сдохла, – поведал он Алане таким тоном, будто разговаривал с душевнобольной. – Календарей сто назад. Ей уже все равно.

– Зато мне не всё равно, – устало произнесла Алана. – Так по рукам, или нет?

Мальчишка скривил рот, наподдал крысе ногой и та, к несказанному Аланиному облегчению, исчезла в кустах. После чего он подошел почти вплотную. Запах, источаемый этим ребенком, был неописуемым. Похоже, мылся он в последний раз во времена перехода Суворова через Альпы.

– Деньги! – потребовал мальчик и протянул руку. Алана отрицательно мотнула головой.

– Адрес! – в тон ему ответила она.

Пацан вновь осклабился щербатым ртом. Повеяло гнилью, от чего её сразу замутило.

– Деньги! – повторил маленький кошмар. – Иначе я сваливаю отсюда.

Внезапно Алана почувствовала острую головную боль. Её затошнило, зазнобило, кости начало просто выкручивать. Красная пелена застилала глаза. Хотелось только одного – уйти, убежать, спрятаться. Никогда не видеть этого жуткого места, этого странного ребенка, ничего этого.

С трудом пытаясь удержаться на ногах, она сунула руку в карман джинсов. Нащупала две пятишелековые монеты, превозмогая боль во всем теле, извлекла их на свет. Дотронуться до ужасного создания заставить себя не смогла, просто бросила пятаки в пыль. С проворностью росомахи мальчишка подхватил их, покрутил перед носом, пошкрябал ногтем и довольно заржал.

– Адрес, – прошептала Алана, ощущая безумную слабость. Что-то он делал с ней, этот мальчик. Что именно, понять она не могла, но что-то очень плохое. Будто высасывал из нее последние силы, последнюю жизненную энергию. Да и был ли он мальчиком на самом деле? Думать об этом она не могла. Не могла думать вообще ни о чем. Почти…

На самом деле ее уже оставили всякие сомнения в том, что сейчас мальчишка просто смоется с ее деньгами, не сказав в ответ ни слова. Не исключено, что она бы даже порадовалась этому. Но, видимо, деньги делали свое дело даже в этом отвратительном мирке.

– Дойдешь до конца этой улицы, – мальчик показал рукой в сторону, откуда пришел и куда, собственно, все это время шла и сама Алана. – Свернешь направо. Его дом узнаешь сразу. Он один такой, его ни с каким другим не спутаешь, – и пацан отвернулся, явно собираясь отчалить восвояси.

– И это все? – выдохнула Алана. Как бы паршиво она себя не ощущала, возмущение взяло верх. – И за это десять шелеков?

"Зачем ты это делаешь? – вздохнул голос в её голове – Уходи отсюда, немедленно уходи, пока ещё не поздно!"

Мальчишка обернулся и посмотрел на неё своими колючими раскосыми глазенками. Взгляд этот не предвещал ничего доброго. Взгляд волчонка, но не простого. Волчонка, уверенного в своей защищённости. Волчонка, знающего, что где-то рядом в кустах сидит мать, или отец, или даже вся стая, которая с радостью набросится на чужака, осмелившегося посягнуть на его неприкосновенность.

– Не-а! – он широко улыбнулся всей шеренгой своих гнилых зубов. – Ещё за крысу, или ты забыла?

Алана подумала о том, как же должно быть это страшно – жить в месте, где даже маленькие дети вызывают такое отвращение. Но меж тем, совершенно неожиданно она почувствовала, как боль и страх уходят, уступая место ярости и гневу.

– Убирайся, – процедила она сквозь зубы. – Слышишь? Немедленно пошёл отсюда вон!

      Мальчишка чуть подался назад, видимо, он не ожидал агрессии со стороны своей "жертвы". Однако никуда не ушел. Наоборот – впервые за все время их беседы, посмотрел на Алану с интересом и даже (её вновь до самых кончиков ногтей пробил озноб), с каким-то ну никак не свойственным для ребёнка столь нежного возраста вожделением.

– А ты красивая, – мальчишка цокнул языком и провел оценивающим взглядом по ее груди и ниже. – Журику ты наверняка понравишься. Он любит приручать таких, э-э-э… строптивых кобылок.

Это было уже слишком.

– А ну, пошел прочь! – крикнула она. – Проваливай! Убирайся к чёртовой матери, если не хочешь, чтобы я выбила из тебя мозги!

Мальчик замер, настороженно глядя на нее. Алана сжала руки в кулаки и сделала шаг вперед. Остатки благоразумия в голове кричали, нет, не кричали – вопили, чтобы она одумалась и уходила отсюда подобру-поздорову. Но сопротивляться обуревавшим чувствам было уже невозможно. Она не понимала, что такое происходит с ней здесь и сейчас. Никогда в жизни (в ее прошлой жизни), ей не пришло бы даже в голову ударить ребенка. Сейчас хотелось не просто ударить – забить до смерти, порвать на мелкие кусочки, стереть с лица земли это исчадие ада, по какой-то нелепой причине принявшее обличие маленького мальчика.

И, видимо, что-то появилось в её лице такое, что заставило волчонка отступить. Пятясь задом, он сделал несколько неуверенных шажков, затем вдруг нагнулся и, схватив с земли камень, швырнул его Алане в лицо. Острая боль обожгла висок – впрочем, камень пролетел мимо, лишь слегка расцарапав кожу острым краешком. Алана почти не обратила на это внимания. Не разжимая рук, она продолжала медленно надвигаться на мальчика. Медальон Банди на груди жёг кожу холодным огнём.

– Мы еще встретимся с тобой! – заорал волчонок что есть мочи, но в голосе его теперь было больше страха, нежели наглости и самодовольства. – Ты познакомишься с моим старшим братом! Он покажет тебе, что он делает с такими сладенькими девочками, как ты!

И вдруг резко сорвался с места и дал деру, оставив после себя только маленький столбик пыли. Бежал он так быстро, что уже через несколько секунд исчез из поля зрения.

В тот же момент силы окончательно покинули её и, потеряв равновесие, Алана опустилась прямо в пыль. Подтянула к себе ноги, свернулась калачиком, совершенно не обращая внимания на жутчайшую антисанитарию, царившую вокруг. Слезы катились из глаз. Чувство беззащитности, помноженное на чувство одиночества в двухсотой степени, захлестнули её с такой силой, что, казалось, сердце сейчас остановится. Даже дышать стало тяжело.

"Элла! Ну, где же ты, Элла?"

Тишина в ответ. Даже ветер, казалось, перестал дуть. Только скрип полуотвалившейся ставни, да протяжный крик какой-то неведомой птицы вдалеке.

Одна. Она была здесь совсем одна. Одна в чужом враждебном мире. Жёлтые тучи опустились совсем низко. Алана чувствовала, как они давят на нее. Воздух стал холодным и колким. Никто не придет, чтобы подать ей руку и поднять с земли. Элла не появится. Она завела её сюда и бросила на выживание. И выхода отсюда нет.

Отчаяние накатило с новой силой. Алана положила голову на дорогу, думая о том, что когда (если) прелестный маленький мальчик вернется сюда со своим таким же замечательным старшим братцем, то все, что им достанется – это её безжизненное тело, над которым они могут глумиться сколько угодно – ей уже будет все равно.

Что-то дотронулось до её правой руки, и девушка испуганно дёрнулась. Оказалось, что это кот – серый, с чёрной полосой на лбу. Подкрался поближе с целью обнюхать непонятный предмет, валяющийся на дороге. "Стервятники слетаются делить добычу, – подумала она с отвращением. – Но я-то пока ещё жива!"

– Брысь! – вяло прикрикнула она на кота. Тот зашипел, прижал не то обгрызенные, не то обмороженные уши и исчез под забором ближайшей лачужки. Алана медленно поднялась и села, озираясь по сторонам.

– Что здесь происходит? – задала она вопрос в пустоту. Никто на него, разумеется, не ответил. Ни кошки, ни деревья, ни тупо глядящие на нее пустыми глазницами-окнами дома. Но, видимо, чары, наведённые на неё маленьким колдуном из Низин, постепенно теряли свою силу. А может, их и не было, никаких чар, просто это место было особенным. Место, в котором, если верить словам Эллы, могло случиться что угодно.