С этой посылкой отчасти согласился К. В. Пигарев, едва ли не лучший знаток тютчевского наследия; тем не менее он канонизировал «[н]есколько странное» название, «дошедшее на нас» в списке, лишь на том основании, что оно «довольно точно соответствует содержанию тютчевских стихов» (Пигарев 1962: 28). Не касаясь сейчас сомнительного тезиса о «соответствии» (см. III. § 6), отметим несостоятельность подобного подхода к решению текстологического вопроса[4].

Внимательный читатель обратит внимание на то, что во всех изданиях, начиная с довоенной «Библиотеки поэта» (Тютчев 1939), текст ОСП подан с разбивкой на три неравностишные строфы (8–6–9). Однако, на наш взгляд, именно редакция Чулкова отвечает жанру и стиховой форме ОСП – нестрофического послания, написанного четырехстопным ямбом (см. IV. § 1).

И последнее замечание. Ввиду отсутствия автографа или хотя бы авторитетной копии у нас нет возможности составить текстологический паспорт ОСП; в частности, ни один из сохранившихся источников текста не может претендовать на адекватную передачу тютчевской пунктуации, которая, как давно отмечено Чулковым (см.: Тютчев 1933–1934 I: 82–83), имеет сугубо индивидуальный характер, существенно расходясь с принятыми в ту пору нормами (подробнее см.: Николаев 1979: 205–222; ср.: Matlaw 1966: 529–535).

§ 1. По традиции, идущей от Брюсова, ОСП датируется 1820 годом (см. § 4). Основанием для этого является запись, сделанная в дневнике Михаила Погодина, совоспитанника Тютчева по Словесному отделению Московского университета, 1 ноября 1820 года: «Говорил ‹…› с Тютчевым о молодом Пушкине, об оде его „Вольность“…» (Барсуков 1888: 194; ЛН. Т. 97. Кн. II: 12).

Еще более веский аргумент в пользу такой датировки сообщают мемуары Владимира Горчакова[5], публикация которых открывает эдиционную историю ОСП.

В 1819 году, по окончании Московского учебного заведения для колонновожатых (иначе именуемого Школой или Училищем колонновожатых)[6], – двумя годами позже своего приятеля Алексея Шереметева, кузена Тютчева, и Николая Тютчева, родного брата поэта, – Горчаков начал службу в главной квартире Второй армии, располагавшейся в местечке Тульчин Подольской губернии. Назначенный квартирмейстером при штабе 16-й дивизии, которой командовал Михаил Орлов, в ноябре 1820 года он приехал в Кишинев, где сблизился с некоторыми офицерами, принадлежавшими к «Союзу благоденствия»[7], и коротко сошелся с Пушкиным (см.: Черейский 1989: 116; Эйдельман 1979: 34–40). По выходе в отставку в чине поручика (в январе 1826 года) Горчаков основал свое жительство в старой столице, запомнившей его как завсегдатая Английского клуба, знатока всех московских урочищ[8], неустанного благотворителя при весьма скромных средствах. У холостяка Горчакова сложился неширокий круг близких семейств, и только этой аудитории адресовались его устные новеллы. По воскресеньям он имел обыкновение приходить на Воздвиженку к Шереметевым (сборное место обеих породнившихся ветвей этой фамилии – графской и нетитулованной), где, по отзыву младшего его современника, «[р]ассказывал ‹…› очень хорошо и мог быть очень занимательным, особенно, когда вспоминал прошедшее, и свои сношения с Пушкиным. Любил он поспорить и выражался метко» (Шереметев С. 1891: 4).

По четвергам же Горчаков регулярно бывал в Большом Левшинском переулке у старинного и самого верного своего друга Александра Вельтмана (см.: Погодин 1871: 407; Берг 1891: 249–250; Кони 1969: 147). Выпущенный из Школы колонновожатых в 1817 году, затем тоже служивший в Бессарабии[9], Вельтман в 1830–1840-е годы снискал репутацию плодовитого литератора и отчаянного экспериментатора в самых разных прозаических жанрах. В конце 1848 года он ненадолго стал соредактором «Москвитянина», издававшегося Погодиным (см.: Барсуков XI: 51–57; Даль-Погодин 1993: 370, 372, 375), и у нас есть все основания предположить, что именно уговоры друга, на первых порах озабоченного «подновлением и одушевлением» журнала[10], побудили Горчакова снова взяться за перо[11].

Дополнительным стимулирующим фактором могло стать неизменное пристрастие Погодина к мемуарному жанру – из общего числа воспоминаний, записок и дневников, опубликованных в 1841–1855 годах во всех печатных изданиях, на долю «Москвитянина» приходилось более трети (см.: Тартаковский 1991: 153–154).

Так или иначе, зимой-весной 1850 года обширное мемуарное сочинение Горчакова увидело свет в трех книжках «Москвитянина» под варьирующимися заглавиями: в январской (№ 2) – «Выдержки из дневника об A. C. Пушкине», в февральской (№ 3) – «Выдержки из дневника. Воспоминания об A. C. Пушкине и других современниках», в апрельской (№ 7) – «Выдержки из дневника моих воспоминаний об A. C. Пушкине и других современниках». В этой последней части, повествующей среди прочего о том, как автор провел отпуск в Москве в январе-феврале 1821 года[12], обращают на себя внимание два фрагмента.

Начнем со второго.

В эти дни моего пребывания в Москве я нередко видался с прежним моим товарищем А. В. Ш., который жил в Армянском переулке в доме своего дяди, И. Н. Т…ва[13], где имел случай встречаться с сыном его Ф. Т. Его замечательные способности, несмотря на юность лет, восхищали многих, в том числе и его преподавателя Русской словесности С. Е. Раича[14], столь известного своими литературными занятиями. Впоследствии Ф. Т. оправдал похвалы и ожидания. Его произведения, писанные под небом Германии, сохраняют всю свежесть Русской речи и проникнуты неподдельным вдохновением. Пушкин один из первых заметил их достоинство. В свое время, если будет возможно, я помещу некоторые из сочинений Ф. Т…ва в моем дневнике, и в особенности те, которые случайно сохранились у меня в рукописи (Горчаков 1850. № 7: 194).

У комплиментарного отзыва о Тютчеве (в 1821 году семнадцатилетнем студенте Словесного отделения Московского университета) была своя подоплека. В статье «Русские второстепенные поэты», появившейся за несколько месяцев до публикации цитируемого фрагмента, Некрасов перепечатал двадцать четыре стихотворения Тютчева, которые увидели свет в «Современнике» в 1836–1840 годах, приписав заслугу открытия нового таланта Пушкину и его петербургским сотрудникам:

В 1836 году Пушкин основал новый журнал «Современник». ‹…› С третьего же тома в «Современнике» начали появляться стихотворения, в которых было столько оригинальности, мысли и прелести изложения, столько, одним словом, поэзии, что, казалось, только сам же издатель журнала мог быть автором их. Но под ними весьма четко выставлены были буквы «Ф. Т.»; носили они одно общее название: «Стихотворения, присланные из Германии» (Совр. 1850. № 1. Отд. VI: 56, 73).

Горчакову же, как и Погодину, важно было вписать в литературную биографию Тютчева ранний московский период и восстановить историческую справедливость по отношению к первым ценителям юного дарования. Именно в это время московские сочувственники Тютчева предпринимали усилия для его очередного возвращения в русскую поэзию: в том же № 7 «Москвитянина» появилось пять неподписанных стихотворений, сопровожденных многозначительным примечанием Погодина (с. 162): «Мы получили все эти стихотворения ‹…› от поэта, слишком известного всем любителям русской словесности. Пусть читатели порадуются вместе с нами этим звукам и отгадывают его имя».