Сергей Верник
Черный, черный город
Мне часто снятся кошмары. Почти каждый раз, как закрываю глаза. Что-то темное, бесформенное, просачивается из всех щелей, заполняет комнату, лезет жуткими черными щупальцами в нос, глаза и уши, пытается навалиться, раздавить, и тогда я просыпаюсь. Иногда молча, иногда с коротким вскриком...
Я знаю, что подобное творится со многими Светлыми Иными. В этом городе по-другому и быть не может. Каждый его камешек, каждый кирпичик насквозь пропитан Тьмой.
Черный, черный город... Как в страшилке из далекого детства.
Единственное, что спасает от того, чтобы окончательно не сойти с ума, это извечные человеческие слабости. В основном я предпочитаю алкоголь. Да, проверенный способ избежать кошмаров как во сне, так и наяву...
Старый кабак, полутьма и тягучий прокуренный воздух. В последнее время - мой личный Сумрак, из которого совершенно не хочется уходить. Лицо Петьки напротив, бутылка "беленькой" и тихая музыка...
- На этот раз это даже кошмаром не назвать, - я опрокидываю стопку и внимательно смотрю на Петьку. Тот выглядит каким-то нервным: волосы всклокочены, глаза красные, с характерными темными обводами. А сам-то я давно в зеркало смотрелся? - Почудилось, будто Сумрак вздрогнул. Да, наверное, так. Словно волна прошла... Ты не ощутил?
Петька тяжко вздыхает.
- Я давно уже ничего не ощущаю, - говорит он, задумчиво глядя сквозь мутное стекло кружки. Густая шапка пены медленно оседает. Петька пиво любит, особенно после водки. - Два года живу в доме, сплошь заселенном упырями. Такие соседи, знаешь ли, напрочь отбивают какие-либо чувства.
Петька не снимает кожаных перчаток, даже летом, когда от жары плавится асфальт. Ему есть что скрывать. Я-то знаю, - его руки, особенно костяшки пальцев, изуродованы глубокими шрамами. А на шее, под наглухо застегнутым воротом рубахи, висит очень интересное ожерелье, явственно говорящее о том, как он "любит" своих соседей. Увидь это сомнительное украшение кто-то из Дневного Дозора, или, не допусти Сумрак, Инквизиции, - Петьке мало не покажется. Да и свои не одобрят. Я его постоянно уговариваю, чтобы спрятал от греха подальше, но тот упрямится.
- Светлые мы, или кто? - пытаюсь его вразумить. - Ты пойми правильно. Нас терпят только потому, что других этот сраный город пережевывает, а мы как-то держимся. Нет на наше место кандидатов, Петруха. И вряд ли будут. Среди этих, вон, жить, - мотаю головой в сторону двух вампиров за столиком в дальнем углу. - И пасти каждого. Тут не только кошмары будут снится... А вот ты, о чем думал, когда просил перевод в местный Дозор? Уровень хотел свой нахаляву поднять? Ну что, поднял?
Петька молчит.
- Байки все это, для лохов, - продолжаю я. - Распустили слух, будто здесь Светлые за десять лет могут Высшими стать. Вроде как в качестве компенсации равновесия: при таком скопище низших Темных, мол, Сила Светлых со страшной силой расти начинает, а Темные наоборот - теряют свою Силу. И ведь верят некоторые, бедолаги. Ведутся на этот явно инквизиторский развод, а потом бегут, поджав хвосты. А мы остаемся. Мы всегда остаемся, Петруха. Мы с тобой сильные, или вконец поглупели? Ты вот второй год держишься, а это многого стоит. Женился, даже ребенка осмелились завести. Но легче-то не стало...
Он все понимает. Я это по его глазам вижу. Понимает, но сказать не может. Засела глубоко внутри какая-то заноза, тянет силы, высасывает душу, оставляя взамен пустоту...Поэтому срывается на вампирах, чтобы заполнить вакуум, и не потерять ориентир.
Я помню первый свой день... Помню, как взглянул на город через Сумрак, и едва не сошел с ума. Тьма была повсюду. Она медленно текла вязкой жижей по рекам и каналам, клокоча и выпуская длинные протуберанцы. Черными жирными амебами окутывала крыши домов и купола храмов. А там, куда не добралась Тьма, все пространство занимал синий мох. Ауры людей почти не имели цвета. Такие обычно бывают у тяжело больных, но все они ведь как-то жили. Если, конечно, подобное существование можно назвать жизнью. Этот город сам был смертельно болен...
Как говорит Феликс Игнатьевич, заведующий лабораторией, местная Тьма не имеет ничего общего с Тьмой Изначальной. Субстанция совершенно другого порядка, некая "сумеречная плесень", не оказывающая на Иных видимого воздействия, окромя психологического. Она как морская вода для изможденного жаждой путника. Влечет к себе Темных, но те неспособны вдоволь напиться, а лишь совершают редкие омовения. Вроде как тянет она из них силу. Мал-помалу, но тянет.
- Ты прав, легче не стало, - признается Петька, быстро опрокидывает стопку, и следом в три глотка ополовинивает кружку с пивом. Смахивает рукой с губ пену. - За Верку страшно, и за Анютку. Они ведь у меня не Иные, и каждая тварь может в любой момент напасть. Видел бы ты, как они смотрят на моих девчонок, облизываются, суки.
Петька до скрежета сжимает зубы, обтянутый кожей кулак скрипит. И в мутных от алкоголя глазах вспыхивает животная ярость...
- За семью не беспокойся, - успокаиваю его. - Без лицензии их никто не тронет, и уж тем более, родственники дозорных под исключением. Модест своих в обиду не даст...
А ведь Петька все-таки сам провоцирует вурдалаков нападать первыми. Ни единой претензии не поступало со стороны Дневного Дозора, а Петькино ожерелье за последний год вроде как прибавило в весе. Приспособился ведь, стервец.
- Думаю, валить отсюда надо, - говорит он заговорщицки. - И валить как можно быстрее. Я давно не вижу разницы между Светлыми и Темными, Вань. Плохо это. Боюсь, последствия уже необратимы.
- Знаешь что, Петруха, - отвечаю я. - Пообщался бы ты как-нибудь с Феликсом Игнатьевичем. Толковый мужик. Коньяк хороший любит, впрочем, как и ты. Найдете общий язык. А уж он многое может рассказать и про город, и про его темную историю. Революцию помнит, блокаду... А скажи, я похож на зебру?
