Джон стоял и смотрел в темноту, в которой скрылись девушка и медведь.

     «Дракон?! Она ищет дракона?! Она же и есть – дракон! Это она и есть! Боже! А меня она зачем сделала медведем? Но сделала ли? Вот же я. Стою и смотрю как она и её медведь уходят в эту чёртову даль. Ах, да! Она сказала про время, что должно пройти. С той целью, чтобы я понял». – Он обхватил голову руками и сел на снег.

     Его глаза закрылись. Темнота. И в этой темноте, в пустом нечто, стали проявляться мерцающие огоньки. Их становилось больше. Они увеличивались, разгорались, и приближаясь вдруг рассыпались на множества себе подобных. Одни сияли, другие отражали свет, вращаясь вокруг сияющих. Подобных скоплений становилось всё больше и больше. Сам Джон, будто парил среди них, вплывая в одно скопление он проплывал сквозь и покидал его, а затем снова всё повторялось, и вот следующее скопление. Но они закончились. Наступила великая пустота, которая, казалось, уже никогда не закончится, но нет. Откуда-то, из-за горизонта его видения вновь начинали мерцать огоньки подобные искрам. Пустота кажущаяся нескончаемой, пожравшей его самого без остатка, вдруг оказывалась неизмеримым пространством наполненным смыслом. Странные, не имеющие чётких очертаний, сияющие сгустки, появившиеся из неоткуда окружили Джона, и следом за их появлением зазвучала музыка. И эта музыка не была обычной. Её звучание раскрашивало всё вокруг. Вырисовывало контуры, пока ещё невнятные. Джон вздрогнул. Перед ним стоял белый медведь. К облегчению парня медведь исчез. Следом, много дальше от себя он увидел пару оленей. Те тянули за собой сани. Рядом шли несколько человек. Удивило то, что все они обернулись увидев его, и помахали руками. Олени остановились. И вот уже он сам, каким-то невероятным образом, стоит возле саней, ещё мгновение и он помогает поднять на сани, непонятно каким образом здесь оказавшийся, и для чего могущий быть нужным, сложенный из камней верх колодца. Ещё не успев подумать об этом Джон вдруг обнаруживает, что колодец уже на санях. Северные люди похожие на эскимосов, в одеждах из шкур, кладут в сани такое же непонятное, сильно старое ведро, ковш, о чём-то между собой переговариваются на непонятном языке. Вдруг один из них хлопает себя по карману, суёт руку, и достаёт моток проволоки, и этот моток так же кладёт на сани. Картинка резко меняется. Джон стоит перед качающейся корзинкой и кладёт в неё неизвестно как оказавшуюся в его руках цепочку с подвешенным к ней камушком красного цвета. Камушек сияет тысячами огоньков ослепляя глаза.

     Из глаз парня потекли слёзы. Плакал ли он? Он не смог бы вспомнить когда последний раз плакал. Разве что, когда был совсем ребёнком. Но сейчас по его щекам текли слёзы. Нет. Сейчас он был потрясён словами девушки. Она, эта хрупкая странница, сделала с ним невероятное, но что именно, Джон ещё не мог себе объяснить. Он лишь понимал – что-то изменилось.

     Вырыв яму в снегу, парень забрался в спальный мешок, нагрёб на себя снег и заснул. Разбудил его собачий лай. Светило солнце. Джон выбрался на поверхность. Пока он возился с горелкой, и готовил еду три собаки сидели и в упор рассматривали своего хозяина.

     Прожевав бутерброд парень обратился к псам: – Чего лаяли?

     Но те, будто ледяные изваяния с остекленевшими глазами, были неподвижны. Наконец, один из псов встал, шумно выдохнул, фыркнул, и пошёл прочь от остальных. Встали и двое оставшихся, и припустили за первым. Джон ещё какое-то время наблюдал три чёрных пятна на белом фоне. Пятна становились меньше и меньше, и наконец перестали быть различимы.

     Собрав вещи, он закинул за спину рюкзак и пошёл туда, где скрылись его псы, а ещё раньше и девушка с медведем.

     Что такого должно произойти с человеком, чтобы он увидел себя во вселенной? Какие слова способны изменить зрение? Какие поступки одного могут заставить другого испытать экстаз открытия? Какого открытия? Всех. Одного за другим. Шаг за шагом. Важно понять: сейчас перед тобой океан возможностей. Начни и уже не остановишься. Начни, и падающее яблоко окажется не таким уж обычным явлением. Но что делать если ты уже потерял человека? Идти за ним понурив голову? Нет. Верить.

     Джон шёл вперёд. Один. Темнота нагнала его сразу со всех сторон, и он шёл в темноте. Просто шёл и считал шаги. Он поверил, и вместе с тем, сопротивлялся вере. Он был против, и не мог смириться с разрушением своего привычного мира. Всё его восприятие, все знания, мнения всех людей населяющих его мир, всё это страстно восставало против веры вообще.

     Псы не возвращались. Они ушли за девушкой. Джон уже понимал это. Его псы, как и медведь, поверили этой страннице. Она была интересна им. Их свободное от рамок и штампов мироощущение позволяло воспринимать мир в любом проявлении, и они как дети, удивлялись и впитывали и верили. Без условностей. Не деля на сказку и реальность.

     Джон не зарывался в снег. Не ложился спать. Сейчас он был слабым как никогда в своей жизни. Старое разрушенное ещё не давало новому занять своё место, и эта пустота не обладала ни стремлением, ни волей. И может быть, он мог переставлять ноги лишь потому, что земля крутилась именно так, что идти на север было легче чем в любом другом направлении.

     И Джон шёл. Который это был день, он не знал. Вместе с солнцем, в тот день пришёл и снегопад. Густой как молочная пена. Снежинки, просвечиваемые лучами солнца, окрашивались в цвета мёда, и с шуршанием и чуть хрустальным переливом заканчивали своё неторопливое падение ложась одна на другую. Парень шёл, будто вдавливая себя в стену, но она, эта стена, оставалась для него непреодолённой, будто многокилометровой, непроходящей.

     В какой-то момент перед слипшимися от снега глазами Джона мелькнула тень. Он остановился уловив чей-то вздох. Снежная стена перед его лицом разверзлась. Из белой пелены проявилась огромная морда, пасть которой изрыгала густые клубы пара.

     Джон засмеялся. – Ты пришёл. Ты услышал Странницу, и пришёл завершить ею задуманное. – Он протянул руку, дотронулся до носа чудовища, провёл рукой дальше по чешуйкам цвета каменного угля, посмотрел в огромные глаза, вздохнул. – Я ещё буду нужен ей.

     Голова чудовища чуть опустилась, глаза медленно закрылись и открылись. Джон снова протянул руку и положил ладонь на одну из чешуек морды. Она не была тёплой, как и не была холодной, величиной с ладонь Джона.

     Парень подумал о Саше. Голова снова кивнула. Из огромных ноздрей чудовища со свистом и шипением вырвались струи горячего пара. Снег вокруг мелодично заиграл флейтой, а растаявшие над мордой снежинки тёплыми каплями тронули струны скрипки, и нежная, немного грустная, прощальная мелодия снега соединяясь с далёким колокольным перезвоном, рождала новую, ещё никому не ведомую музыку. Музыку снега.