В пятницу 8 ноября я шла к площади Отель-де-Виль, чтобы сесть на автобус до улицы Лафайет, где принимал доктор Н., и встретила Жака С. Это был сын директора местного завода, студент филологического факультета. Он поинтересовался, зачем мне понадобилось на левый берег. Я ответила, что у меня болит живот и я еду к стоматологу. Он уверенно заявил, что стоматолог не животы лечит, а воспаления во рту. Я испугалась, что моя оплошность вызовет у него подозрения и он захочет проводить меня до дверей врача, и быстро вскочила в подъехавший автобус.

Когда я слезала с кресла и мой толстый зеленый свитер расправлялся у меня на бедрах, гинеколог сказал, что я, возможно, беременна. То, что я приняла за боли в желудке, было токсикозом. Доктор всё же назначил мне уколы, чтобы возобновить месячные, но, казалось, сам не верил, что это поможет. Уже в дверях он ободряюще улыбнулся: «Дети любви всегда самые красивые». Это звучало ужасно.

Я вернулась в общежитие пешком. Запись в дневнике: «Я беременна. Это кошмар».

В начале октября я несколько раз занималась любовью с П. Он изучал политологию, мы познакомились на каникулах, а потом я ездила к нему в Бордо. Я знала, что по менструальному календарю у меня опасный период, но не верила, что «это может закрепиться» у меня в животе. Мне казалось, что в любви и наслаждении мое тело существенно не отличается от мужского.

Все воспоминания о моей поездке в Бордо – комната на Кур-Пастер, где вечно был слышен шум автомобилей, узкая кровать, веранда кафе «Монтень», кинотеатр, где мы смотрели «Похищение сабинянок» – всё это теперь значило для меня лишь одно: я там была и не знала, что беременею.

Университетская медсестра без лишних вопросов сделала мне один укол вечером и еще один на следующее утро. Выходные были длинные, по случаю 11 ноября. Я поехала к родителям. Там у меня произошло небольшое розоватое кровотечение. Я положила испачканное белье и брюки в кучу грязной одежды, на самом виду. (Запись в дневнике: «Незначительное выделение. Поможет сбить с толку маму».) Вернувшись в Руан, я позвонила доктору Н. Он подтвердил диагноз и сказал, что вышлет мне родовой сертификат. Я получила его на следующий день. «Роженица: мадемуазель Анни Дюшен. Предполагаемая дата: 8 июля 1964 г.». Я представила лето, солнце. И порвала сертификат.

Я написала П., что жду ребенка и хочу от него избавиться. Мы расстались на неопределенной ноте, и мне было приятно нарушить его беспечность, хоть я и не сомневалась, что мое решение сделать аборт принесет ему огромное облегчение.

Неделю спустя в Далласе был убит Кеннеди. Но меня это уже не интересовало.

Последующие месяцы окутаны светом неопределенности. Я помню себя на улицах, постоянно в пути. Всякий раз, когда я думаю о тех временах, мне в голову приходят фразы из литературы, вроде «по морю прочь», «по ту сторону добра и зла», или даже «путешествие на край ночи». Мне всегда казалось, что они отражают то, что я тогда прожила и испытала. Что-то невыразимое и по-своему прекрасное.

Многие годы я возвращаюсь к этому событию моей жизни. Когда читаю в романе про аборт, меня прошибает холодный пот, причем в голове в этот момент нет ни образов, ни мыслей, словно слова сразу превращаются в это жуткое ощущение. И когда где-то вдруг звучит «Жаванез», «Память меня подводит» или еще какая-нибудь песня тех времен, у меня земля уходит из-под ног.

Я начала этот рассказ неделю назад, сама не зная, буду ли продолжать. Я лишь хотела проверить свое желание написать об этом. Желание, неизменно возникавшее всякий раз, когда я работала над другой книгой, которую пишу уже два года. Я сопротивлялась, но не могла перестать об этом думать. Поддаться искушению было очень страшно. Но я говорила себе, что иначе могу умереть, так ничего и не сделав с этим событием. Это и будет моей единственной ошибкой. Однажды мне приснилось, что я держу в руках книгу о своем аборте, которую сама написала, но ее не найти ни в одном магазине, ни в одном каталоге. Внизу на обложке большими буквами значится: «НЕТ В НАЛИЧИИ». Я не поняла, был ли это знак, что я должна написать эту книгу или что делать это бесполезно.

С тех пор как я пишу, само время пришло в движение и увлекает меня за собой против моей воли. Теперь я знаю, что полна решимости довести дело до конца, что бы ни случилось. Так же, как знала это в двадцать три года, когда порвала родовой сертификат.

Я хочу снова углубиться в тот период своей жизни и выяснить, что́ я тогда обнаружила. Это исследование впишется в нить рассказа, ведь только он сможет отразить событие, которое было не чем иным, как временем внутри и снаружи меня. Еженедельник и личный дневник, которые я вела в те месяцы, предоставят мне необходимые ориентиры и свидетельства, чтобы восстановить факты. Главное, я буду стараться вжиться в каждый образ, пока не начну физически ощущать «воссоединение» с ним и пока не появятся слова, о которых я смогу сказать: это оно. Я попытаюсь снова услышать каждую из тех фраз, что навсегда остались во мне. Видимо, их смысл тогда оказался настолько невыносимым, или, наоборот, таким утешительным, что сегодня я не могу вспомнить их без волны отвращения или радости.

То, в каком виде я пережила этот опыт, – то есть подпольные аборты, – уже в прошлом, но я не думаю, что это повод забыть о случившемся. Хотя парадокс справедливого закона почти всегда состоит в том, что бывших жертв заставляют молчать, ведь «всё уже позади», и в результате молчание по-прежнему скрывает правду. Но именно теперь, когда аборт больше не под запретом, я могу (отметая в сторону общие слова и неизменно упрощенные формулы, навязанные борьбой шестидесятых, – «насилие над женщинами» и так далее) встретиться лицом к лицу с этим незабываемым событием в его истинном виде.

(Право): Караются тюремным заключением и штрафом 1) лицо, совершившее любые действия, относящиеся к аборту; 2) врачи, акушерки, фармацевты, предписавшие эти действия или способствовавшие им; 3) женщина, совершившая аборт самостоятельно или давшая согласие на него; 4) подстрекательство к аборту или пропаганда противозачаточных средств. Кроме того, виновные могут быть приговорены к высылке, а также к бессрочному или временному лишению прав на профессиональную деятельность (для лиц, указанных в пункте 2).

Nouveau Larousse Universel,

издание 1948 г.

Время перестало быть неуловимой чередой дней, которые надо было заполнять лекциями и докладами с остановками в кафе и библиотеке и которые вели к экзаменам, к летним каникулам, к будущему. Время превратилось в нечто бесформенное, оно росло внутри меня, и его надо было уничтожить любой ценой.

Я ходила на лекции по литературе и социологии, в университетскую столовую, днем и вечером пила кофе в студенческом баре «Ля Фалюш». Мир теперь делился на две части: с одной стороны были девушки с пустыми животами, а с другой – я.

Размышляя о своем состоянии, я не называла его общепринятыми фразами – «я жду ребенка», «беременна», уж тем более «в положении» (так и хочется спросить, в каком). В них слышалось принятие будущего, которое не должно было наступить. Зачем называть то, от чего собираешься избавиться? В дневнике я писала «оно», «эта штука» и лишь однажды – «беременна».

Мое неверие в то, что это происходит со мной, перерастало в убежденность, что этого не могло со мной не случиться. Оно ждало меня с тех пор, как в четырнадцать лет я впервые испытала оргазм под одеялом, а затем – несмотря на молитвы Богородице и святым – не раз повторяла этот опыт, сопровождаемый навязчивой фантазией, что я шлюха. Более того, казалось чудом, что этого не случилось со мной раньше. До прошлого лета ценой больших усилий и унижений (меня называли стервой и динамщицей) мне удавалось не заниматься сексом вовсе. В результате меня спасла сама сила желания: зная, что одного флирта ему будет недостаточно, я стала бояться даже простого поцелуя.