И заиграл:

– Широ-ка страна моя родна-я, много в не-ей лесов, полей и рек. Я друго-й та-кой страны не зна-ю, где так вольно ды-шит чело-век!

– И что? Никак? – спросил мало что понимающий Борис.

– Может, найдешь потом. Когда-нибудь. На Кипре, например, или на Мальте.

– Понятно.

– А далее фирма-застройщик объявляется банкротом, стройка – долгостроем, а обманутые дольщики – бомжами: ни квартиры, ни денег. А это испорченные судьбы, покалеченные жизни, отчаяние и безысходность, – невесело подытожил Глеб.

– Н-да.

– Эти фирмы работают по принципу: увидел прибыль – хватай быстрей, а дальше хоть трава не расти. Их задача – отжать бабло, и больше ничего. Это как болезнь. Причем хреновая болезнь, заразная, с осложнениями. Типа аденомы простаты. Понял?

Борисо-Глебские друзья помолчали немного, думая каждый о своем.

– Да не заморачивайся ты так, Бариста, – нарушил молчание Глеб. – Ладно, давай наведем резкость, что ли, сколько можно всухомятку сидеть, – закончив монолог, он указал на бутылку с ТРН. – Кто ве-сел, тот сме-ется, кто хочет, тот добьет-ся, кто ищет, тот всегда най-дет!

– Понял, – Гордеев наполнил рюмки.

– Значит, благотворительный фонд, говоришь? – снова задумался он спустя какое-то время. Водка не шла в горло. – А что это такое?

– Благотворительный фонд – это сборище зажравшихся уродов, которые отмывают бабки. Они делают вид, что помогают больным детям, инвалидам и старикам, причем якобы делают это по всей России. Рассказывают так, аж слеза прошибает, мать вашу. Собрались в этих фондах продажные депутаты, олигархи разные. Короче, бывшие бандиты. Или те, кто не успел стать бандитом в 90-е годы и очень хочет разбогатеть сейчас.

– Понял.

– Но по документам у них все чисто. Не подкопаешься.

– А мы-то кто? Вроде тоже как на деньгах сидим. Пусть и в небольшом банке.

– Если хочешь, мы посредники между добром и злом. Между богатством и нищетой. Между честностью и ложью. И от нас зависит, будут ли эти сволочи жить припеваючи или не будут. Эту страну погубит коррупция. Запомни это.

– А почему эти строители к нам обратились? Мы ведь в основном с физическими лицами работаем, с ипотекой, с автомагазинами договоры у нас.

– Значит, из больших банков им никто кредит не дал.

– А если и мы не дадим?

– В другой банк обратятся, в третий, в четвертый… Взятку предложат большую. Кто-нибудь да и возьмет. Все зависит от суммы. Тебе, наверное, тоже предлагали?

– Предлагали. Точнее, намекали.

– Вот видишь. С почином тебя, Борисыч. Вперед!

Друзья выпили. Сентябов томно заиграл и тихо запел утёсовскую:

– Как много де-вушек хоро-ших, как мно-го ла-ско-вых и-мен. Не заморачивайся. За ними кто-то стоит. Серьезный. Но это уже политика, а политика честной не бывает. Я политики в Афгане, в ограниченном контингенте, во как наглотался, на всю жизнь хватило, – Глеб провел рукой по горлу. – Не будем о грустном. Хорошо сидим, Гордей, держи нос бодрей!

– А ты, вообще, как стал песни-то петь, на гармошке играть, как коробейник деревенский? – спросил Борис.

– Да никак. Песни всю жизнь пел, с детства люблю это дело. – И пропел, подыгрывая кнопками гармони: – Они нам стро-ить и жить по-мо-гают… – затем перешел на банальную прозу: – А гармошку на чердаке нашел в отчем доме. Лет тридцать пролежала, если не больше. Дед мой на ней еще играл, как сейчас помню. Ну и привез сюда. На ней кошка любит спать, наверное, мышами пахнет. Думал, не играет. Нет, работает. Вот и приноровился потихоньку. Есть у нее, конечно, кое-где еще отдельные недостатки, например, ладов мало, поэтому на ней можно только простые песни играть. Трехрядка, одним словом. Помнишь?

– Чего?

– Если б гармо-шка умела все гово-рить, не та-я… Русая деву-шка в платьи-це белом, где ж ты, голу-бка моя? Выпьем?

– Нальешь – выпью.

– Вот это по-нашему!

И, выпив, снова запел:

– Люди встреча-ются, люди влюбля-ются, женя-тся. Мне не везет в этом так, что про-сто беда. Вот нако-нец вчера встре-тил я де-вушку… Как, кстати, у тебя с Аглаей-то?

Ее звали Аглая. Простое русское имя. Ныне почти забытое. Но даже на фоне всеобщего повального присвоения креативными россиянами старинных славянских имен своим чадам, типа Радомир и Метелица, Коловрат и Радостина, Богодар и Заряница, оно смотрится как картина сермяжных передвижников на фоне отвязного авангардизма. И это не считая верха отеческой сообразительности: Люцифер и Монтана. А теперь представьте, как это будет выглядеть, когда этим счастливым детишкам стукнет лет по сорок или более того.

«Здравствуйте, Люцифер Силантьевич Череззаборногузадерищинский» или «С добрым утром, Монтана Сигизмундовна Синебрюховская», – будут им говорить коллеги, зажимая рот ладонью, чтобы не рассыпаться от смеха.

Но с именем-фамилией у Аглаи Ивановны Зориной, как мы видим, все в порядке.

Аглая Зорина появилась в банке на год раньше Бориса. Она приехала в Прикамск из далекого Ильичёвского района. Отец ее служил в местном леспромхозе капитаном: сплавлял на катере срубленный лес от Ойвы до Камы, мать работала в школе учительницей русского языка и «литры».

Аглая выучилась на бухгалтера в аграрном университете. Вышла замуж за однокурсника, родила ему голубоглазого мальчугана. Спортивный пацан в этом году в третий класс пошел.

Но брак оказался недолгим. После трех лет совместной жизни два бухгалтера-экономиста расстались по причине несовместимости характеров.

До «Прикам-Вест-банка» она скучно и неинтересно прозябала в нескольких финансовых конторах, пока не выложила свое резюме в социальных сетях. И ей повезло.

Аглая вдвоем с сыном снимала комнату на окраине Прикамска, строила по ипотеке, взятой в другом банке (тогда она еще не служила в описываемом нами учреждении), квартиру в новостройке, платила кредит за машину. Отпуска проводила в основном у себя в деревне. Правда, в прошлом году с подругой сгоняла в Черногорию.

Ее родители дружили семьями с руководителем местного агрокомплекса, единственного в селе.

Директор этой фирмы орденоносец Николай Петрович Конюхов ранее был председателем местного колхоза имени Ленина. Его уважали. Колхоз не отставал, но и вперед не забегал, поэтому был в районе на хорошем счету.

Когда началась эта чертова перестройка с приватизацией, каждый колхозник, включая грудных детей и неходячих стариков, получил свой пай (по-старому – надел). А вот что с ним, с наделом этим, делать, никто не ведал.

Кто был пошустрее, то есть, говоря языком большевиков, был кулаком, – организовал семейный кооператив, нанимал батраками своих менее шустрых и пронырливых односельчан. Кто не обладал этой кулацкой смекалкой и хваткой – либо продал свою долю более находчивому соседу, либо попросту пропил за пару пузырей дешевой водки.

Но большинство бывших колхозников решили вновь объединиться. Так колхоз имени Ленина Ильичёвского района Прикамского края получил второе рождение, как при коллективизации в начале 30-х годов. Бывшего председателя вновь избрали председателем. Оставили на своей прежней должности и главную бухгалтершу, супругу Николая Петровича. Оставили и памятник лысому вождю мирового пролетариата, гипсовое изваяние которого, покрашенное в серебристый цвет, как и прежде, красовалось перед зданием колхозного правления.

Единственное, что изменилось, – в титульном названии перед словом «колхоз» появилась аббревиатура «ООО “СПК”» – Общество с ограниченной ответственностью «Сельскохозяйственный производственный кооператив».

В один из ее приездов Николай Петрович, почти как отец, долго уговаривал Аглаю, предлагая должность главного экономиста со всеми вытекающими последствиями. И зарплата высокая у нее будет, как в городе. И за счет колхоза дом он ей отгрохает, какой наша героиня пожелает, поскольку с родителями ей жить не с руки. И скотину домашнюю, какую надо, подгонит. И сына пристроит не хуже, чем в Прикамске. И мужа, если понадобится, найдет. Из молодых специалистов. В этом году их много понаехало: за счет колхоза в городах учились, пора отрабатывать. А если молодые аграрии ей не по нутру, то вот начальник гаража в девках бобылем ходит. Справный мужик. Чем не пара?