– Пойдем в церковь, – как – то сказал он жене. – Там есть такая… в платочке… она все знает…

– Пойдем, – равнодушно и безнадежно ответила Марина. Кирюшка лежал в больнице под капельницами и лучше ему не становилось.

*****

Пришли к восьми, к началу службы. Что происходит – непонятно… Батюшка что – то говорит, читает, хор что-то поет....Народ крестится, кланяется, а Марина и Максим в сторонке, за колонной… Только свечи не ставь! – вдруг пугается Максим, и Марина равнодушно пожимает плечами – как скажешь… Хотя свечей вокруг множество, сияют и переливаются на каждом подсвечнике. Конца службы не дождались, вышли на улицу, два Ангела с бессильно опущенными крыльями, вышли следом.... Воздух морозный и свежий… На лыжах бы сейчас, с Кирюшей. В лес…

*****

Ночью Марине не спалось. Врачи сказали, что Кирюша идет на поправку, переживать больше не о чем. Но как не переживать? И Марина решила подстраховаться. Утром молча собралась, Максу ничего не сказала. И пошла в церковь. Ангел брёл следом… Марина подошла к Платочку. Заплакала. У меня сын болеет, что мне делать? Платочек молча выложила на прилавок несколько свечей и сказала – иди, помолись. Марина осталась стоять на месте. Она не умела молиться, и что делать со свечами – тоже не знала. Женщина в платочке сжалилась. Вышла из – за прилавка, взяла Марину за руку и повела в глубь храма. Подвела к какой – то иконе и сказала – зажигай свечу, ставь, и проси.

– Кто это? – спросила Марина, глядя на изображённого на иконе красивого юношу с коробочкой и ложечкой.

– Это святой великомученик целитель Пантелеймон, – объяснил Платочек.

– Не Бог? – уточнила Марина. Великомученика ей было мало, надо было сразу Туда, выше!

– Нет, не Бог. Но он врач, он поможет. Сейчас я принесу тебе молитву этому святому, стой здесь и читай. Марина послушно затеплила свечку и стала читать непонятные слова. Ангел стоял рядом и тоже молился… Если бы Марина это знала… От непонятности слов почему-то становилось спокойнее… Наверное, там, наверху, эти слова понятны и Кирюше помогут. Хотя надо бы и Богу помолиться…

*****

Вечером Марина долго рылась по шкатулкам и ящичкам.

– Что ты ищешь? – поинтересовался Максим.

– Крестик, – коротко ответила Марина и больше не сказала за весь вечер ни слова.

Теперь они ходили в церковь вместе, свечей Максим больше не боялся. Зима потихоньку умирала, и воздух пах весной… Кирюшка почти поправился и ему разрешили выходить погреться на солнышке. Ангел не отходил от него ни на шаг и непрестанно молился.

*****

Рука у Максима зажила, и он вернулся на работу. Кирюшу выписали. Все снова стало хорошо…

– Максим, – как-то вечером сказала Марина, – давай повенчаемся. И крестик Кирюше надо купить.

– Конечно, – ответил Макс, сладко потягиваясь. – Это, наверное, красиво… И крестик тоже…

Зазвонил телефон – ждали новую партию автомобилей, завтра надо пораньше поехать в салон… Далеко внизу залаяла собака… Из комнаты Кирилла послышалась музыка… Жизнь входила в своё обычное русло. Спокойное, размеренное и обеспеченное… С некоторым смущением вспоминал Максим свой зимний порыв, походы в церковь, неумелые молитвы… Зачем всё это надо? Ведь и так всё хорошо.

В уголке тихо стояли и молились три Ангела. Они плакали, но этого никто не видел. За окном цвела весна, жизнь была прекрасна и удивительна…

Вот только Ангелов жалко.

В осеннюю слякотную субботу баба Катя возвращалась с кладбища. Там у нее была похоронена единственная доченька. Прибралась на могилке, посидела отдохнула на лавочке. На обратном пути зашла в огромный супермаркет и долго бесцельно там бродила. Денег не было, а просто поглазеть – почему бы и нет? Потеряла счет времени, и, выйдя на улицу, обнаружила, что осенние сумерки уже сгущаются и небо заволакивает тучами. Поспешила на автобусную остановку.

Спешить было трудно. Бабе Кате было семьдесят четыре года, ноги болели и отекали, сердце не соглашалось со взятым темпом, приходилось останавливаться и отдыхать. В общем – то, торопиться было некуда. Всю свою жизнь она прожила одна, почти пятьдесят лет отработала на хлебозаводе, сначала в цеху, потом вахтершей… Из Катюши, Катерины, и Катерины Васильевны постепенно превратилось в бабу Катю. Так вот и жизнь прошла, вздохнула баба Катя. А что хорошего было? Да ничего. Мысль о зря промелькнувшей жизни была привычной и особых эмоций уже не вызывала…

Людей баба Катя не любила. Просто так. Вот просто не любила, и все. Любила своего кота Платона и черепаху Тосю. Этого ей хватало.

*****

Протискиваясь сквозь набитый автобус к выходу на своей остановке, баба Катя старалась не смотреть на уставшие, злобные, пьяные лица. Уперла глаза в пол и активно работала локтями. Вышла. И попала под проливной холодный ливень, струи хлестали по лицу, ветер завывал и гнул вековые деревья. Перспектива простудиться в таком возрасте не радовала, да и денег на лекарства нет. Прячась за хлипкими стенками автобусной остановки и прикрывая воротником лицо, баба Катя вспоминала, где можно переждать непогоду. До дому было далековато…

Рядом, буквально в нескольких шагах, была только церковь. В Бога баба Катя не верила никогда, была некрещеной пионеркой, комсомолкой и коммунисткой. Но как укрытие от непогоды церковь её вполне устраивала. Мелкими перебежками она добежала до церковной ограды, поискала глазами калитку… Калитка покачивалась и скрипела. Баба Катя протиснулась в неё, доковыляла до церкви и вошла внутрь. С плаща текли струи, от сапог оставались мерзкие грязные следы. Всё – таки некрасиво. Поэтому баба Катя опустилась на лавочку возле самых дверей и притихла, изредка передёргиваясь от сырости и озноба. Но постепенно согрелась, ожила и с интересом стала оглядываться по сторонам.

В церкви, за всю свою долгую жизнь, она была впервые. Народу было много, в разгаре вечерняя служба, но баба Катя этого не ведала, просто рассматривала иконы на колоннах (дальше было не видно) и спины людей, дружно кланяющиеся в какие-то определённые моменты. Как роботы, неприязненно подумала она. Далеко впереди что-то пели и читали, непонятно и неразборчиво. Но пели красиво, и баба Катя, незаметно для себя, задремала…

*****

Очнулась она, когда скамейка рядом с ней скрипнула и кто – то сел рядом.

– Ну что, раба Божия, проснулась? – раздался ласковый старческий голос.

– Я не раба! – тут же по – пионерски вскинулась баба Катя. Скосила глаза. Рядом сидел старичок – священник с лучистыми и немножко насмешливыми глазами.

– Не раба? А кто?

– Ползункова Екатерина Васильевна, – вежливо представилась баба Катя.

– Что же ты, Катерина Васильевна, в церкви спишь? Ночевать есть где?

Баба Катя даже немножко обиделась. Она что, на бомжа похожа?

– А Вы, вообще, кто? – немножко надменно и невежливо поинтересовалась она у старичка.

– Ах да, простите. Настоятель храма Святой Троицы отец Павел. Можно просто батюшка.

Батюшка… Какой там батюшка, её ровесник, может, и моложе даже… Тоже мне, батюшка… Баба Катя поправила плащ, проверила сумку и наличие в ней почти пустого кошелька и собралась уходить…

– Ты, Екатерина Васильевна, приходи завтра утречком, на Литургию. А потом поговорим, – неожиданно сказал отец Павел. Смотрел он на неё теперь внимательно, и смешинки в глазах больше не было.

– Зачем это? – слово "литургия" ей понравилось, но тащиться в воскресенье в такую рань никуда не хотелось… Да и смысла она в этом не видела. Лучше тесто поставит, пирог испечет…

– Просто приходи и всё. К восьми. На вот тебе зонтик, там, кажется, еще поливает… Завтра вернешь.

Настойчивый какой! Что ему от меня надо? – недобро подумала баба Катя, но зонтик взяла. Подкину потом под двери, сами разберутся, решила она, вежливо сказала " до свидания" и пошла к выходу. Сзади послышалось "иди с Богом, милая", но оборачиваться и комментировать не стала.