<p>

Старый пёс захромал. Ветер. Каменистая пустошь. Белый диск солнца. Беспощадного. Почти не греющего, но жгучего до ожогов. До слепоты в глазах, если не закрывать полностью лицо. Выжженные голые скалы. С редкими пучками травы, мха, кустарника, кривых полярных деревьев. Присыпанные тонким слоем снега. Выпавший ночью, он подтаял под лучами солнца. Напитался водой, стал липким. На лапах пса, между пальцами ледяные комочки. Постромки шлейки натягиваются, мешок всё хуже скользит по рыхлому снегу. Они вышли ещё затемно. Она опирается на палку. Вся её долгая жизнь это движение. Погоня за кочующими в этой холодной пустыни шагратами. И нельзя остановиться. Шаграт это жизнь, еда, одежда, огонь для человека. Нельзя отстать, нельзя их потерять или заблудиться. Потеряешь, и люди начнут умирать с голоду, прежде чем смогут найти на этом пространстве другую группу. Заболеешь, отстанешь и уже не догонишь потом. Нужно защищать шагратов от диких собак. Не сможешь, убьют всех. Поэтому нужно идти. Всё время идти.

А она уже стара. Она не может успеть за шагратами. Она идёт за своими людьми. Двумя мужчинами и одной женщиной. По приметам, оставленным для неё на валунах, на низкорослых деревьях. По следу, которым ведёт её пёс. В расселинах камней она находит заботливо оставленные мясо для еды и жир для огня. Это последняя дань старикам. То, что связывает поколения. Так заведено. Никто не сможет вернуться, когда ты умрёшь. Закрыть тебе глаза, оплакать и спрятать твоё тело от голодных хищников. Никто никогда не узнает от чего и когда ты умерла. С тобой попрощались, когда уходили вперёд. Теперь это дань умершему. Её будут оставлять и после того, как твои глаза перестанут видеть небо. Пока тебя хоть кто-то помнит, пока хоть кто-то о тебе грустит. Мужчины впереди это её сыновья. Они о ней помнят. А она помнит своего отца и оставляет для него немного. Она представляет, как он бредёт по камням в мире мёртвых. Один. И оставленный ею кусочек замёрзшего жира, хоть и мал для живого огня, но согревает его бестелесную душу.

Так и она теперь. Идёт между миром живых и миром мёртвых. Под жестоким, белым, холодным солнцем. В пустом, сверкающем до боли в глазах пространстве. С ней попрощались и её оплакали уже как мёртвую. Последние среди живых, ушедшие вперёд. Старый пёс, хромая тащит на шлейке мешок с её небольшим скарбом. Она идёт за ним. Её ноги проваливаются в рыхлый снег. Шаг... Шаг... Шаг... Она уже не думает о себе. Она думает о тех троих, идущих впереди. И о тех, кого давно уже оставили позади.

Ранней весной, когда начинал таять снег. Группы шагратов сходились в одном месте. Никто не знал, как они находили друг друга в бескрайней пустыне. Сотни животных в одном месте собирались на целый месяц. За ними приходили люди. Из разных семей. Никогда порой не знавшие друг друга - Другие Люди. Любили. Отдыхали. Смеялись. Ели досыта. Не нужно было никуда идти. Дети бегали от стоянки к стоянке и везде их угощали и радовались им. И души предков тоже приходили посмотреть на этот праздник. Для предков готовили угощение, прося их следить, чтоб шаграты плодились и у женщин рождались дети. А после месяца праздника животные и люди разбредались по земле. Одни в поисках чахлых пастбищ среди скал, другие следовали за ними. В начале лета у шагратов рождалось потомство, двигались они гораздо медленнее, нагуливая перед зимой жир. А в самой середине зимы появлялись на свет дети.

Установленный богами порядок вещей от начала мира - так рассказывал ей отец. Но духи всё меньше следили за делами земли, и даже он уже не видел такого. Не видел десятков костров в долине вдоль ручья. Тысяч животных на пастбищах, сколько мог видеть глаз. Сотен людей празднующих вместе с предками... Всё меньше было шагратов приходящих в одно место. Всё меньше приходило за ними семей. Меньше дождей. Меньше травы. Короче лето. Сильнее морозы.

Она же, только однажды видела Других Людей. Когда была ещё ребёнком. Она помнила, что тогда семья была ещё сильной и большой, их было как пальцев на трёх руках и пятеро из них, это были дети. Их шаграты пришли на несколько дней позже. Другие Люди были уже на стойбище. Они выглядели измождёнными и старыми. Десять человек, ни одной молодой женщины и только один мальчик. И всё-таки это были Другие Люди. Она приходила на их стоянку и, раскрыв рот, смотрела на них, слушала. Как они говорили, что делали. Какие у них были ножи из кремня и кости. Какая одежда. Это было счастливое время. Взрослые вместе призывали духов предков, принося им в жертву кровь животных и наедаясь мясом. А дети, свободные от тяжёлых переходов и сытые, наслаждались весенним солнцем и игрой в собак и шагратов, гоняясь друг за другом по кустам и скалам... А потом, Другие Люди ушли, оставив её семье своего единственного ребёнка. "Им незачем брать мальчика с собой" - сказал отец. Это от него она потом родила своих сыновей. А в зиму после этой встречи, ушла к предкам её мать. В беспросветную метель, когда даже животные остановились, сбившись в кучу, а люди поставили навесы из шкур на жердях и прятались в них несколько дней. Её мать в агонии простилась со всеми не в силах родить.

С тех времён семья стала только сокращаться. Старики оставались на стоянках, не в силах более успевать за своими. И сидя у гаснущего в утреннем тумане костра, провожали прозрачными, полными грустного понимания глазами, родных. Дети рождались редко и слабые, едва доживая до второго лета. А после своих сыновей она не видела уже ни одного ребёнка. Много лет. Не перерезала ни одной пуповины. Не слышала, ни звука плача младенца, ни детского смеха. Она почти не помнила уже как выглядят дети. А потом пришёл год, когда и у шагратов не родилось ни одного белька...

Больше пяти дней она не встречала места ночной стоянки своих людей. Так она отстала. Она думала о том, что когда смерть закроет её глаза, она поднимется в небо к кострам предков и оттуда, сверху, вновь сможет увидеть сыновей. А сейчас белая пустота одиночества окружала её. Столько пустого, почти беззвучного пространства по сторонам. Слепящего света. Безмолвной обречённости. И необходимости идти. Шаг... Шаг... Шаг...

Она споткнулась. Под ногами лежал собачий череп. Выбеленный солнцем. Плохая примета. И в то же время её пёс остановился. Потянул носом ветер, дующий из расщелины между двумя скалами. Тихонько заскулил. Впереди родник, сбегает вниз по краю пади. Под торчащей из земли скалой затишье. Здесь лучше всего остановиться на ночлег - думает она. Вот впереди под нависающим карнизом лучшее место чтоб постелить шкуры для сна. Спускаясь вниз, она заметила на дереве у ручья тонкую полоску кожи с тремя узелками. Это весть о том, что её родные были здесь, что они помнят предков, и просьба не забывать о них тоже. Вот впереди она видит камни, которые разогрев, клали в воду, чтоб сварить мясо. Но старый пёс не хочет идти дальше. Его ноздри нервно втягивают вечерний воздух, а уши прижаты. Он уже знает о том, что впереди. Она ещё нет. Она идёт вниз по ложбине, к скале. Скользит по мокрому снегу. Оступается. Снова скользит и снова оступается... Останавливается, не отрывая глаз от чего-то тёмного, присыпанного снегом, лежащего на земле. Солнце садится, тень от карниза скрывает...

Она уже догадывается, но ещё не верит...

Ночь. Воздух вымерз до звенящей прозрачности, до безмолвия, до россыпи ярких звёзд на чёрном небе. Выбелил луну, которая повисла над скалой. Старуха сидит на земле, неподвижно. Перед ней лежат три человека - её семья. Она нашла их такими, - как уснули они несколько дней назад. Потухший костёр поодаль, у которого они грелись в последний раз. Расстеленная под скалой в затишье шкура. Они лежали рядом, укрытые с головой. Ещё на закате, спустившись и уже понимая всё, она откинула верхний край шкуры, которой они были укрыты. Спокойные лица, закрытые глаза. Они просто не проснулись. Мороз инеем лежал на их волосах. Она дрожащей рукой погладила по голове обоих. Два её сына, появившихся вместе, так похожих друг на друга.