Вика достала тетрадь со стихами. Тетрадь была темно-зеленого цвета с твердой обложкой. Часть стихов была написано от руки. Другая вклеена в виде распечатанных страниц.

– давай, читай!

Вика долго всматривалась в текст, переживая за то, что не сможет прочитать или ошибется. Только из-за того, что пауза уже слишком затягивалась, она, пересилив свой страх, начала монотонно читать с дрожью в голосе: – «Я сразу, я сразу, сломал, ой смазал карту бу, будня».

–Стоп! Не так! Это же стихи, давай спокойно и с интонацией!

Вика, сглотнув, начала сначала:

«Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочёл я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?»

Дочитав до конца, Вика немного потупила взгляд от создавшегося, по ее мнению, неловкой ситуации и вопросительно взглянула на Николая.

– 

Вика, тебе понравилось стихотворение?

– 

Да, мой Николай!

– 

Говори честно! Вика уловила напряжение в голосе и руке своего господина.

– 

Нет.

– 

Почему?

– 

Я ничего не поняла, какой-то бред.

– 

Хм… как-нибудь поймешь! Это стихотворение Владимира Маяковского. Давай дальше.

Солнечный шар плавно садился, прячась за горизонт. Дорога укачивала Вику, и она периодически засыпала. Они ехали весь световой день. Иногда Вика посматривала на спокойное лицо своего господина и сразу отворачивалась, когда он поворачивался к ней. Вдруг машина сделала неуклюжий маневр, съехала с дороги и остановилась, спрятавшись за деревьями, ограждающими поле от трассы.

– Все, Вик! Больше не могу! Вика дернулась от этих слов, ожидая очередного акта насилия, побоев или еще чего-нибудь. Но ожидания опять обманули ее. Господин взял рюкзак, достал оттуда пакет с двумя последними бутербродами, одним из которых снова угостил Вику. Откинувшись на спинке сиденья, он медленно пережевывал еду, так же сдержанно, как вел машину. Она уже привыкла к медленным и сдержанным движениями своего господина. Потом господин сам, без ее участия налил себе чай из термоса в крышку, служившей в походных условиях в качестве кружки. Поставив крышку с чаем на панель машины, он достал яблоко и ловко разломил его пополам своими крепкими руками. Вика дернулась от удивления. Одна половина яблока тоже досталось ей.

– Хорошо поспала?

– Ну так…

– Как?

– Хорошо

– О чему думала?

– Ни о чем…

– Это как?

– Нам нельзя думать, мой Николай! Рабам нельзя думать.

– И что ты делала?

– Просто смотрела в окно…

– И что, даже никакие мысли не посещали?

Николай повернулся к ней полностью, и Вика заметила, как сильно покраснели его глаза от усталости.

– Мой Николай…

– Ну были мысли?

– Да… Вике было горько признаваться в этом. Ее воспитывали в запрете думать. Ее учили отключать мозг в любой ситуации, даже когда больно и невыносимо. Но сегодня было столько эмоций, что она оступилась. Она плохая рабыня, но признаться в этом ей было стыдно.

– Это хорошо, что были мысли, – словно похвалил ее Николай. – Слушай, мне надо поспать пару часиков. Ты, наверное, выспалась?

– Я не хочу спать.

– Тогда я посплю, а ты пока подумай.

– Хорошо, мой господин.

– Как-то ты легко согласилась, а как же вот это «нельзя рабам думать и так далее»

– Я не могу перечить Вам.

– Понял, тогда, когда я проснусь, ты задашь мне любой вопрос. Так, и еще одно условие – из машины не выходить!

Вика хотела возразить, но Николай уже полностью спрятался в своем длинном плаще, устроившись максимально удобно.

Последние лучи солнца растворились во тьме. Все видимое пространство покрыла ночь. Вике стало непривычно, не по себе. Раньше она никогда не была в такой естественной природной тьме. В машине было тихо. На ее удивление Николай заснул, словно умер. Ни сопения, ни малейших движений от него не исходило. На миг ей показалось, что он ее обманул и ушел. Тогда Вика аккуратно, чтобы успокоиться, нащупала кончик его плаща. Самое удивительное для нее было то, что как бы она не боялась своего господина, он был сейчас единственным близким для нее человеком. Потом она поймала себя на мысли, что снова отключила разум и уже долгое время смотрит куда-то на панель приборов. Придя в себя, она начала нервничать. Господин попросил ее придумать и задать ему вопрос. А рабам нельзя спрашивать, это проступок на десять плетей. Десять плетей не всякий взрослый мужчина сможет выдержать, а для нее это однозначно смерть. Но смерти она не боялась, куда страшнее позор. Позор за то, что она такая хорошая рабыня закончит свою жизнь из-за невыполнения элементарного правила, которому учат с первых дней дрессировки. Рабам нельзя задавать вопросы, только отвечать. «Провокатор! – подумала она про своего господина. – Не буду ничего спрашивать, вдруг забудет». Но неужели она посмеет ослушаться такого щедрого господина, что одел ее и кормил своей едой?! Вика начала раскачиваться на сиденье, внутренняя борьба увеличивала ее амплитуду. Задавать вопрос или не задавать? Хорошо, задам! А какой? Я не знаю вопросов. Значит легче не задавать. Но он же покормил меня?! Вика так сильно раскачалась, что в какой-то момент больно ударилась лбом об панель, от чего пискнула. Испугавшись разбудить своего господина, она заткнула себе рот ладошками. Повернувшись в сторону плаща, она заметила, как за ней наблюдает преспокойный Николай.

– Что решила в итоге? Задавать вопрос или нет?

Вика растерялась, неужели она рассуждала вслух. У нее такое бывало несколько раз, но господин-воспитатель вылечил это двумя пощечинами.

Николай завел машину, включил свет и сладко потянулся. Потом повернулся к Вике:

– Я не забыл, задавай вопрос!

– Пощадите меня, пожалуйста! Мой господин! Не могу я спрашивать! Не могу!

– Нет, нет тебе пощады, Вика! Передразнивал ее Николай. Спрашивай!

– Господин! – Вика тянулась к его коленям, рыдая. – Пощади!

Николай отдернул руки от тянувшейся к нему и унижающейся перед ним девушкой. Неужели он впервые в своей жизни так сильно ошибся?

– Выходи! – скомандовал он.

Вика послушно вышла из машины. Николай подошел к ней почти вплотную, потом отошел немного дальше осматривая ее с ног до головы, явно о чем-то рассуждая.

– Спускай штаны! Полностью! – скомандовал он.

Вика послушно спустила штаны, немного выпучив попу. И вытянулась по струнке, словно стояла в боевом строю.

– Повернись!

Вика медленно, перебирая ногами, которым мешалось спущенное белье, повернулась к Николаю спиной.

– А теперь нагибайся! Голос Николая звучал немного поодаль.

Вика послушно выполнила волю своего господина, встав в выученную в «Доме праведной верности» господина-хозяина позу. Хлопнула дверь машины, потом крышка багажника, послышались шаги.

Николай подошел сзади и накрутил ее волосы себе на кулак, выгнув ей спину.

В ответ Вика сделала эротичный выдох в одобрение действие своего господина, явно тоже заблаговременно разученный. Но Вика не видела, что в этот момент Николай плотно сжимал нож, нацеленный на ее тоненькое лебединое горло. Толщина лезвия этого ножа была в половину всей ее шеи.

Неловкую паузу разрядил голос Вики:

– Господин! Я готова!

Моментально после этих слов Николай оттолкнул от себя Вику, так, что она упала на землю и закричал нечеловеческим рыком словно раненый зверь.

Отвернувшись от Вики, Николай быстро убрал нож во внутренний карман плаща. Потом подошел к ней. Вика, думая совсем о другом, уже сняла штанину с правой ноги и пыталась оголить левую ногу. Сделать это мешал ботинок, который видимо, торопясь, она не до конца расшнуровала, а теперь запутавшись не могла полностью снять штаны. Пока Вика пыталась снять штанину, Николай осмотрел ее еще раз с ног до головы, удивившись тому, что ее оголенная нога толщиной не больше его руки, в свете звезд светилась словно изумруд.