- Наше счастье, что у Хьюберта вид человека, неспособного солгать, сказал он.

- Этим, наверно, заинтересуются газеты, - пробормотала Динни.

- Голову даю на отсечение, что да, милая моя нимфа.

- Как это отразится на карьере Хьюберта?

- Думаю, что положительно. Запрос в палате общин дискредитировал его, но когда появятся заголовки: "Британский офицер против боливийских метисов", - они вызовут у публики чувства, которые мы питаем к нашим родным и близким.

- Больше всего мне жаль папу. С тех пор как это началось, волосы у него заметно поседели.

- В этой истории нет ничего позорного, Динни.

Девушка вздернула голову:

- Конечно, нет.

- Динни, ты напоминаешь мне необъезженного жеребенка-двухлетку. В загоне он брыкается, на старте отстает, а приходит все-таки первым. Вон летит твой американец. Подождем его? Он дал очень ценные показания.

Динни пожала плечами и почти сразу же услышала голос Халлорсена:

- Мисс Черрел!

Динни обернулась:

- От души благодарю вас, профессор, за все, что вы сказали.

- Для вас я готов был даже солгать, только случай не представился. Как поживает больной джентльмен?

- Там покамест все в порядке.

- Рад слышать! Я беспокоился за вас.

Сэр Лоренс вступил в разговор:

- Профессор, ваше заявление о том, что легче умереть, чем иметь дело с этими погонщиками, совершенно ошарашило судью.

- Жить с ними тоже достаточно неприятно. Могу подвезти вас и мисс Черрел, - меня ждет машина.

- Если ваш путь лежит на запад, отвезите нас на границу цивилизации.

- Итак, профессор, - продолжал сэр Лоренс, когда все расселись, - что за мнение вы составили себе о Лондоне? Самый ли это варварский или самый цивилизованный город на свете?

- Я просто люблю его, - ответил Халлорсен, не сводя глаз с Динни.

- А я - нет, - тихо возразила та. - Ненавижу контрасты и запах бензина.

- Как мне, иностранцу, объяснить, за что я люблю Лондон? Наверное, за то, что он такой многообразный, что он - смешение свободы и порядка. Пожалуй, еще за то, что он так отличается от наших городов. Нью-Йорк великолепен, жить в нем интересней, но он не такой уютный.

- Нью-Йорк, - вставил сэр Лоренс, - подобен стрихнину: сперва взбадривает, потом валит с ног.

- Я бы не мог жить в Нью-Йорке. Мое место - Запад.

- Широкие бескрайние просторы, - вполголоса произнесла Динни.

- Правильно, мисс Черрел. Они бы вам понравились.

Динни тускло улыбнулась:

- Никого нельзя безнаказанно вырывать с корнем, профессор.

- Верно, - поддержал ее сэр Лоренс. - Мой сын как-то поднял в парламенте вопрос о необходимости организовать эмиграцию, но убедился, что у народа крепкие корни, и бросил эту затею, как горячую картофелину.

- Прямо не верится! - воскликнул Халлорсен. - Когда я смотрю на ваших горожан - низкорослых, бледных, разочарованных, я всегда удивляюсь, какие у них могут быть корни.

- Чем ярче выражен у человека городской тип, тем крепче у него корни. Широкие просторы для такого - пустой звук. Улицы, жареная рыба, кино вот и все, что ему нужно. Не высадите ли меня здесь, профессор? Динни, а ты куда?

- На Оукли-стрит.

Халлорсен остановил машину. Сэр Лоренс вышел.

- Мисс Черрел, окажите мне честь, позвольте доставить вас на Оуклистрит.

Динни наклонила голову.

Сидя рядом с американцем в закрытой машине, она испытывала неловкость. Как он использует представившуюся возможность? Внезапно, не глядя на нее, он сказал:

- Как только решится судьба вашего брата, я отплываю. Собираюсь предпринять экспедицию в Новую Мексику. Я всегда буду считать большим счастьем знакомство с вами, мисс Черрел.

Он стиснул руки, на которых не было перчаток, и сдавил их коленями. Этот жест тронул девушку.

- Я искренне сожалею, профессор, что сначала, так же как мой брат, составила себе неверное представление о вас.

- Это было естественно. Когда закончу здесь свои дела и уеду, буду с радостью вспоминать, что заслужил ваше расположение.

Динни порывисто протянула ему руку:

- Да, заслужили.

Он взял руку девушки, медленно поднес к губам и осторожно опустил. Динни почувствовала себя глубоко несчастной. Она застенчиво прибавила:

- Вы научили меня по-новому смотреть на американцев, профессор.

Халлорсен улыбнулся:

- Это уже кое-что.

- Боюсь, что я очень заблуждалась. Я же, в сущности, их совсем не знала.

- В этом наша беда. Мы, в сущности, не знаем друг друга. Из-за какихто пустяков действуем друг другу на нервы. Но я всегда буду помнить вас как улыбку на лице вашей страны.

- Вы очень любезны, - сказала Динни. - Мне хочется, чтобы так было на самом деле.

- Если бы я мог получить вашу фотокарточку, я хранил бы ее, как сокровище.

- Разумеется, получите. Не знаю, найдется ли у меня приличная, но лучшая из всех - за вами.

- Благодарю. Если разрешите, я, пожалуй, сойду здесь. Я что-то не слишком уверен в себе. Такси вас довезет.

Халлорсен постучал в стекло и отдал распоряжение шоферу.

- До свидания, - сказал он и снова взял ее руку, подержал в своих, пожал и вышел из машины.

- До свидания! - прошептала Динни, откидываясь на спинку сиденья и чувствуя, как что-то сжимает ей горло.

Пять минут спустя машина остановилась у подъезда Ферзов, и Динни, подавленная, вошла в дом.

Когда она проходила мимо комнаты Дианы, дверь открылась и Диана, которую девушка не видела со вчерашнего дня, шепнула:

- Зайдите ко мне, Динни.

Голос был такой настороженный, что у Динни по коже побежали мурашки. Они сели на кровать с пологом, и Диана тихо и торопливо заговорила:

- Ночью он вошел ко мне и пожелал остаться. Я не посмела отказать. Он изменился. Я чувствую, что это опять начало конца. Он теряет контроль над собой. По-моему, надо отправить куда-нибудь детей. Хилери не согласится их взять?

- Разумеется, согласится. И моя мама тоже.

- Пожалуй, лучше второе.

- А не уехать ли и вам?

Диана со вздохом покачала головой:

- Это только ускорит развязку. Можете вы отвезти детей без меня?

- Конечно. Но неужели вы действительно думаете, что он...

- Да. Он опять пришел в возбужденное состояние. Я ведь изучила симптомы. Вы заметили, Динни, каждый вечер он все больше пьет. А это тоже признак.