Вызвал в Дагестан всех силовиков и сам полетел. Собрались на месте – все, кроме директора ФСБ. Я понял, что Путина задержали в Кремле – иначе бы он был. Но вдаваться в причины этого – некогда. Начали действовать. Дал команду военным лупануть по бандитам – а уже было известно, что это боевики Шамиля Басаева и Хаттаба. Мне Квашнин говорит: «Кто будет отвечать за боевые действия?» – «Я буду отвечать, премьер-министр Степашин. У меня есть полномочия от Ельцина». Ну и ударили по Ботлиху. Сразу же позвонил президенту Чечни Масхадову: «Аслан, ты должен выступить и сказать, что бандиты вошли к братскому дагестанскому народу. И еще, что это негодяи, к которым президент и правительство Чечни не имеют никакого отношения. Больше от тебя ничего не требуется, дальше мы сами с этими уродами разберемся». И разобрались. Но Масхадов ответил: «Я не могу». Это было предательство, которого я от него не ожидал.

До сих пор не понимаю, как бандиты прошли через то место в горах, которое мы называли «Ослиные уши». Там же стратегическое ущелье, где всегда были наши военные. Почему отсюда ушла десантно-штурмовая бригада? Почему бандиты без проблем добрались до сел – Чабанмахи и Карамахи? Почему им дали эту возможность? Почему Квашнин не располагал информацией об их продвижении? Вертолеты же все время летали – ничего не стоило засечь колонну. Где спецслужбы? Не исключаю, что был план специально затащить боевиков на территорию Дагестана и там им врезать. Но если и так, это было неоправданным риском.

9 августа я вернулся в Москву. Было часа три ночи, в аэропорту меня встретил председатель РАО ЕЭС Анатолий Чубайс. Отвел в сторонку: «Все, Сергей, я возвращаюсь руководителем администрации, ты идешь на президента. В 8 утра нас ждет Ельцин». Я приехал, побрился, принял душ. Сел в машину, отъехал уже, и вдруг звонок Волошина: «Сергей, Борис Николаевич приглашает в Горки». Звонок Волошина означал, что ситуация изменилась. Зашел к Ельцину, там уже сидели Путин, Волошин и мой первый заместитель Аксёненко. Ельцин протягивает мне указ и говорит: «Надо написать заявление об уходе». Отвечаю: «Писать ничего не буду. Ваше право – увольняйте». – «Ну завизируйте хотя бы назначение Путина первым вице-премьером». Там же такая процедура, что до утверждения нового премьера Думой его обязанности должен исполнять первый зам. «По Путину завизирую, нет вопросов». На прощание Ельцин вдруг говорит: «Сергей Вадимович, мы с вами остаемся в одной команде». Я ему ответил: «Ни в какой другой команде я не состою. А с вами остаюсь – это факт». Я видел, что решение это далось ему нелегко. Он вообще тяжело отправлял людей в отставку и старался как-то смягчить удар.

Я пробыл председателем правительства России меньше трех месяцев. И все это время опровергал слухи о том, что Борис Ельцин видит во мне своего преемника. Был прав: его преемником стал другой человек. Почему не я? Думаю, что знаю ответ на этот вопрос.

У большинства людей есть какие-то детские воспоминания, которые они проносят через всю жизнь. И не всегда понятно, почему одни события и люди стираются из памяти, а другие остаются в ней навсегда. Когда я начинал работать над этой книгой, я понял, что невозможно объяснить свою жизнь без каких-то эпизодов из детства и юности. Многое в моем характере, а значит, и в жизни было предопределено тогда. Оттуда – главные ценности, представления о добре и зле, и я бы даже сказал – правила жизни. Это то, на что ты потом, во взрослой жизни, опираешься, когда принимаешь какие-то важные решения. Не размышляешь каждый раз над тем, что хорошо и что плохо, не выстраиваешь границу допустимого или приемлемого, а просто делаешь, что должно.

Именно поэтому мне хочется вернуться в свое детство и юность, чтобы не объяснять на каждой странице, почему я поступал так, а не иначе. И, конечно, главное здесь не обстоятельства, а люди, которые были рядом со мной. И прежде всего моя семья.

Спасибо сестре отца Раисе Дмитриевне Степашиной – благодаря ей я знаю своих предков со времен Смутного времени. Трудно представить, сколько времени она провела в церковных архивах, чтобы по крупицам восстановить нашу семейную историю. Благо эти архивы хорошо сохранились, по крайней мере, те из них, что не оказались во время Великой Отечественной войны на оккупированных территориях. Оказывается, еще до Смутного времени один из моих предков Михаил Тумаков жил в Москве, а уехал из нее после грандиозного пожара. Решил перебраться во Владимир, но до него не доехал, а обосновался в Варламовом починке, так тогда назывался Юрьевец, где, спустя сотни лет, в начале XX века и родился мой дед – Дмитрий Иванович Степашин. Мои предки были когда-то синодальными крестьянами, то есть при крепостном праве принадлежали церкви. С того времени в нашем роду и появилась фамилия Степашины. Со временем Степашины перебрались в поселок при текстильной фабрике – Собинка, той же Владимирской губернии.

Удивительно, в семейных историях я нашел какие-то пересечения со своей собственной судьбой. Вот я сейчас возглавляю Императорское православное палестинское общество, а мои предки были, как я уже упоминал, синодальными крестьянами. Или еще любопытнее. Дед мой, Дмитрий Иванович Степашин, служил в пожарной охране НКВД, потом, в 1933 году, неизвестно по какой причине уволился и пошел работать инкассатором. А я после Лубянки, хотя и не сразу, оказался в Счетной палате, закончил Финансовую академию. Деда я не знал. Он погиб в 42-м в Калмыкии, когда шло наступление немцев на Сталинград. Десятки тысяч наших солдат так и остались под песком – до сих пор не откопали. Даже братской могилы нет – только стела одна на всех. Отец просил найти могилу деда. Я поехал, искал… Нет могилы. Уведомление о смерти бабушка получила в 1953 году, до этого даже пенсию за мужа не получала.

Бабушка моя по отцовской линии, Вера Семёновна, всю жизнь прожила в Собинке, там же на своем огороде и умерла в 1972 году. Воспитала четверых детей – сына и трех дочек. Все с высшим образованием. А у самой – три класса. Когда я учился в школе, мы с ней переписывались, и я, конечно, замечал, что пишет она не слишком грамотно. Но читала поразительно много. Дома у нее была прекрасная библиотека. Свою первую серьезную книгу на историческую тему я прочитал после пятого класса на летних каникулах у бабушки. Это был «Пётр Первый» Алексея Толстого.

По маминой линии предки были из шведов – Борги появились в России еще в допетровские времена. Шведская кровь постепенно смешалась с русской – род Боргов продолжили Филипповы, Соловьёвы, Новиковы. Новикова – девичья фамилия моей мамы, Людмилы Сергеевны.

Но все эти подробности я узнал уже взрослым человеком. А в детстве история семьи для меня начиналась и заканчивалась моими бабушками.

Особенно важным человеком для меня была моя петербургская бабушка, мамина мама – Мария Петровна Соловьёва. Я ее звал «Петровна».

Она всю жизнь проработала костюмером – сначала в Мариинском театре, потом в Александринке. Она 1895 года рождения, так что начинала работать еще при царе. И жизнь у нее при «проклятом царском режиме» складывалась совсем не плохо, о чем она мне много рассказывала. Говорила, что одевала Шаляпина и многих других известных актеров. Шила она замечательно, и сама всегда одевалась со вкусом. Бабушка прекрасно знала театр, музыку, литературу. Великолепно пела романсы, играла на семиструнной гитаре. Первый раз замуж вышла, когда ей было шестнадцать. Муж был унтер-офицер и погиб на Первой мировой. Сохранилась его фотография в форме. Второй муж, мой дед, – Сергей Новиков, в честь него меня и назвали. Он заведовал костюмерными мастерскими в Мариинском театре. У него, как и у бабушки, был прекрасный голос и слух. Человек он был незаурядный, с характером. Есть у нас такая семейная история. Как-то сидел дед в директорской ложе на опере «Князь Игорь», и в какой-то момент ему показалось, что исполнитель арии князя Игоря «не тянет». Ну он встал и сам запел «О дайте, дайте мне свободу». Его чуть из партии за это не исключили. Чудом обошлось. Видимо, спасло то, что он был редким профессионалом. Умер он довольно молодым от инфаркта – еще до войны. Маме было всего пять лет. Больше бабушка замуж не вышла.