– Они это и так знают. Я ходил по другому делу, – начал Иса с грустью в голосе.
– По какому? – спросил лейтенант.
– С приближением фронта повылазили шакалы из подполья, спрятались в лесах, а ночами творят зло, люто ненавидят нас, нападают, убивают нас и агитируют местных примкнуться к ним. Вот я ходил, настроение прощупывал. Есть несколько семей, где уже получили форму номер четыре на детей, на мужей, к ним я и ходил, прощупывал, не убежали ли их сынки в лес к бандитам. Вроде всё нормально. Плачут, но понимают, что идёт война.
– Товарищ старший лейтенант, мы с мамой тоже получили похоронки на старшего брата и на отца. И я целый месяц атаковывал военкомат, чтобы призвали меня, послали на фронт, чтобы отомстить за них. Еле добился! Но… Призвали, называется! На учёбы послали. Пока нет восемнадцати, на фронт не берут.
– Ничего, лейтенант, успеешь ещё повоевать. Судя по тому, что фронт уже у нас на пороге, нам ещё предстоит проливать кровь за Родину.
Рано утром следующего дня на майдане (площади) на окраине деревни собрались все жители, чтобы проводить призывников. Молодые и не очень мужчины с хурджунами (типа вещмешков) стоят возле родителей и сурово смотрят на лейтенанта,
Матери, у кого сыновья уходят на фронт, плачут, отцы дают им последние наставления. Остальные односельчане стоят молча как на похоронах, зная, что многие из этих молодых ребят уже никогда не вернуться домой. Пожилые аксакалы стоят отдельной группой и что-то обсуждают. Местный мулла, сидя на камне чуть в сторонке, в полголоса читает дуа. Рядом с ним, зыркая глазами то на толпу, то на лейтенанта Галкина, с угрюмым видом стоит, нервничает, но молча наблюдает за происходящим седой аксакал. Это – связной и духовный наставник лесных бандитов Амир. Иса о нём знает наверняка, но пока не трогает его: у него есть план выйти на бандитов через него, как только рана на ноге затянется и он сможет ходить нормально по горным тропам. Постояв немного со всеми и посчитав, сколько призывников уезжает сегодня, из толпы выходит Амир и быстрым шагом удаляется в сторону деревни.
Галкин суетится возле поводок, даёт указания своим подчинённым, сам проверяет заправку коней; что-то записывает химическим карандашом, держа полевую сумку офицера в левой руке. Несколько солдат возятся с соломой на повозках, поправляют сбрую на лошадях. Недалеко от них стоит оперуполномоченный НКВД старший лейтенант госбезопасности Исаев Иса, опираясь на костыли; рядом с ним три рядовых солдата войск НКВД. Возле них, одетая по-местному в длинное платье и платке стоит ещё Лида Гаргуль, молодая учительница русского языка и литературы, угодившая в эту захолустную деревню, вдали от городов и транспортных линий. Лида, единственная русская учительница в деревне быстро выучила местный язык и с началом войны активно помогала семьям писать письма сыновьям на фронт, переводить на кумыкский письма с фронта от командиров.
Галкин наконец поворачивается к призывникам и издаёт командирским голосом:
– Внимание! Слушай мою команду! Строиться в одну шеренгу! Живее! Живее построились!..
Призывники в подавляющем большинстве не знают языка, не понимают, что кричит этот русский офицер, поэтому почти все вопросительно смотрят на Ису и на Лиду. Иса, хромая, подходит к толпе, поворачивается к Галкину лицом и показывает призывникам, чтобы встали рядом с ним. Худо-бедно, удалось их поставить в строй. Галкин терпеливо ждал и как только Иса отошёл, продолжил командовать:
– Внимание! Тот, чью я называю фамилию, выходит из шеренги, идёт к транспортному средству и там ждёт! Всем понятно? Вопросы есть? Вопросов нет!.. Абакаров!.. Ахмедов!.. Абдуллаев!.. Алиев!..
Иса поднятым костылём показал, куда дальше становится, и призывники послушно стали перестраиваться. Лейтенант Галкин продолжил:
– Бамматов!.. Где Бамматов?..Оглох, что ли?..
Бамматова удерживала плачущая мать, она не хотела пускать последнего сына на войну, на неминуемую смерть, она уже проводила пятерых сыновей на фронт, а на двоих старших сыновей уже получила похоронки, она рыдала, она истерила, насмерть схватив сына и удерживая дрожащими руками. Самад пытался освободиться, просила мать, уговаривала пустить, а мать плакала ещё сильнее. Иса подошёл к Галкину и, не указывая на Бамматова, сказал:
– Бамматов там, с матерью прощается. Он немного глуховатый.
Лейтенант ещё раз повторил команду, но уже, сильнее:
– Бамматов, встать в строй!
– Лейтенант, погоди, пусть мать успокоится, потом, после всех посадим его.
– Товарищ старший лейтенант, мне некогда тут нюни женские слушать! У меня приказ: срочно доставить призывников на поезд! Любой ценой!
К лейтенанту подошла Лида.
– Товарищ лейтенант, Бамматов – инвалид, он глухой, его нельзя на фронт, – попыталась повлиять умоляющим голосом Лида, на что лейтенант ответил резко:
– Почему нельзя! Глухой, – не слепой! Врага увидит! Или в тылу пригодится.
Лида не успокоилась.
– Товарищ лейтенант, дайте, я поговорю с матерью, а вы пока других вызывайте, – сказала она, смотря прямо в глаза лейтенанту.
– Ладно, давай. Только быстро, – сказал Галкин смирительным голосом.
Лида подходит у плачущей матери Бамматова, обнимает её и что-то шепчет на ухо. Мать Бамматова отпускает сына, падает на колени и плачет в голос, обхватив сына за ноги. Лида тщетно пытается успокоить мать Бамматова:
– Аминат-бажюв, успокойтесь, пожалуйста. Всё будет хорошо. Его на фронт не отправят, он в тылу останется. Вернётся он. Мать Бамматова ещё сильнее плачет и цепляется за сына. Лида возвращается к лейтенанту.
– Товарищ лейтенант, Бамматов последний сын в семье, его пятеро братьев на фронте, а на двоих уже получила похоронки.
– Я тоже последний сын в семье! На брата и батю тоже получили похоронки. Я должен отомстить за них! И он пусть отомстить за братьев!.. Бамматов!
– Товарищ лейтенант!.. – Лида ещё раз хотела попытаться объяснить, но лейтенант не дал ей закончить фразу и зло скомандовал:
– Оставить разговоры!.. Бамматов! Ко мне!.. Ахмедов! Алиев! Бамматова
сюда ко мне! Бегом!
Ахмедов и Алиев подходят к толпе, осторожно берут за руки Бамматова, пытаются оторвать от матери. Мать в истерике цепляется за сына, рыдает, не пускает сына. Тогда сам Галкин подходит к матери Бамматва и злобно орет:
– А ну-ка, оставить, женщина! Я кому сказал, – оставить!
Аминат не обращает внимание, истошно плачет. Галкин достает пистолет.
– Оставить, я сказал! Я буду стрелять!
Аминат не обращает внимание, ещё больше цепляется за сына. Галкин выстреливает в воздух и кричит в ярости:
– Оставить, я сказал!
К Галкину подходит Иса, хватает его за руку и отводить в сторону.
– Лейтенант, ты тут не торопись воевать, успеешь ещё на фронте. С женщиной воевать нет нужды. Мы сейчас решим вопрос, а ты иди к повозкам, сажай пока других.
Лейтенант послушно кладёт пистолет в кобуру, понимая, что, наверное, погорячился, и возвращается к повозкам. Иса подходит к обезумевшей от горя матери, говорит ей что-то и отводит сына к повозке. Женщина, упав на землю, продолжает плакать.
На небе неожиданно появляется самолёт с крестами на крыльях, он пролетает над площадью разворачиваются и направляются в толпу. Галкин мгновенно достаёт пистолет и орёт, что есть мочи:
– Внимание всем! Слушай мою команду! Рассредоточиться! По вражеским самолётам огонь!
Красноармейцы, укрывшись за телеги, начинают стрелять по самолётам. Иса, обращаясь к сельчанам, командует:
– Всем в укрытие! За вал! Ложитесь! Ложитесь быстрее!
Сельчане все разбегаются, прячутся кто-где. Самолёты пролетают на собравшимися, разворачиваются и, приближаясь, на низкой высоте открывают огонь. Испуганные лошади пускаются в бегство. Вражеские истребители заходят во второй круг и сбрасывает бомбы и улетают. Бомбы подают дальше от места скопления людей. Некоторое время люди все лежат в ожидании. Видя, что истребители больше не возвращаются, потихоньку приходят в себя, встают. Испуганные лошади останавливаются недалеко. Галкин поднимается, отряхивается и даёт команду, возвращая свой «макар» в кобуру:
