– За что?

– Я, разве, тебе, не рассказывал?

– Нет ещё. Это интересно. Давай, рассказывай.

– За гражданскую войну.

– Это как!?

– Видишь ли… я попытался доказать, что гражданская война началась у нас не в 1917 году, как об этом привыкли все говорить, а значительно раньше.

– Это когда?

– Во времена Петра Первого, – сошли они с эскалатора, – Именно Петр расколол русское общество на два непримиримых лагеря: тех, кто стоит у власти, и на всех остальных.

– Вот как?

– Видишь ли… я, как-то, не привык верить на слово никаким авторитетам. Поэтому, пытливым своим умом докопался в библиотеках до некоторых закрытых источников. Изучил их. Подумал. Сопоставил с некоторыми фактами и пришёл к выводу, что все наши хвалёные цари и царицы, со времён прихода к власти Романовых, нашими никогда не были. Они все являются немцами. Все они ставленники Ольденбугской династии. Представители её Гольштейн-Готторпской ветви со штаб квартирой в городе Любеке, бывшем некогда столицей Ганзейского союза.

– Это, извини, где?

Шумно подошла электричка. Они вошли в вагон. Встали у противоположной двери. Она прижала его к себе, обняв руками за талию.

– Это в Германии. Рядом с Данией. Ты, кстати, знаешь, что такое «Ганзейский союз»? – продолжил он говорить ей на ухо из-за большого шума.

– Слышала. Но точно не знаю.

– Это политический и экономический союз, объединявший почти 300 торговых городов северо-западной Европы: Дании, Голландии, Германии. Деньги крутились громадные. Вся торговля по Балтике шла через них. Диктовали свою волю всем императорам. Имели свою армию. А богатыми купцами в то время, впрочем, как и сейчас, были представители, сама знаешь какого народа. Так вот, знаешь, какой флаг развевался на мачтах их кораблей?

– Какой?

– Наш современный, государственный, трехцветный. Представляешь? Какое совпадение! Думаешь, случайное? Много об этом говорят? Что-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь, ты, об этом слышала?.. Нет?.. Вот, тебе и ответ на вопрос, почему власть в нашей стране всегда была для народа чужой. Никогда народ не признавал эту власть своей, народной, национальной. Были, правда, периоды некоторого перемирия перед лицом внешнего врага. Как, например, в 1812 году или в 1941. Но, только на время войны. Вспомни, как развивались события.

– Извини. Я в истории не сильна.

– Вот, ты, сама, как к власти относишься?

– Как к полным придуркам.

– А почему?

– Не знаю…, – пожала девушка плечами.

– Так я тебе скажу, почему. Чужой царь чужих ему людей никогда сильно беречь не будет. Русские для Романовых были только источником дохода. Рабочей скотиной, если хочешь. Они к русским так и относились, как к рабочей скотине. Им не было никакого дела до русской культуры, обычаев, веры. Их интересовали бабки, которые они получали с огромной территории и всё. Для этого они добивались от народа полной покорности. Ты бы долго терпела того, кто считает тебя скотиной?

– Да, сразу бы удавила гада.

– Вот и народ этого не терпел. Поэтому эта самая гражданская война с тех пор и не прекращается. До настоящего времени. Война народа с собственной, так называемой, «национальной аристократией». Она, то вспыхивала каким-нибудь восстанием, вроде Пугачевского, то слегка затухала. Но всегда в народе оставалось желание пустить этой власти Красного Петуха. А всё потому, что менталитет тех, кто стоит у власти и менталитет остального населения страны полностью не совпадают. Это два разных мировоззрения. Два разных полюса. Как два разных народа. Две замкнутые в себе и на себя системы ценностей, где одна существует исключительно за счет другой. Паразитирует на ней и совершенно её не ценит.

– Точно. Я всегда считала их паразитами.

– Вот видишь, интуитивно, ты, об этом уже знала. Ты это чувствовала. Ты видела, что это не те люди, которым, ты, можешь доверять.

– Точно. Не те. А, где те?

– Тех никогда у нас не было. Со времен Петра Первого, во всяком случае. Я бы даже сказал больше: с тех времен, когда перестали созывать Народное Вече. Когда князья стали наследственными. С тех пор так и повелось. До сих пор, к сожаленью. Нами управляют не те, кого мы хотим, а те, кто нам предлагает избирать тех, кого мы избираем. Но лица тех, кто нам это предлагает, мы никогда не увидим. А если и увидим, то сразу умрём. Вот за это меня и выперли, когда я попытался это всё объяснить и обосновать.

– Понятно. Выходит, ты, диссидент.

– Можно сказать и так. Хотя я – не он. Их время прошло. Они своё дело сделали. СССР развалили. Национальные интересы русского народа предали.

– Тогда, кто, ты?

– Просто, думающий человек.

– Просто думающий человек?

– Нет, человек, просто, думающий. Иначе говоря: человек простой и думающий. В данном случае слово «простой» употребляется в значении «обычный».

Они вышли из вагона. Встали на эскалатор.

– Постой, так, по-твоему, получается, что у нас нет никакой независимости? – сделала для себя вывод Алёна.

– Конечно, нет, – подтвердил Толя, – Откуда же ей взяться? Как были мы всегда колонией, так колонией и продолжаем оставаться. Только администрация, номинально, меняется: то Романовы, то большевики, то демократы. Но суть остается прежней: собственной аристократии русский народ до сих пор не имеет. А, значит, не имеет собственной, национально ориентированной системы власти и управления.

– Куда же она делась?

– Петр всю выкосил. Извёл тех самых бояр, заменив их в системе управления на цепных, преданных ему дворян. Людей без чести, совести, рода, племени и образования. Они как дворовые собаки: кто кормит, тому и служат. Именно с тех пор нами управляют ставленники то Ольденбургов, то масонов, то левитов.

– Кого? Кого? – вскинула на него девушка сквозь очки тёмные, карие глаза.

– Левитов, – уточнил он.

– Это ещё кто такие?

– Ты их всех знаешь. Это владельцы крупных транснациональных корпораций. Ротшильды, Рокфеллеры, Морганы и прочие. Чему, ты, удивляешься? Тут же всё просто. Сейчас их время. У нас сейчас, что в жизни главное?

– И что же у нас сейчас, по-твоему, в жизни главное?

– Деньги. У нас сейчас повсюду царит власть денег. Разве не так?

– Ну, так.

– Все деньги находятся у кого? Все деньги находятся у них. В их банках. У кого деньги, у того, как известно, и власть. Всё остальное – дело техники. Вернее – политтехнологии. Задача заключается лишь в том, чтобы скрыть истинное положение вещей. Запудрить народу мозг. На это работают сейчас все средства массовой информации. Все медиа-империи, которые, кстати, тоже находятся в их руках. Равно как и все системы образования, науки и культуры по всему миру. Все они дружно создают в наших головах иллюзии свободы и суверенитета. Вокруг нас вообще создано много иллюзий. Мы просто погружены в них по самые уши. Настолько глубоко, насколько это только возможно. И всё только ради одного: не дай Бог нам, русским, проснуться и осознать себя. Если это случиться, то конец наступит всем этим левитам. Всему их могуществу и власти.

– Ты, это так говоришь, как будто это знаешь, и в этом уверен, – заметила Алёна.

– То, что это действительно так, это я знаю точно. Но в том, что мы, как народ, сумеем проснуться – в этом я совсем не уверен. Слишком сильно нас всех затюкали за все эти годы.

– Не знаю… Лично я затюканной себя не считаю.

– Никто не считает. В этом и кроется весь фокус иллюзии. Потому она и иллюзия. Иначе бы её попросту не было бы.

– Знаешь, что Толик, кончай умничать, – подытожила беседу Алёна, сходя с эскалатора, – Так оно или не так: лично для нас большого значения не имеет. Всё равно мы с тобой ничего сделать не можем. Это задачка не из нашего учебника. У нас с тобой проблемы попроще. Нам с тобой в этой жизни как-то устроиться надо. Квартиркой своей обзавестись. Машиной. Делом приличным, чтобы доход давало. А для этого пахать много надо. Деньги зарабатывать. Вот, о чем думать надо. А не о каких-то там левитах. Или, скажешь, что я не права? – молодой человек неопределенно пожал плечами, – Тем более, что рассчитывать на с тобой не на кого. Только на себя. Мы здесь чужие. Приезжие. У нас с тобой, тут никого нет. Папа с мамой далеко. И возвращаться нам с тобой некуда. Что, вот, я буду делать в своём Запендрищенске, если вернусь? Корову доить? Так её давно продали эту корову. На мясо. Одни куры, мать говорит, остались. И чему я там своего ребёнка учить стану? Кто из него, там, вырастет? Ещё один алкоголик, вроде его дедушки? И здесь зацепиться нам, пока, не за что. У тебя койка в общаге. У меня съемная комната. Из койки и комнаты квартирку не вылепишь. Так, что пошли лучше бабушек лечить, умник.