– Странно, странно, – пробормотал мужчина и тут же взмолился: – Только не кричи, прошу тебя. А то я не только видеть, я еще и слышать перестану.

Я прилип к полу. Такой странной парочки я еще не встречал. Но больше всего меня занимало − не кто они и о чем говорят, а то, как женщина узнала, что я подслушиваю левым ухом. На правое-то я туговат.

«Вот так ребята, – возбужденно думал я, – неплохо бы познакомиться с ними поближе».

– Ради бога, только не спорь со мной, – продолжал мужчина упрашивать женщину.

Хотя она уже и не спорила с ним вовсе, а красочно описывала тонущий город, как над ним сгустились тучи, как подул сильный ветер, как вода устремилась из берегов.

– Я ничего такого не видел, – уже обиженно твердил мужчина. – Ничего такого. Только море, безбрежное море. И всё. Откуда ты это взяла?

– Я ничего ниоткуда не брала, – чуть ли не по слогам объяснила женщина. – Всё это было на картине.

– Удивительно, но я ничего не видел, – вздохнул мужчина.

– Вот это как раз и не удивительно, – повышая голос, сообщила женщина. – Ты тупица, каких мало. Ты так и не понял, что главное, охватить взором всю картину и постараться увидеть не то, что хочется тебе. А то, что там есть на самом деле.

– Но я, – начал было мужчина.

– А ты! – перебила женщина. – Делаешь всё наоборот. Ты вглядываешься в детали и ищешь то, что хочется увидеть тебе.

– Говори, что хочешь, – твердо сказал мужчина, – а я тебе не верю. Этот город не может уйти под воду просто так.

– Этот город и не уйдет под воду. Волна накроет его и отступит, – теряя терпение, объясняла женщина. – И это будет не просто так. Это знаки природы…

– Смотри! – вдруг радостно воскликнул мужчина. – Вот же он! Черный кот! А в зубах у него пойманная мышь!

– И что?!

– А ты говорила никакого черного кота в чулане нет.

– Я и сейчас тебе говорю, никакого черного кота наверху не было, и нет. А это черная кошка пришла из подвала.

– Всё равно, я же видел её, как она стерегла мышь, – радовался мужчина. – А ты говоришь, я вижу только рябь перед глазами.

– Идиот! – воскликнула женщина, оставив за собой последнее слово.

Потом всё стихло. Я еще долго лежал на полу, надеясь, что спор возобновится. Но было тихо.

Утром я никак не мог понять, пригрезилось ли всё услышанное ночью или действительно у меня появились соседи из семейства привидений. Но никаких доказательств, кроме того, что я проснулся на полу, не было.

Побродив по дому, аукая и вызывая ночных постояльцев, я вскоре отказался от затеи что-либо выяснить и вышел на улицу. Было очень душно и жарко. Только море спасает в такую погоду.

Добравшись до пляжа, я понял – творится неладное. Люди ходили вдоль кромки моря и не могли окунуться в воду. От самого берега на несколько десятков метров море покрылось зеленоватой жижей. И каждый, кто рисковал войти в неё, получал несмываемое болотное покрытие, как у водяного, пахнущее тиной и гнилью. Море явно не желало никого пускать.

Видимо, на языке природы это что-то и означало. Только мало кто из нас понимал её язык. В совершенстве мы овладели знаками разрушения и забвения. И теперь почти не слышали, о каком будущем нам шепчет уцелевший мир.

Люди недоуменно смотрели на зловонную жижу вдоль всего побережья. Никто из них не мог поговорить с природой на ты. И я не мог, мне стало тоскливо.

– Этот мир наш дом, а мы живем в нём так, словно заколочены в гробу, – сказал я и, прихватив горсть песка, вернулся в своё временное жилище.

И хотя можно было ночевать еще одну ночь, хотелось схватить рюкзак и бежать вон из города. Некоторое время я сопротивлялся желанию. С одной стороны, хотелось узнать, чем здесь закончится следующий день. С другой, я уже догадался, что представился случай миновать встречи со стихией, готовой вот-вот разбушеваться.

Ближе к вечеру я вышел на пыльную дорогу и долго пытался остановить машину. Они пролетали мимо, точно за ними гнались черти. Через час и я выглядел, как придорожный призрак.

Наконец меня подобрали, в машине ехало целое семейство. Странно, что они, вообще, остановились. Молодая мамаша за рулем. На заднем сиденье дремал грудной младенец, рядом с погремушкой в руках задумчиво сидел ребенок лет трёх. Их отец предложил место возле детей. Это был хороший знак – меня приняли в младшую группу.

В окружении малышей я покинул пляжные места. За спиной, откуда мы уезжали, сгущались тучи, молнии мелькали, как спицы в черном мотке шерсти. Казалось, мир собирается выпустить самое страшное, что у него есть. Свою злость.

Я сменил несколько машин и, всё также надеясь на чудо, к полуночи добрался до Варшавы. Город жил, не зная тревоги. В больших городах, вообще, отсутствует чувство опасности за окружающий мир. Сидя за крепостной стеной, глядя в экран, трудно угадать, что на самом деле творится во вселенной и откуда ждать угрозы.

Следующим утром в новостях показывали наводнение в Гданьске. Вода гуляла по улицам, унося куда-то обломки мебели, вещи и книги. Были там и корабли, сорвавшиеся с привязи. Всё, как и описывала та женщина.

Cetra amittimus dum incerta petimus

(гоняясь за сомнительным, мы упускаем верное)

Это было срочное дело – не иначе. Небо, укрытое ворохом грязных тряпок, неделю хныкало и дулось, как капризный ребенок. А в то утро, когда разбудил телефон, над городом раскинулась ослепительная синь. Вряд ли кто-то догадывался, что такая отличная погода связана со мной. Даже сосед, узнавший больше всех, и тот ничего не предположил.

Вчера, как обычно в субботу вечером, он заявился сразу после захода солнца. Застать меня просто – я безвылазно сидел дом. Сосед уверяя, что уважает моё затворничество, наведывался раз в неделю. Он назвался Володей, говорил, что ему чуть за сорок, но судя по его воспоминаниям, ему было намного больше. Странным в Володе было всё: от взгляда и жестов до манеры одеваться и присутствовать.

На вопрос о роде его занятий я получил в ответ игривый список профессий в порядке их смены: историк, гувернер, повар, сельский акушер, регент, настройщик, тренер по легкой атлетике, специалист по каучуковым изделиям, переводчик с польского. Чем сосед предпочел заняться сейчас, он не говорил. Я полагал, он шпионит за мной.

– Здравствуй, Саня. Суббота! – Володя с порога одарил хитроватой улыбкой и звякнул сумкой.

И хотя у моих родителей никогда не было ни сыны, ни дочки с милым именем Саша, сосед звал именно так. Впрочем, мне не было все равно. Я и сам обращался к гостю с легкой сумасшедшинкой, нарекая дурацкими именами и кличками. Это приводило его в странную эйфорию.

− Привет, Золтон, проходи, − пригласил я. − Будь как дома, пахнидло.

Володя по-хозяйски скинул плащ, прошел на кухню и с интересом заглянул в холодильник.

− Тю, Шурик, – присвистнул он. – Нехорошо, голодаешь опять?

− Просто есть не хочется. − Я так объяснял свои причуды: − У каждого времени своя магическая пища, еще недавно это были вино, сыр, хлеб и чеснок. Сейчас вода и мёд, ну и по субботам, как видишь, вино с тобой.

− Странный ты человек, Александр. Говоришь такие вещи. Мне это непонятно, – качал головой сосед. − Давай-ка по стаканчику, и я принесу картошечки, пожарим.

За полночь наши посиделки были на пике. Володя неплохой лицедей, он читал по памяти стихи, даже кое-что из моего любимого Уолта Уитмена, пел песни собственного сочинения. Имелись серьезные причины полагать о его связи с театром. Однажды я завел об этом разговор, Володя смутился, закашлялся и ловко сменил тему, словно из-за женщины.

− Ну что, старичок, − перебирал он струны гитары, − послушай мою сокровенную, о любви.

Пел он по-своему хорошо, но иногда в пронзительных местах Володя срывался и подвывал как-то по-волчьи дико. Аж пробегала дрожь.

Человек я компанейский. Первая зевота давала о себе знать лишь глубокой ночью, когда я покидал соседа, оставляя его наедине с гитарой и бутылкой вина. Чаще я отключался, только коснувшись щекой подушки. А бывало лежал какое-то время под треньканье гитары и невнятные бормотания Володи. Вчера я уснул сразу и пробудился от телефонного звонка. Три месяца никто не звонил, и вот дождался.