Этот человек почувствовал, что его предали, когда услышал, как я произношу те же несправедливые определения, которые он часто слышал от врачей своего сына. «Мозг – это физический орган, а психические заболевания происходят в мозге. Почему же эти болезни называют “психическими”, а не “физическими”? – пишет он. – Что я упускаю?»

Конечно, он прав. Как я могла столь искренне использовать ту же бездоказательную дихотомию, которая чуть не отправила меня в психиатрическое отделение и едва не убила? Неужели мне нужно было поверить, что поскольку это было физическое расстройство, то я «исцелилась» способом, который отделял меня от людей с психическими болезнями? Что еще я, мы приняли как факт, который могли опасно исказить? Сколько заблуждений о разуме и мозге мы все воспринимаем как должное? Где та граница между заболеванием мозга и заболеванием психики, и почему мы вообще пытаемся их разграничить? Неужели все это время мы смотрели на психические заболевания неправильно?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, я воспользуюсь советом моего любимого врача, моего собственного доктора Хауса, невролога Сухеля Наджара, который часто говорит своим ординаторам: «Чтобы увидеть будущее, нужно заглянуть в прошлое».

Нью-Йорк, 1887 год

Молодая женщина внимательно смотрит на лицо и почти не замечает больших печальных глаз, глядящих на нее в зеркале. Она улыбнулась. Оскалилась. Скорчила рожу. Стала читать вслух страшилки, пока не напугала себя так, что пришлось зажечь газовую лампу, прежде чем снова взглянуть в зеркало. Женщина занималась этими отвратительными гляделками до рассвета. Потом привела себя в порядок, надела старое, побитое молью платье. Она старалась преодолеть растущую неуверенность в том, что ждет ее впереди. Была вероятность, что она больше никогда не вернется домой, а если вернется, то это задание может навсегда ее изменить. «Кто может сказать, – писала она, – не отразится ли весь груз роли сумасшедшей на моем рассудке и вернусь ли я сюда».

Она была голодна, но не стала завтракать и пошла во временный дом для женщин на Второй авеню. Там она представилась как Нелли Браун, хотя на самом деле ее звали Элизабет Джейн Кокран, и она была журналисткой, известной под именем Нелли Блай. Редактор газеты «New York World» Джозеф Пулитцер поручил ей, притворившись психически больной, проникнуть в печально известную женскую психиатрическую лечебницу на острове Блэквелл, чтобы написать «прямой и лишенный прикрас» рассказ от первого лица об условиях содержания в больнице. Чтобы попасть туда, ей нужно было, кроме прочего, «доказать» свое безумие. Поэтому она и бодрствовала всю ночь, надеясь, что физическое напряжение от недосыпания вместе с растрепанной внешностью и диким взглядом заставят хозяйку вызвать соответствующие службы, чтобы Нелли увезли в сумасшедший дом, приведя ее план в действие.

Когда американское правительство начало отслеживать случаи психических заболеваний, оно их разделило на две большие категории: «идиотия» и «безумие». К 1880 году список расширился до семи категорий психических заболеваний (мания, меланхолия, мономания, парез, деменция, эпилепсия и дипсомания), но в первой половине XIX века большинство врачей считали, что сумасшествие было одним и тем же, это называлось «единым психозом». Сумасшедшим был тот, кто вел себя как сумасшедший.

Попасть под опеку государства можно было практически с чем угодно. «Компульсивная эпилепсия, нарушение обмена веществ, сифилис, вызванные энцефалитом изменения личности, морально неблагоприятные условия, включая потерю друзей, деловые проблемы, умственное напряжение, религиозные переживания, солнечный удар и перегрев», – гласят записи в журнале учета поступления больных из архива государственной больницы Паттона в Калифорнии. В XIX веке сюда могли принудительно госпитализировать как за избыточную мастурбацию, так и за «удары тапком по голове». Записи другой больницы указывают на то, что некоторых бедняг забирали за «постоянное употребление мятных леденцов» и «чрезмерное употребление табака». Слетела с катушек после смерти ребенка? Этого достаточно для госпитализации. Сквернословите? Отправляйтесь-ка в камеру. Сбился менструальный цикл? Можно забирать. Такие удобные диагнозы для нежеланных граждан заполонили анналы психиатрии. Они похожи на те, которые ставят лицам, что не вписываются в общественные рамки. Женщинам, посмевшим бросить вызов общественным нравам, ставили истерию. В Англии воинственным суфражисткам, кроме прочего, диагностировали «мятежную истерию». В XIX веке луизианский врач выделил два уникальных «состояния» для обследованных им рабов: Dysaethesia Aethiopica, или патологическая лень; и драпетомания – ничем не объяснимое желание сбежать из рабства. Лечить эти заболевания предполагалось розгами. Ни с медицинской, ни с научной точек зрения не было никакой болезни или расстройства – были лишь псевдонаучные и исключительно социальные рамки, выдаваемые за медицину.

Если в конце XIX века бросить камень в толпу, можно без труда попасть в того, кто уже провел какое-то время в психлечебнице. И те, кто там оказывался, редко выходили оттуда целыми и невредимыми. Если вас однажды признали невменяемым, вы навсегда могли потерять имущество, право наследования и опеку над своими детьми. Многие оставались под замком долгое время и даже до конца жизни. Сопротивлявшихся часто избивали и «лечили» кровопусканием, пиявками, клизмами и принудительной рвотой (тогда основные способы лечения в арсенале общей медицины). В то время значительная часть людей, попадавших в психиатрические больницы, умирала в течение нескольких месяцев и даже недель после госпитализации. И все же нет достаточных доказательств того, что они страдали от недиагностированных болезней, угрожавших жизни: или к ранним кончинам приводили больничные условия содержания, или же это сочетание обоих факторов.

Гибкость определения безумия в ту эпоху означала, что любой человек с завидным достатком и происхождением, просто заплатив врачу, мог отправить в психбольницу кого угодно, например, непослушную жену или неудобного родственника. Естественно это привело к страху общества перед ложными диагнозами, который еще больше разжигали газеты, публикующие серии статей о здоровых людях, оказавшихся в психиатрических больницах.

Это случилось и со смелой в высказываниях британской писательницей леди Розиной, чьи феминистические взгляды отдалили ее от знаменитого мужа, писателя сэра Эдварда Булвер-Литтона (автора самой клишированной вступительной фразы всех времен «Стояла темная ненастная ночь»). У сэра Булвер-Литтона не было времени на болтовню жены, а его место в парламенте находилось под угрозой, и он попробовал закрыть супруге рот, заперев ее на замок. Благодаря своей собственной известности и давлению прессы на мужа леди Розина объявилась через три недели, а в 1880 году описала свой опыт в романе «Испорченная жизнь»[5]. «Никогда еще не было более преступного и деспотичного закона, чем тот, по которому муж позволяет себе запереть жену в сумасшедшем доме на основании свидетельства двух врачей, часто в спешке и нередко за взятку подтверждающих несуществующее безумие».

В Америке борьбу леди Розины продолжила Элизабет Паккард. Муж Паккард, Теофил – священник пресвитерианской церкви обвинял жену в интересе к спиритизму. Ее религиозные взгляды были прямой угрозой статусу супруга в обществе. Для спасения своей репутации тот нанял врача, с помощью которого подтвердил, что жена «слегка не в своем уме», и на три года отправил ее в психлечебницу Джексонвилла. Когда Элизабет Паккард передали на попечение супруга, муж посадил ее под замок, и она решила сбежать, бросив в окно записку. Та попала в руки ее подруги, которая договорилась с людьми, запросившими для Элизабет Паккард хабеас корпус[6], давший ей возможность отстоять свое здравомыслие в суде. Присяжным хватило семи минут, чтобы, несмотря на слова супруга и врачей, признать Паккард здоровой. Она опубликовала книгу «Скрытая жизнь заключенных»[7], в которой описала опыт других женщин, отправленных в больницы своими сужеными. Благодаря ее работе штат Иллинойс принял «Билль о защите личной свободы», гарантировавший, что все обвиненные в невменяемости могут защищать себя в суде присяжных, поскольку врачей, как оказалось, можно подкупить. (В реформе Паккард были и отрицательные моменты, потому что присяжные могли ничего не знать о психических заболеваниях.)