Поскольку основным значением «истории» был «текст», то проблема «истории-реальности» обсуждалась преимущественно в рамках значения «истории-текста». По существу античные авторы уже поставили проблему соотношения текста и реальности.

Во-первых, немного актуализируя античное понимание «истории», можно сказать, что в нем, пусть в зачаточной и неявной форме, присутствовало интуитивное осознание того, что реальность (по крайней мере социальная) не мыслится вне текста.

Во-вторых, было введено различие между «реальностью» и «вымыслом». Традиционная топика всех дошедших до нас рассуждений об истории (историях-текстах) – это требование описания того, что «было на самом деле». К истории относились тексты, отображающие «реальность», а к другим литературным жанрам (к художественной литературе, в современной терминологии) – тексты, создающие «вымысел».

Разделение литературы на историю и все прочие литературные жанры соблюдалось довольно строго. Никто не считал «Илиаду» или «Энеиду» принадлежащими к жанру «истории», равно как никто не называл Гомера или Вергилия «историками». Причем историческая литература (история-текст) отличалась от других жанров не столько синтаксическими параметрами (хотя они тоже играли определенную роль), сколько семантическими. Пользуясь современной терминологией, можно сказать, что отличие исторических текстов от «художественной литературы», т. е. поэзии, трагедии и т. д., определялось типом описываемой (конструируемой) в этих текстах реальности – соответственно, «действительной» и «вымышленной». По существу впервые эта мысль прозвучала у Аристотеля в «Поэтике», где он писал, что историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозой, а тем, что один говорит о том, что было, а другой – о том, что могло бы быть.

В эпоху эллинизма возникают более изощренные подходы к проблеме «вымысла» и «реальности». Так, уже по крайней мере во II в. до н. э. появляется троичная классификация повествований, которые подразделяются на истинные (история), «как бы» истинные, т. е. описывающие нечто возможное (вымысел) и заведомо ложные (сказки, мифы). Эта схема получила свое каноническое оформление в римской риторике у Марка Фабия Квинтилиана (ок. 35 – ок. 96 гг. н. э.).

Потребность в текстах, изображающих реальность, определялась, конечно, в первую очередь прагматическими соображениями – стремлением к накоплению социального опыта, формированию образцов поведения и т. д. Но существовало и еще одно обстоятельство, которое часто ускользает от внимания исследователей: рассказы очевидцев или рассказ о том, «что было на самом деле», во многих случаях вызывает не меньший, а то и больший интерес слушателей / читателей.

В полной мере это относится и к профессиональным текстам: со времен античности интерес к действительно произошедшим событиям не уступает, а зачастую и превосходит интерес к событиям вымышленным. Потребность и интерес общества к текстам, описывающим «действительную реальность», постоянно питает стремление авторов выдавать тексты, описывающие / конструирующие вымышленную реальность, за тексты, описывающие / конструирующие подлинную реальность (в современной англоязычной терминологии эти два типа текстов обозначаются, соответственно, как «fiction» и «non-fiction»).

Уже в античности было написано множество произведений, которые их авторы именовали «историями» (описаниями «реальности»), но по существу они являлись разновидностью «вымысла» или «художественной прозы». Многие из этих авторов не скрывали наличия «вымысла» в своих текстах, и использование слова «история» в названиях было скорее формой литературной игры (как, например, «Пестрая история» Элиана). Но вместе с тем все чаще стали появляться фальсификаты, авторы которых сознательно пытались ввести читателя в заблуждение, выдавая вымысел за действительность путем придания этому вымыслу статуса «исторического текста». Наглядный пример – знаменитые фальсификаты «истории» Троянской войны, появившиеся в Риме в первые века н. э.

Речь идет о работах, якобы написанных непосредственными участниками Троянской войны: «Дневнике Троянской войны» Диктиса с Крита и «Истории о разрушении Трои» Дареса (Дарета, Дария) Фригийца, которого упоминает Гомер в начале 5-й песни «Илиады» (ст. 9–11), и который также упомянут в «Энеиде» Вергилия. Оба фальсификата были изготовлены, по-видимому, во II в. н. э. и написаны по-гречески, а затем были переведены на латинский. Обоим сочинениям, в лучших литературных традициях, были предпосланы предисловия переводчиков, в которых излагались захватывающие истории о том, как были «найдены» эти рукописи, принадлежащие «очевидцам» Троянской войны.

В течение тысячи лет (до самого XVII в.) слава Дареса и Диктиса затмевала славу Гомера, который был практически неизвестен в средневековой Европе. На эти работы опирались историки от Исидора Севильского до Жана Бодена, и их использовали в качестве «исторической» основы авторы множества литературных произведений[7].

Древнейшим значением слова «история» является «познавательный акт» или «процесс познания». В таком значении слово «история» впервые встречается в работах ионийских философов: например, у Фалеса «история» – это «исследование». Особенно употребительным это значение становится в аттической Греции в IV в. до н. э.: у Платона «история» означает «познание» (например, «познание природы»); у Аристотеля «история» – это «познание» или «исследование» как процесс (например, «исследование души»); у Демосфена «история» означает «понимание» и т. д. Несколько позже возникает значение «истории» уже не как процесса познания, а как «знания». При этом в Древней Греции доэллинистического периода слово «история» в значении знания применялось для обозначения самого разнообразного, если не сказать любого, знания, включая знание о природе.

В Древней Греции и Риме «история» в значении знания имела не общий, а конкретный смысл, соотнесенный с определенным текстом, который, соответственно, и «изучала история». Именно так, по мнению французского историка Анри-Ирене Марру, «история» изучалась в эллинистической Греции в рамках грамматических занятий в школах. Главная часть школьных упражнений в области «истории» состояла в анализе текстов (причем не только прозаических, но и поэтических). Вначале проводился лексический анализ (специфический словарь данного поэта или прозаика), затем морфологический анализ (стилистические формы и этимология). Лишь после этого начиналось изучение содержания текста.

Но, несмотря на доминирование «филологических» представлений об «истории», в эпоху античности наметились и некоторые гносеологические подходы к «истории-тексту». Иными словами, целый ряд авторов пытался сформулировать, какое именно знание должно содержаться в «исторических» текстах. Эта смысловая линия была связана с назначением «исторического знания», его прагматической или функциональной составляющей.

Основная функция истории-текста – приносить пользу, в отличие от «художественной литературы», которая должна доставлять удовольствие: об этом писали Фукидид (хотя и не используя слово «история»), Полибий, Цицерон, Квинтилиан, Лукиан.

Понятие «пользы» исторических сочинений связывалось в первую очередь с «сохранением памяти о деяниях». Можно сказать, что речь шла о фиксации социального опыта и о соответствующем накоплении знаний, которые могут пригодиться в будущем. С «функциональной» точки зрения история, прежде всего, подразделялась на два направления, которые можно обозначить как социально-политическое и морализаторское.