Современный человек[4] настолько зависит от внешних (социальных и физических) процессов и собственных слабостей, что не способен адекватно воспринимать духовную реальность. Поэтому даже если он в какой-то момент и встретится с ней, то не сможет выразить полученное знание обычным человеческим языком. Святой апостол Павел говорит об этом: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать» (2 Кор. 12, 2–4). Это объективная причина: человеческий язык не способен передать то, что ощущается и познается только сердцем. Православие называет сердце особым органом познания. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) писал по этому поводу: «…сердце… обладает удивительной, важнейшей способностью получать из мира духовного экзогенные, нисколько не адекватные органам чувств, ощущения самого высшего порядка»[5].

С другой стороны, существуют и субъективные причины, к которым следует отнести, во-первых, нежелание признавать реальность духовного мира, во-вторых, неспособность изучать его и, в-третьих, отсутствие сознательной духовной жизни в самом человеке. Человеческий дух зачастую подчинен телесным и душевным потребностям и даже внешним (физическим, социальным и пр.) необходимостям, и, только освободившись от этого рабства, он делается способным воспринимать духовный мир. А до тех пор, говорит апостол Павел, «мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда позна́ю, подобно как я познан» (1 Кор. 13, 12).

Очевидно, что в силу своей душевно-телесной ограниченности и кратковременности земного бытия человек не способен познать мир (и духовный, и физический) во всей полноте, но он может и должен познавать его в той части, в которой мир открыт ему. Этот императив следует из того факта, что человек – единственное живое существо, наделенное разумом.

Во избежание терминологической невнятицы остановимся на особо значимом для нашей темы понятии «духовный». В современном русском языке оно имеет три значения: а) нематериальный; б) относящийся к внутреннему миру человека, его психике, психологии, эстетической и интеллектуальной деятельности; в) относящийся к религии[6]. Первое значение не столько проясняет, сколько скрывает суть явления: если не материальный, то какой? Представление о духовном как о «психическом» или «психологическом» также не способствует его пониманию, так как объясняет одно непонятное явление другим, столь же непонятным. В третьем значении слово «духовный» указывает на связь человеческого духа с внешним духовным миром и Богом, поскольку религия есть не что иное, как способ соединения человека с Богом[7]. В результате этого соединения у человека формируется религиозное сознание, благодаря которому он воспринимает духовный мир как реальность. Более того, именно эту реальность он считает основной по отношению к реальности внешнего и своего внутреннего мира.

Религия осмысляет бытие Бога с помощью специфического средства познания – веры, о которой христианство говорит, что она «есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. <…> Верою познаём, что веки устроены словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (Евр. 11, 1–3). Вера является универсальным средством познания, так как может применяться для исследования объектов и видимого, и невидимого мира, но прежде всего она дает возможность познавать Бога. «Без веры угодить Богу невозможно; ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть, и ищущим Его воздает», – говорит апостол Павел (Евр. 11, 6). Благодаря вере человек формирует в своем сознании представление о Боге, но так как у каждого человека этот процесс протекает по-своему, то даже у адептов одной и той же религии образ Бога может различаться в каких-то деталях. Для того чтобы человек в своем религиозном познании не уклонился от истины, религии вырабатывают догматы – фундаментальные вероучительные положения. Они устанавливают основные направления и границы религиозного познания.

Вера и рациональное познание не отменяют и не подменяют, а взаимодополняют друг друга. Единство познания, достигаемое синергийным целесообразным взаимодействием научной и религиозной гносеологии, можно проиллюстрировать известными словами Тертуллиана: «Верую, ибо абсурдно». Если в некоторой мере абстрагироваться от известного иррационализма великого христианского апологета, то можно сказать, что, когда познающий разум останавливается перед чем-то, что считает невероятным («абсурдным») с точки зрения ранее полученного знания, он пропускает вперед веру. Справившись с проблемой, вера уступает путь разуму. Тем самым обеспечивается непрерывность и поступательность познания и достоверность полученного знания.

Мы не станем погружаться в апологетику, при желании читатель легко сможет сделать это сам. Скажем лишь, что человеческой логикой невозможно ни доказать, ни опровергнуть бытие Божие, оно познаётся только верой. Каждый христианин знает, что материальный мир не постоянен и не вечен, что он изменяется в соответствии с духовными законами и волей Бога. Поэтому видимый мир он познаёт с помощью разума, а мир духовный – с помощью веры. В одной из своих лекций профессор Московской духовной академии А. И. Осипов в качестве примера такого познания приводит слова архиерея, жившего в СССР и подвергавшегося жесткому давлению атеистической пропаганды: «Даже если мне докажут, что Бога нет, я всё равно в это не поверю, потому что я Его ощущаю». Видеть в этих словах религиозный фанатизм может только тот, кто не способен размышлять о сложности и многообразии мира, порождающих разнообразие форм и средств его изучения.

Религия не только соединяет человека с Богом, но и, опираясь на Его авторитет, формирует моральное сознание общества. В результате особенности религии конкретного народа становятся специфическими чертами его морали. Ф. М. Достоевский писал по этому поводу: «При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. Исходила же эта нравственная идея всегда из идей мистических, из убеждений, что человек вечен, что он не простое земное животное, а связан с другими мирами и с вечностью. Эти убеждения формулировались всегда и везде в религию, в исповедание новой идеи, и всегда, как только начиналась новая религия, так тотчас же и создавалась граждански новая национальность»[8].

Несмотря на то что первичность религии по отношению к другим формам общественного сознания[9] является бесспорным фактом, из него делались и делаются неоднозначные выводы. Так, некритично привычным стало априорное утверждение о том, что религия является низшей формой сознания и познания по отношению к науке. Это утверждение основывается на предположении об эволюции человечества – поступательном прогрессивном изменении, обеспечивающем переход от простых форм социальной жизни к сложным. Идея социальной эволюции, в свою очередь, базируется на гипотезе биологической эволюции, выдвинутой в XVIII веке Чарлзом Дарвином. Вероятно, в то время мысль о всеобщем развитии биологических видов представлялась и оригинальной, и перспективной, однако чем дольше наука старалась найти доказательства ее истинности, тем больше убеждалась в том, что эволюции – как единого, универсального для всех живых организмов закона – не существует, а отдельные случаи изменения отдельных свойств отдельных особей внутри отдельного вида так и остаются отдельными случаями и не приводят к появлению новых видов живых существ. К тому же, несмотря на все усилия, науке так и не удалось найти закон, обусловливающий происхождение живой материи из неживой, то есть за всё время своего существования наука так и не смогла ответить на вопрос, как и почему на Земле возникла жизнь.