– А теперь вы, молодые, покажите, на что способны. Вахит, у тебя ведь гитара есть, – сказал доктор, – пошли-ка за ней. А гармонь есть?
– Гармонь есть у меня, – сказал Хамит-бей. – Жаль, что не догадались взять с собой. Давай, сынок, сбегай-ка домой!..
На середину вышел сын учителя со скрипкой. Образовался маленький оркестр. Молодёжь хором запела казанскую песню. Следующую песню поддержали женщины. Третья песня была протяжной и грустной. Тут уж не удержались и мужчины. Загида впервые слышала такую музыку, но и она пыталась подпевать понемногу. Мафтуха-ханум оказалась хорошей певицей. Она исполнила соло.
Грустные песни притушили радостное настроение. Было похоже, что гостей вдруг охватила великая скорбь. Загида увидела, что все плачут. Кто-то затянул песню «Туган илькаем» («Край родной»). Загида попросила Сююм рассказать, о чём она. К этой печальной, рвущей душу песне присоединились все – мужчины, женщины, молодёжь, дети. Взглянув на отца, девушка увидела, что глаза его увлажнились. Перевела взгляд на доктора. Тот был в таком же состоянии. И лицо учителя было мокрым от слёз. Банковский служащий крепился изо всех сил, но глаза у него тоже были на мокром месте. О женщинах и говорить нечего – они дружно всхлипывали и утирали глаза. Наблюдать за другими Загида больше не могла – внутри оборвалось что-то, и стали душить подступившие к горлу слёзы. Странно было видеть почтенных людей, плачущих посреди праздника, страдающих по родине, оставшейся где-то далеко-далеко. Усилием воли она пыталась сдержать слёзы. Глаза её встретились со взглядом Сююм. Девочка тоже плакала. Как ни старалась Загида, всё же не смогла удержаться, испытывая почему-то сладостное упоение.
Но вот песня смолкла. Думая о родине, все замерли на несколько минут.
Молчание нарушил доктор.
– До чего же тяжело слушать эту песню, – сказал он. – Она просто рвёт душу… Давайте-ка, дети, спойте нам что-нибудь весёлое.
Зазвучала «Галиябану». Потом пели другие песни. Слёзы высохли, настроение поднялось. Веселились допоздна, до отправления последнего парохода. Гости стали собираться домой.
Загиде казалось, что она знает этих людей давным-давно, как будто они всегда были рядом – и в горести, и в радости. Все они стали близки и понятны, словно задушевные школьные друзья.
* * *
Загида проснулась, переполненная безотчётной радостью. Во время завтрака попросила у отца книги, которые посоветовал ей читать Салих-бей.
– Большая часть книг в сундуке, – сказала Хадича-ханум, – но некоторые можешь брать – они на полке в комнате у отца. Пока посмотри их. Я помогу тебе, только сегодня после обеда мы с тобой должны ехать на примерку к портнихе. Платье с воротником должно быть готово. Завтра едем к доктору на обед в слободу Эренкой. А может, в город ты с Сююм поедешь?
– Не знаю, тутам, смогу ли я объясниться с портнихой? Не обманет ли она меня? Может, всё же вместе поедем?
– Нет, ты уже не ребёнок, привыкай понемногу к самостоятельности. Сююм посмотрит на платье, да ты и сама увидишь в зеркале. Эта портниха сшила нам много платьев и сошьёт ещё. Поэтому нас она не обманет. Если платье готово, заберёшь его. А если нет, съездите за ним рано утром, с первым пароходом.
Загида подошла к полке, битком забитой книгами и подшивками газет. Сююм с Гульчачак подбежали к ней. Книги с арабским шрифтом не были похожи на современные издания, – другая бумага, другой формат, другое оформление, переплёт. Названия обычные, тюркские. Кричащих, бросающихся в глаза обложек не было. Не про любовь и не о приключениях повествовали они.
Сююм перечисляла авторов:
– Это Габдулла Тукай, это Мазит Гафури, Сагит Рамеев.
Загида листала книги, читала название стихов, что-то понимала, а что-то спрашивала. Вот увидела стихи «Туган тел» («Родной язык»).
– Слово «туган» в языке казанцев встречается очень часто, – заметила она.
– По-турецки это «доган». А стамбульцы звук «д» произносят как «т»: «тоган».
И туган тел, и матур тел…
– А «матур» что значит?
– «Красивый».
Сююм стала декламировать.
– Сколько здесь простых, задушевных слов, сколько глубоких мыслей! – восхитилась Загида. – Почитай ещё.
– Это детские стихи, – сказала Гульчачак. – Их каждый ребёнок знает.
– Я тоже хочу научиться, – сказала Загида.
Она прочитала стихи один раз и, закрыв глаза, попыталась повторить, но не смогла. Девочки стали помогать.
– У этих стихов есть мелодия, – сказали они. – Давай споём вместе. Так ты скорее запомнишь.
Девочки запели «Туган тел» втроём. Повторили раза три-четыре. Загида запомнила и стихи, и мотив.
Напевая, она продолжила разглядывать книги. Сююм показала стихи Тукая на языке тюрки, на котором интеллигенция разных тюркских народов общалась между собой. Он очень близок к турецкому, поэтому Загида поняла стихи почти полностью и с увлечением стала читать вслух. Девочки поправляли произношение некоторых слов.
– Апам, обрати внимание на эти стихи, – сказала Сююм, – Тукай пишет здесь о собственной смерти. Пишет так, словно видит её со стороны. Мы знаем это наизусть. Стихи также положены на музыку.
Загида начала читать:
Саз мой нежный и священный,
Так недолго ты играл…
Сююм, как могла, объяснила содержание. Загида прочла раз, другой – и, похоже, смысл дошёл до неё. Ей стало грустно, появилось ощущение конца.
– Нет, девочки, – сказала она, – это слишком тяжело!
– Да, правда, – кивнула Сююм. – В траурные дни Тукая плачут не только дети, но и учителя.
Они перешли на юмористические стихи Тукая.
Снизу послышался голос матери:
– Девочки, к морю пойти не хотите?
– Нет, мама, не пойдём.
Следующие стихи были для детей.
– Что такое «шурале»? – спросила Загида.
– Леший, бес лесной.
– А «леший» что такое?
Загида так и не смогла представить себе это чудище.
Перешли к стихам Сагита Рамеева.
– Мы учили два его стихотворения, – сказала Гульчачак и продекламировала:
«Я!» – говорю я убеждённо —
И силу чувствую в душе.
Цари, и боги, и законы
Мне сором кажутся уже…
Сююм пыталась растолковать содержание стихов, но Загида не поняла. Прочла ещё раз.
– Ну, а теперь прочтите вы, – предложила она.
Девочки с чувством продекламировали в два голоса.
Загида сказала:
– Теперь поняла. В этом человеке есть гордость, большая сила духа! Кто он?
Загида хотела знать о жизни поэта. Девочки рассказали, что знали.
– Это я тоже запомню, – заявила Загида и переписала стихи в тетрадь. Она несколько раз прочла их вслух.
– Апа, вот ещё стихи! В школе мы распевали их под музыку. Читай, это ты выучишь быстро.
Загида прочла:
Гори, гори, гори ты, сердце,
Гори с зари и до зари,
Гори и месяцы, и годы,
Безостановочно гори!..
Каждое слово было ей знакомо. Девочки напели мелодию. Загида повторила стихи пять раз, после чего смогла пересказать наизусть. Ей вдруг показалось, что перед ней распахнулась душа живущих на севере тюрков, их сокровенные чувства. Она будто проникла в тайну неизбывного горя народа, не перестающего страдать уже много веков.
– А музыку кто сочинил? – спросила Загида.
– Поэт сам.
– В этих стихах слышится мощь, присущая самому народу.
Прочитав стихи несколько раз, Загида запомнила их.
– Никому не говорите, что я учила стихи, – попросила она. – Пусть для других это будет сюрпризом.
Дошла очередь и до Мазита Гафури. Внизу послышались шаги. Отец, вернувшись с моря, поднимался к ним. Увидев дочерей среди книг, разбросанных на ковре, он удивился: