– С тобой все в порядке? – волнуется Антон, видимо, уловив момент, когда Даня выпадает из реальности.

– А… да, окей, – кивает Данила, стараясь улыбнуться. – Задумался что-то, извини.

– Это как-то связано с тем, из-за чего ты тогда на мосту оказался? – понижая голос, внезапно уточняет Антон, но пока Данилу ступорит от вопроса, добавляет: – Соррян, если лезу не в свое дело, но в реку прыгать чисто по фану ночью в одиночку не идут.

– Я… эээ… – Данила трет нервно ухо, прям как Женька обычно делал.

– Ладно, забей, – идет на попятную Антон. – Не хочешь рассказывать – не надо. Но обещай, что с моста тебя больше снимать не придется.

– Ооох, – Данила чувствует, как тепло к щекам подступает от стыда, прячет по-ребячески лицо в ладонях и бубнит сквозь них: – Обещаю, если ты обещаешь больше не вспоминать тот позор.

Веселый смех Антона заразителен, отчего Даня и сам в итоге прыскает.

– Да ладно тебе, ну с кем не бывает, – успокаивает Антон и по плечу хлопает, над столом к Дане потянувшись.

– То есть ты часто всяких придурков, вроде меня, с оград тащишь? – хмыкает Данила и успокаивается. Откровенно стебать и подкалывать Антон явно его не планирует, ну а шутит – это ж так, чисто… по-дружески, что ли?

– Не, ты и правда тогда до усрачки меня напугал, – признается Антон. – Да и я, блин, тоже хорош, ляпнул под руку, но я ж не знал, что ты там на соплях держишься. Пересрались мы оба, думаю, знатно.

Почему-то вспоминать вот сейчас, сидя рядом с Антоном, о своем же катастрофическом во всех смыслах проебе Даниле даже забавно. Глупо, все еще остаточно стыдно, но до странности легко и почти весело. Страх-то еще тогда практически сразу исчез, в голове лишь депресняк всякий сплошь с Женькиным лицом тоталитарно властвовал, о себе Даня едва ли заботился, если только обдумывал, как, черт дери, дальше-то жить? Как с потерей Жени в конечном итоге смириться и с тем гнойником в разбитом сердце существовать, раз убиться не получилось?

Окончательно, конечно, не отпускает, но легче и правда становится. Как бальзамом плеснули оздоровительным. Даня пытается вспомнить, когда он смеялся в последний раз, и все подсчеты приводят к моменту, который «до»: когда счастлив был, когда завтрак в постель, чтоб с утра свое полусонное счастье порадовать; когда верил, что любовь не только в киношках красиво по телевизору, но и в жизни случается, чтобы до общей старости и морщин в уголках самых любимых глаз. «До» – когда Женя был рядом и держал крепко за руку. Целовал, обнимал, что-то нежно на ушко нашептывал. «До» казалось тогда «навсегда», ну а вышло – «давай расстанемся». Вышел брошенный без сигналов бедствия Даня.

Вышли срыв, мост… Антон.

– Знаешь, правда спасибо, что вытянул тогда. Я в тот момент хреново соображал. Грузился уже какое-то время, вот и психанул. Но, наверное, мне та встряска действительно помогла. И ты… в смысле, рад, что тебя тогда встретил.

– Да чего там, – как-то внезапно скромничает Антон. – Ты тоже, вроде, нормальный пацан, когда на мосту не висишь.

Данила улыбается и даже молчит о том, что кое-кто обещал о злосчастном эпизоде больше не упоминать.

Когда заказанное наконец приносят, едят, болтая об отстраненном, не касаясь сугубо личного. Стейк Антон лопает с удовольствием, аж смотреть приятно, будто Даня сам приготовил и теперь плодами труда любуется. Дома Данила редко что-то серьезнее макарон по-флотски готовит, если дело себя касается. Все кулинарные изыски он сугубо для Женьки прокачивал, чтобы кормить чем-то вкусненьким и незаезженным.

Данила оплачивает счет и прощается с официанткой, наблюдая, как та откровенно флиртует с Антоном, даже рукой машет, когда они из ресторана выходят.

– Ты как, домой не торопишься? – спрашивает Антон, выуживая Данилу из мыслей.

– Вроде нет, – пожимает тот плечами. – А что?

– Тогда погнали в парк возле Адмиралтейки, – предлагает Антон и тянет Даню за собой, не оставляя маневров к отступлению.

По пути Антон вдруг тормозит, забегает в первый попавшийся круглосуточный и возвращается с мороженым.

– Эскимо или трубочка? – протягивает обе руки, мол, выбирай.

– Ванильное? – уточняет Данила, вглядываясь в упаковку.

– А ты не любишь? Типа ж классика.

– Нет, я в принципе любое ем. Давай трубочку, в эскимо шоколад обычно невкусный.

– Ну спасибо, – смеется Антон, отдавая мороженое. – Но хотя бы честно.

– Ты сам предложил. – Даня улыбается и рвет обертку. – Кстати, с чего такая щедрость?

– Так, небольшой вклад в нашу встречу. Лопай давай. Как говорится, дают – бери, а бьют – беги.

На аллее со скамейками Антон плюхается на первую свободную, а Даня садится следом. Время едва перевалило отметку в девять, но на улице попрежнему сохраняется тепло, словно октябрь не наступит уже со дня на день.

– Блин, после сладкого пить хочется, – жалуется Антон. – Надо было воды купить сразу, че-то не подумал.

– Так давай вернемся? – предлагает Данила. – Мы же там еще какой-то «24» по пути видели.

– Да мы только сели. Ле-е-ень, – тянет Антон. – Потерплю.

– Тогда я сам схожу. Сиди, – отвечает Даня и, не дожидаясь реакции, быстро уходит.

На весь маневр уходит не больше пятнадцати минут, но когда Данила возвращается к оставленному на скамейке Антону, видит, что тот уже не один. Сначала Данила логично предполагает, что кто-то из знакомых заметил Антона и завис поболтать, но когда подходит ближе, слышит явно не дружеский разговор.

– Бля, пиздуй нахуй обратно… откуда ты там вылез, – приказным тоном говорит тощий, но высокий парень. В руках стекляшка пива, за ухом заткнута сигарета. В олимпийке с гордой надписью «Раша» на груди, только треников в довесок явно не хватает для полного антуража.

– Господи, Толь, пойдем дальше. Других что ли скамеек нет. Забей.

Держа под локоток быкующего на Антона Толю, девушка явно в конфликт ввязываться желанием не горит, в отличие от благоверного.

– Да схуяли? Это он пусть уебывает! Понаехали, блять.

Харкает смачно, едва, наверное, на ноги Антона не попадая. Видно, туда и целился.

Данила обходит скамейку и встает рядом. Вмешиваться, конечно, пиздецки стремно, даже если этот неясно откуда нарисовавшийся Толя и не выглядит бывалым бойцом, но кто их, посланников подворотней и зассаных подъездов, знает. Только бросить Антона одного совесть не позволяет.

– А сам прям чистокровный в пятом поколении? – дерзит Антон в ответ, продолжая спокойно сидеть на скамейке, чем еще больше, кажется, Толю раззадоривает.

Тот делает резкий выпад, пинает Антона куда-то в районе щиколотки и, нависая, орет:

– Слышь, ты че, бля, вякнул сейчас?

Антон и Толина спутница действуют почти одновременно: девушка, хныча «То-о-оля-я-я!», дергает того за руку, хоть и безуспешно, а Данила в плечо подскочившего Антона цепляется и назад отводит.

– Забей, пойдем отсюда, пусть сидят ради бога, – просит Данила, ощущая, как тело Антона напрягается от злости.

Люди на соседних скамейках уже настороженно оглядываются, но вмешаться никто естественно не рискует.

Молча, Антон разворачивается и отступает, пока Данила продолжает для верности в его плечо пальцами впиваться.

– Зассал, да? Вот и вали, пидрила, – язвит, бросая в спину, неугомонный Толя.

Данила даже вздрогнуть не успевает, когда Антон вырывается и парой четко поставленных движений заваливает Толю мордой в землю, заламывая руку за спину – ту самую, что по-прежнему крепко сжимает пивную бутылку.

– Ты че, больной совсем? Отпусти его! – начинает верещать девица в унисон с кряхтящим Толей, которого Антон плотно прижимает коленкой к земле. – За языком следить хахаля своего научи сначала, – бросает Антон, но захват ослабляет. – Подумает следующий раз, прежде чем рот свой поганый открыть.

Отпихнув от себя Толину руку, словно та заразная, Антон поднимается и кивает Даниле – пойдем.

~~~

– Пятый дан по дзюдо, – отвечает на немой вопрос Данилы Антон, когда они отходят на достаточное расстояние. Парк остается позади, и Данила опасливо оглядывается через плечо, но преследовать их никто, конечно, не пытается.