В нетерпении, он жестом велел всем удалиться и торопливо прошел по коридору к ее келье. Около двери он замедлил шаг, приблизился осторожно, приложил ладонь к двери и прислушался. Ни звука. Но она была там. Он чувствовал ее за этой преградой так, как если бы его ладонь лежала не на ровной поверхности двери, а на ее груди. Это ее сердце так часто и гулко бьется или его собственное?

Джованни прижался щекой к двери и погладил теплое дерево. О, сладкая преграда, дающая возможность воображению. Где она? Спит ли еще? Или молится о спасении? А может, притаилась, чтобы атаковать и попробовать вырваться на свободу?

Но ей теперь не сбежать. Он улыбнулся.

Осторожно сдвинув засов, он снова прислушался: тишина.

Пико вставил ключ в скважину, и при этом странная волна сладострастия пробежала по его спине. Дурея от силы собственного сердцебиения, он повернул ключ. Один. Второй раз. И, облизав вдруг пересохшие губы, третий. Его дыхание теперь было шумным и частым, он чувствовал легкое возбуждение, сменившее предвкушение.

Взявшись за ручку, делла Мирандола потянул дверь на себя.

Она спала. Его ангел со сломанными крыльями, его Мадонна, убегающая от неизбежности, его пугливая Лань. Ее невероятные косы выбились из тугой прически, маленькие завитки на висках слегка вспыхивали при его движении, словно настороженно за ним наблюдали, сторожа хозяйку. Он посмотрел на тарелку: она ничего не ела.

Некоторое время он просто смотрел на нее, не веря своему счастью. Вот она! Протянешь руку, и медь волос польется между пальцев. Взмах черных ресниц, и зеленые глаза посмотрят на него, близко-близко. Теплая кожа окажется под ладонью, и вся она, дрожащая и испуганная, окажется в его руках. Эти губы, что чуть приоткрылись во сне, созданы для поцелуев, его поцелуев.

Он провел над ее телом ладонью. Наслаждение было чувственным, будто сладкий фруктовый сироп, тягучим, томительным. Он вдыхал один воздух с ней. Ни один мужчина никогда не преклонится перед этой красотой, как он. И поэтому никто больше не имеет права на нее.

Девушка пошевелилась во сне и вздохнула с всхлипом. А потом вдруг резко проснулась.

Она тут же ощутила его присутствие и задрожала, боясь открыть глаза.

Пико насладился ее испугом, а потом, облизав губы, хрипло позвал:

– Моя госпожа!

Она резко вскочила на постели, распахнула удивленно глаза.

– Простите, что потревожил ваш сон.

Он поклонился ей, Джованна встала осторожно с края кровати, сохраняя дистанцию между ними. Настороженно вглядывалась, словно пыталась понять, друг он сейчас или враг.

Потом потупила взор, встала к нему чуть боком и ответила:

– Я и так слишком долго спала.

Пико видел, как на шее пульсирует нервно жилка.

«Бойся меня, бойся!» – хотел крикнуть, наброситься на нее, но сдержался.

– Мне стало известно, что вас хотят похитить люди Пьеро Медичи. Прошу прощения, что не предупредил вашу семью об опасности, но было слишком поздно. Мы едва успели перехватить вас.

– Значит, это вы…

– Да, моя госпожа. Одна мысль о том, что вас хотят сделать игрушкой для капризного глупого ребенка, мне претит. Вы созданы совсем для другого.

– Но как вы узнали?

– Случайно, – уклонился делла Мирандола. – Мне стало известно, что вас собирались держать в небольшом домике и навещать.

Джованна нервно повела плечами.

– А вы что собираетесь?

И она подняла на него глаза. Долго смотрела, Пико молчал, не в силах ей ответить. Она словно душу его читала насквозь, зеленоглазая ведьма.

– Вы не вернете меня семье. Это так? – поняла Джованна.

– Простите меня, – вдруг ответил он. – Я не в силах отказаться… Я слишком слаб. Ваша красота, Джованна, лишает меня последних проблесков разума. Я слеп, моя госпожа. И только вы можете сделать меня снова зрячим.

Джованна прижалась спиной к каменной холодной стене кельи и смотрела на Пико как-то отстраненно, словно сквозь него или в совсем другую реальность.

– Я пытался отказаться. Пытался изо всех сил избавиться от этого груза, что тянет мою душу вниз. Я хочу парить в свете, верите ли? Но не могу. Потому что без вас… у меня нет крыльев. Я делаю много добрых дел, постоянно, молюсь, но… моя душа все равно просится во мрак. Без вас, Джованна, мне не подняться.

– Как просить вас? Как говорить? Вы же и сами все знаете. Вы писали о свободе человека выбирать. Это все, что я прошу. Свободы, – тихо промолвила она. Слезы полились сами.

Пико сначала метнулся выйти, потом снова повернулся к ней и почти с презрением выгибая свои красивые губы ответил:

– Да! Я писал об этом! Я возвещал свободу! Свободу человеку! О высшее, восхитительное счастье человека, которому дано владеть тем, что пожелает, и быть тем, чем хочет! Как мне объяснить вам, что это было до того, как меня предали? Я сидел в камере более маленькой, чем эта келья. Меня мучили. А я спрашивал себя, где же моя свобода. Где?

Его лицо на мгновение исказилось от боли, Джованна отвела взгляд, не в силах выносить это зрелище.

– Вы мучаетесь от страха, но поверьте, Джованна, вам нечего бояться. Вас не распнут, как меня, за любовь к истине. Вы были созданы для меня, поймите. Я лишь хочу говорить с вами, – делла Мирандола сделал несколько шагов вперед, и она подобралась, как настороженный зверек. – Не бойтесь.

– Я не боюсь. Но говорить не запрещено. Для этого не нужно держать меня здесь.

– Вы не понимаете. Я не могу работать из-за вас, – Пико поднял руку, словно хотел ее ударить, но сдержал свой порыв. – Вы ослепляете меня.

– Моей вины здесь нет, я не по своему желанию влияю на вас, а по вашему выбору. И вы можете отпустить меня. Освободиться. Я уеду, совсем скоро уеду из Флоренции. Прошу…

Пико улыбнулся. Покачал головой и вдруг стремительно приблизился к ней. Джованна бросилась в сторону, но он загнал ее в угол, уперся ладонями в стены, навис над ней. Его взгляд свободно гулял по ее лицу, груди, волосам. Но граф все еще не решался протянуть руку и дотронуться до прекрасного существа, что стояло перед ним.

– Я выбрал владеть тобой. И от меня не сбежать, Джованна, божественная, прекрасная, медноволосая… – она совсем вжалась в угол, ощущая его дыхание на лбу, на висках. Голос мужчины был хриплым, густым, пугающе вкрадчивым. – Куда бы ты ни направилась, я найду тебя. Никто не имеет права прикасаться к тебе, смотреть на тебя. Ты моя, ты только моя. Я уберегу тебя от всех, один я смогу владеть тобой. Ты ведь пойдешь за меня?

Ее трясло от страха, это была не нервная дрожь, а потрясение всего ее существа от осознания безысходности, понимания, что ни слезы, ни мольбы не разжалобят его сердце. Она оплакивала саму себя. Он поднял ее за подбородок и поворачивал, то влево, то вправо, любуясь блеском слез на щеках. Когда она открыла глаза, он улыбнулся:

– У тебя глаза еще зеленее, когда ты плачешь.

В его глазах не было безумия. Скорее спокойствие и уверенность.

– Вам все равно, что я чувствую.

– Все равно, – кивнул он.

– Вы не любите меня.

– Никто из тех, что жаждет вас, вас не любит. Им все равно, что вы чувствуете и думаете. Для них вы лишь вещь, способная приносить удовольствие, – серые глаза смотрели холодно.

– Я не вещь. Я человек.

– Я знаю об этом. Они растратят вас на ерунду и капризы. Я же распоряжусь вами мудро. Я спасаю вас. Поймите.

– Я не просила о помощи.

– Я все решил сам. Сегодня мы обвенчаемся, – он чуть отступил от нее, она слепила его. Невозможно было находиться так близко к Лани без желания схватить, поцеловать, подчинить…

– Я помолвлена! – Джованна вдруг пришла в ярость. Как смеет он так распоряжаться ею? До сих пор она сдерживала себя, пытаясь договориться, но теперь поняла, что все это было напрасно.

– Разве вы любите его, Джованна? этого Торнабуони? Скажите мне! Вы знаете его? – в его голосе звенел гнев.

– Нет, – с трудом смогла ответить она.

– Тогда, возможно, у вас и там не было выбора, Джованна? Вас отдали за него тоже как вещь. Отослали ему, как ценный подарок.