Через десять минут он открыл ей дверь, небритый, с темными пятнами под глазами, и пошел в своем длинном халате в полумрак комнаты, где бесшумно мелькал телевизор.

– Слушай, ты бы хоть форточку открывал! – воскликнула Мальва, почувствовав, как у нее перехватило дыхание.

– Мать, не бранись, – сказал Гусев и дернул форточку за шнурок. – Извини, я лягу.

Мальва вошла в кухню и остановилась в растерянности. Повсюду стояли молочные бутылки с мутной водой, немытые кастрюли и стеклянные банки. Там и тут валялись горбушки черствого хлеба, огрызки фруктов и яичная скорлупа. Вода в их городе была с повышенным содержанием железа, поэтому раковина основательно заржавела.

– Слушай, посуду, что ли, моешь? – крикнул из комнаты Гусев. – Оставь ты все это в покое!..

– Ну, не ори, какое твое дело! – ответила Мальва.

Досада на Гусева быстро прошла. Какой с него спрос – он художник, режиссер от Бога. Бытовые мелочи и должны проходить через его жизнь по касательной. Со студийцами Гусев был строг, деспотичен – орал на них, беспощадно высмеивал, бывало, и унижал, так что дело доходило до истерик. Но ему все прощалось, потому что он и себя не щадил. Женская часть студии называла его между собой «добрым гангстером».

Она вымыла все, что было в раковине, но от этого общая картина кухни не изменилась. «Тут часа на три работы, если по-настоящему, – подумала Мальва. – Позову сегодня Куму и Лиду».

– Ну, успокоилась? – спросил Гусев. Он лежал на спине, прикрыв глаза.

– Хорош гусь, – с напускной строгостью сказала Мальва. – До ручки довел и себя, и квартиру… – Она уселась в кресло и закурила.

– Ай, брось… Хорошо, что ты позвонила.

– Понимаешь, хотела отпрашиваться, поскольку в институт тоже надо ходить. Ну, хотя бы через раз.

– Теперь походишь.

– А ты что, думаешь… сляжешь?

– Уже слег. – Он повернулся, и лицо его исказилось от боли. Мальва вскочила.

– Что сделать?.. Гусев, что?..

– Грелку… – прошептал он. – В ванной комнате.

Она нашла электрогрелку и включила ее в розетку над тахтой.

Гусев пощелкал переключателем.

– Беспризорник, – тихо сказала Мальва и провела рукой по его небритой щеке. Он ткнулся губами в запястье.

– Все бы ничего, – сказал он, – за ребят обидно.

– Не думай об этом.

– Как не думать… До смотра два месяца. Я уж думаю: может быть, здесь?..

– Кончай, Гусев! Это исключено. Ты же будешь скакать, орать. А тебе надо спокойно отлежаться.

– Тепло на улице?

– Тепло. Градусов восемнадцать.

– Затянулась осень… А в Москве, передавали, уже снежные заносы, мороз. Налей воды.

Мальва налила полный стакан. Гусев, покряхтывая и чертыхаясь, сел в постели и жадно стал пить. Она смотрела, как у него ходит кадык. Ей тоже захотелось минеральной, но она только сглотнула: у больного лекарство не отбирают.

– Гусев, милый, тебе же лечиться надо, – сказала Мальва.

– А, все равно подыхать.

– Слушай, не морочь голову! При том, что тебе дано, так плевать на свое здоровье… ты просто гад!.. – Она присела на край постели. – Гусев, почему ты не женишься?

– А кому я нужен? Ты пойдешь за меня?

– Ну, знаешь… Я уже один раз побыла замужем, с меня покуда довольно. И вообще у нас, Гусев, студийные отношения. По-моему, тебе надо жену вовсе не из студии. Простую добрую бабу, чтобы ждала тебя с пирогами.

– Степаниду?

– Ну, не трепись! Кстати, где она?

– Уехала.

– Куда?

– Куда теперь уборщицы ездят? В санаторий.

Он снова зажмурился и замолчал. Она пересела поближе, положила руку ему на плечо.

– Гусев, миленький, худо?

Мальва молча страдала, пока он не справился с болью.

– Ну, что у тебя?.. Как институт? – спросил Гусев.

– Да ладно, к чему сейчас об этом.

– Свари себе кофе.

– Не хочется. Дома пила. – Она вернулась в кресло.

– Тогда расскажи, как на работе.

Мальва помолчала, как бы настраиваясь на волну своих главных переживаний, и вдруг улыбнулась.

– Ты понимаешь, Рудька, они такие доверчивые, такие лапочки, им что ни скажешь, они глазами – хлоп-хлоп! Иногда думаю: господи, да зачем же за такое удовольствие еще и деньги платят?

– Денег-то много?

– Немало. Шестьдесят рублей.

– Ну, это не деньги, а слезы.

– Если бы ты выбрал время…

– Ну что ж, зайду, когда скажешь.

– Только не сейчас, мы еще кое-что наработаем.

– Что ставишь-то?

– «Карлсона».

– Выключи грелку, кажется, хватит.

И когда она потянулась через него к розетке, он вдруг обнял ее и потянул к себе. Мальва напряглась, растерянно улыбнулась:

– Мой принц?..

Гусев, как водилось у них в студии, поддержал игру, ответив тем, что они сейчас репетировали:

– Сударыня, могу я прилечь к вам на колени?

Она попыталась освободиться.

– Н-нет, мой принц…

– Я хочу сказать: положить голову к вам на колени?

И поскольку Мальва молчала, Гусев шепнул:

– Реплика, реплика!..

– Да, мой принц, – вздохнула Мальва, расслабляясь.

– Вы думаете, у меня были грубые мысли?

– Я ничего не думаю, мой принц.

– Прекрасная мысль – лежать между девичьих ног.

– Может, не надо, Гусев? – попросила она. – Это слишком близко к тексту. Неужели я интересую тебя как женщина?

– Полежи со мною, – сказал он, – мне так легче.

В голосе его было что-то смиренное, и она его пожалела.

– Что, мой принц? – спросила она потом, когда он курил и посмеивался, а она лежала рядом с ним.

– Ничего.

– Вам весело, мой принц?

– Кому? Мне?.. О господи, я попросту скоморох, – сказал Гусев.

Она вздохнула:

– Ну, вот и порепетировали…

Они закурили. Он сказал:

– Строго говоря, я не должен был назначать тебя на Офелию.

– Почему?

– Какая-то ты недоразвитая.

– В каком смысле?

– Чувственно зажатая.

– А… да, – поняла Мальва и покраснела. – С этим плохо. – Упреки подобного рода она слышала и от бывшего мужа.

– А боль, как ни странно, ушла.

– Гусев, – сказала она, – на таком лечении ты долго не протянешь.

– Ну, придумай что-нибудь радикальнее.

– Санаторий, к примеру.

– Это для Степаниды. Есть, говорят, одно лекарство, германское, что ли, но поди достань.

– Как называется?

– Называется? Сейчас… – Гусев задумался. – Орниеналин.

Мальва встала, открыла портфель и достала потрепанную записную книжку.

– Скажи-ка еще раз.

– Ну вот, задергалась. Думаешь, это легко?.. Слушай, не надо, я пошутил.

– Не твоя забота! Город у нас портовый. Лежи, болезный, мне пора. До вечера. Днем забежать тебя покормить?

– Еще чего!

Мальва причесалась у старинного зеркала в золоченой раме и помахала ему оттуда рукой.

У нее еще оставалось полчаса до работы, и по пути она зашла в «Гном». Пани Марина недавно открылась, и посетителей было мало.

– Смотрите, Бошка идет! – сказала сама себе пани Марина. Мальва уселась на высокий табурет у стойки, пристроив портфель на полу. Ни о чем не спрашивая, пани Марина сварила чашку кофе и поставила перед ней. Мальва знала, что самой никогда не следует начинать разговор, пани Марина его не поддержит. Повозившись еще немного возле своего шипящего паром агрегата и отпустив двух посетителей, она встала, наконец, напротив Мальвы и выложила круглые локти на стойку.

– Ну что, вернулся к ней Марек?

Мальва покачала головой. Речь шла о Лиде, расставшейся недавно со своим Виктором.

– А, я ж говорила!.. До заморозков пусть не ждет. Пока на дворе тепло, он будет героем, а как только похолодает, подумает и о домашнем очаге.

Она отошла к новому посетителю, по обыкновению удивленно переспрашивая заказ и добавляя к этому: и что еще? Они со сменщицей работали через сутки, и в эти промежутки Мальва скучала.

– Не курите, молодой человек, – сказала пани Марина. – У нас не курят.

– А почему девушке можно?