В задумчивости схватил кружку с чаем, оставшимся от Самойлова, и машинально сделал глоток.

– Тьфу! Гадость какая!

Пошел к умывальнику, вылил чай в раковину и принялся мыть кружку. В результате ремонта на кране перепутались цвета на вентилях, поэтому Тальберг регулярно промахивался и включал холодную воду вместо горячей. В этот раз произошло то же самое. Он повернул красный водопроводный кран, но вода пошла ледяная.

Он не выдержал, взял отвертку и переставил вентили.

– Давно мог сделать, – подумал он и замер от пришедшей мысли. – А что если…

Забытая чашка осталась возле умывальника. Он поменял местами полярность на питании оптического концентратора.

– Попробуем снова. Если и сейчас не получится, не знаю, что и делать.

Установка заработала. На краените появилось маленькое отверстие, куда меньшего диаметра, чем первое, полученное в штатном режиме.

– Ай да Тальберг, ай да сукин сын!

Настроение резко улучшилось. Хотелось петь и танцевать, но ни со слухом и ни с хореографией не ладилось, поэтому он ограничился пятикратным повторением «Ай да сукин сын!», выключил установку и вынул из штатива кусок краенита с двумя отверстиями.

Итак, они перепутали полярность питания и вместо фокусирования луча концентратор… рассеивал? Но куда-то же энергия шла, какое-то воздействие осуществлялось. Тогда почему они ничего не заметили?

Он покрутил краенит, присмотрелся повнимательнее. Внешний вид не изменился, но на ощупь ощущения отличались. Не с первой попытки понял, но через мгновение дошло: кусок стал теплым и шершавым.

– Интересно…

У Тальберга появилась гипотеза. Он бросил опытный образец на кусок доски, лежавший на лабораторном верстаке, взял гвоздь и одним ударом молотка загнал в краенит по самую шляпку. Вот и ответ: в результате облучения по большой площади краенит потерял прочность по всему объему.

Плоскогубцами выдернул гвоздь. Отверстий стало три, и расположились они в ряд с шагом в сантиметр.

Ему пришла безумная мысль. Если с помощью облучения они лишили краенит экзотических свойств, значит можно… Тальберг не сдержался и лизнул кусок, воображая, как забавно, должно быть, он выглядит со стороны.

Вкус показался сладковатым без специфических оттенков, будто несладкий сахар. Он прислушался к внутренним ощущениям, но ничего нового или необычного не почувствовал.

– На сегодня хватит, – он бросил краенит в кучку к остальным кускам, надеясь, что тот не ядовит.

Повесил халат в шкаф, натянул куртку, проверил, выключены ли электроприборы. На секунду замешкался, нащупывая по карманам ключи, погасил свет и прикрыл дверь, но запереть на замок не успел, краем глаза заметив, как в лаборатории мелькнул синий огонек.

На верстаке лежал образец, который они мучили половину дня, и светился мягким голубым светом. Он взял его, поднес к глазам, чтобы рассмотреть получше, но свечение тут же пропало. Положил на место, свечение вернулось. Снова взял, снова погасло.

Кажется, очередная загадка.

Тальберг почувствовал, что с него достаточно тайн и вопросов. Он прицепил краенит за одно из отверстий на связку ключей и ушел домой.

11.

Конь и Саня дружили с пятого класса. Сейчас виделись не в пример реже, но время от времени собирались, чтобы культурно отметить важное событие.

И такое событие настало – Виталик Конев пригласил на день рождения. Договорились встретиться в семь вечера возле маленького круглосуточного магазинчика на углу. Саня пришел первым и стоял у входа, переживая, чтобы не опоздали Лева и Митька Однорогов с общим подарком, купленным вскладчину.

Волновался зря, собрались быстро. Вскоре и Конь подкатил с подругой – Леськой Зайцевой, не выходившей из дому без маленького черного рюкзака с черепом на цепочке. Саня сперва постоянно пялился на огромные «тоннели» в ее ушах, магнитом притягивавшие взгляд, а потом привык и перестал замечать.

Конь пришел в ослепительно белых кроссовках, выделявшихся на контрасте с остальной одеждой в черных тонах, за исключением яркого светлого шарфа.

– Леськин подарок, – пояснил Виталик, – она говорит, шарф должен под туфли подходить.

Надо признать, ему чрезвычайно шло. Саня немного позавидовал, но кроссовки никогда бы носить не стал – в них сильно потели ноги.

Зашли в магазин и разбрелись вдоль полок в раздумьях, что бы такое прикупить. Лева взял вафельный торт.

– Фигня, – сказал Митька Однорогов. – Большая конфета.

– Сам ты фигня, – обиделся Лева. – Зато держать удобно без всяких тарелок.

Купили небольшой бисквитный торт с шоколадной глазурью и вишнями. Сладкого никто не хотел, но день рождения без торта – моветон. Саня на полке с мелочевкой нашел маленькую праздничную свечу.

Митька схватил коньяк.

– Дорого, – поморщился Лева, – и гадость редкостная.

– Сам ты гадость, – обиделся Митька Однорогов.

В конце концов, Конь выбрал две бутылки сладкого десертного вина:

– Вы знаете, как оно хорошо идет в прохладную погоду? Лучше любого коньяка!

Возражать не стали, хотя Саня вино не любил, особенно сухое. От него случалась изжога.

Напоследок на кассе захватили комплект бумажных тарелок с пластиковыми ложками и пачку одноразовых стаканчиков. На выходе из магазина долго стояли и чесали затылки, куда бы пойти, чтобы употребить. В разгар раздумий Саня вспомнил:

– А подарок?

Лева раскрыл пакет, Митька Однорогов вынул из него новенький мяч, перевязанный золотистой лентой с бантиком, и пластиковый сувенирный кубок «Лучшему другу» и протянул Коню.

– Поздравляем от нас всех!

При выборе подарка руководствовались тем, что Конев с детства играл в футбол, пропуская уроки, и с трудом закончил школу, не интересуясь ничем, кроме физкультуры. Он числился в местной команде, но хвастал летним переводом в высшую лигу – якобы дядя, живущий в столице, обещал замолвить слово. Саня к футболу относился с равнодушием и не понимал, в чем интерес наблюдать, как потные мужики за аномально большие деньги бегают с шариком по полю.

По этому поводу он разработал теорию, а точнее две. Во-первых, спорт замечательно заменял гладиаторские бои – суть та же, но гуманнее, трупов меньше. А во-вторых, когда человек ничего не добился и похвалиться ему в жизни нечем, он начинает гордиться чужими достижениями – например, победой футбольной сборной своей страны, культурой, историей, в общем, всем тем, в чем нет ни капли его заслуги. Есть, конечно, очень небольшое количество людей, интересующихся непосредственно футболом, а не шумом вокруг него.

Конь под единогласное одобрение предложил пойти в парк и, пока они брели по улице, подкалывая друг друга шуточками, погасло солнце и включились фонари. Едва вечером темнело, как становилось холодно, поэтому в пустынном парке из живых существ были лишь коты и собаки. Изредка кто-то проходил по центральной аллее, сокращая путь.

Выбрали скамейку на одном из «аппендиксов», чтобы никто не потревожил. Рядом стоял одинокий фонарь и создавал необходимый праздничный настрой, который только может быть ночью в пустом весеннем парке. Составлявшие сидение доски отсутствовали, и Конь уселся на спинку скамейки.

Саня зажег свечку и воткнул в торт. Виталик, не вставая, загадал желание и задул огонек под нестройное хоровое пение.

– Кто разрежет? – спросил Саня.

Вызвалась Олеся, и тут они вспомнили, что нет ножа.

– Пластиковой вилкой, – предложил Митька Однорогов.

– Фигня, – возразил Лева. – Ложкой на порядок удобнее.

Манипулируя гнущимися вилкой и ложкой, разделили многострадальный торт на части, при этом кусок, доставшийся Коню, оказался раза в два больше остальных.

– Потому что Конь – именинник? – поинтересовался Лева.

– Это потому, что я торт не ем, – пояснила Олеся.

– Фигуру блюдешь?

– Не твое левячье дело.

Разложили бисквит по тарелкам и приступили к праздничной трапезе. Бумажная посуда гнулась на весу, чем сильно усложняла задачу. У Митьки Однорогова половина куска упала на землю, и он по этому поводу расстроился, потому что вымазал кремом парадные штаны, надеваемые только по особым случаям. Саня не сомневался, что Однорогов будет жениться в этих же штанах. Хотя с такой фамилией, наверное, лучше вообще не жениться.