Он, конечно, был для нас хохлом, но это ничего не меняет.
– Не, ну вообще – я верю в Бога, – серьёзно сказал Саня, – не то, чтобы я особо разбираюсь, чего там в Библии написано, но мне кажется – есть какой-то создатель, понимаешь? Всё-таки я замечаю, что надо по совести жить. Если ты говна не делаешь, то и тебе нормально будет.
– Ой, бля, по какой совести? – вмешался Лёха – Ты нарик тот ещё, кидаешь лохов всяких покруче всех нас вместе взятых.
– Слушай, ну, во-первых, я не нарик. Скажешь так ещё раз – получишь п**ды сразу. А во-вторых – лох на то и лох, чтобы его кинуть. Это законы джунглей, брат. Природа, понимаешь? Но есть вещи выше природы, я вот о чём толкую. Я же тебя не кину. И если мы о чём-то с тобой условились, я сделаю. В отличие от тебя. А вот ты, Лёха, вообще борщишь частенько, потому и отхватываешь по полной.
Тут вмешался Захар:
– Ой, Сань, да он вообще конченный, нашёл, о ком говорить.
– Ой, да пошёл ты! – заржал Лёха в ответ.
– Не, ну Лёх, серьёзно, эта история с бутылкой на той неделе, это полный зашквар. Даже для меня, человека неверующего! – ответил Заха.
– Да что-то я не заметил, чтобы ты был особо против, – начал вскипать Лёха.
– Против чего, пацаны? – не понял я.
– Короче, – начал Заха, – дичь полная, ха-ха-ха. Захожу я на той неделе к Лёхе, когда тётка его была на работе. У него сидит Винт. Прихожу с плюхами, естественно. Садимся за стол, лепим, и тут понимаем, что бутыля-то у нас и нету. И что ты думаешь? Лёха такой говорит: «О, так это ж тётка тут в церкви была», понял, и прямо у меня на глазах достаёт там с какой-то полки бутылку со святой водой, выливает воду в раковину и делает там дырень. Это же жесть полная, даже я на такое не способен! Даже Винт, блин, который уже себе под колено говно всякое ставит, сказал, что это дичь.
– Бл*, ну ты урод, – заржал Саня, отвешивая Лёхе подзатыльник, от которого тот ловко увернулся.
– И что, вы покурили? – спрашиваю я.
– Не, покурили, конечно, но как-то не по себе было)))
– За-а-а-ха-а-а-ар, – протянул кто-то из пацанов.
Все заржали. «Да это вообще жесть полная», – вставил кто-то. «Не, пацаны, ну а что делать было?» – со смехом ответил Лёха, и разговор компании как-то ушёл в другое русло, оставив нас с Саней продолжать беседу.
– Не, ну уроды, конечно, – Саня усмехнулся и закурил свой Dunhill, угостив меня. – Понимаешь, Лёха – хороший пацан, я его по-братски люблю. У него душа чистая, русская, но он–как ребёнок, понял? Немного не всекает, чего творит. Вообще, если к нему нормально, то и он к тебе нормально. Но есть за ним такой косяк, он борщит часто. И торчит. Не знаю, ты, может, уже замечал, но он пытается доказать, что он хуже, чем он есть. И заигрывается. Ну чисто как ребёнок.
– Да я заметил! – закивал я головой. Градус алкоголя сделал эти движения чуть более горячими, чем они были бы по трезвости.
– Знаешь, у него история такая, нелёгкая. Ты, ведь, не знаешь даже малой части всех движух. Но я тебе расскажу, ты нормальный пацан, за базар отвечаешь. Короче, Лёхе несладко в жизни пришлось. Матушка его умерла от какой-то сердечной болезни когда тот ещё пацанёнком бегал, с отцом она в разводе была, тот сиделый, знаешь? Типа вор, но не лох какой-то, серьёзный мужик. В общем, я точно не знаю, сел ли он когда они ещё были в браке, или уже потом, но это не суть. Он откинулся, когда Лёха был уже подростком, ну и сиротой, получается. Отец мужик ровный, совестливый, старался как мог восполнить то, что не додал, а как восполнить, если они почти незнакомы были? Баблом конечно. Он при бабле же как был, так и остался. У него там, после отсидки, сразу другая семья, дети, понял? Но Лёху он не забыл. Воспитывать, понятно, было уже поздно, ну, знаешь, не можешь же ты воспитывать сына, если начал с ним общаться, когда тому уже лет двенадцать. Но бабками помогает всегда…. Всё, что у Лёхи есть, – это всё на отцовские деньги. А ещё у Лёхи есть старший брат. Родной. Он его старше лет на пятнадцать примерно. Может, чуть меньше. Погоняло у него – Авария, потому что он жестил ещё в девяностые. Лёха как-то рассказывал о его выходках. Лёха ещё малой был, и тогда, знаешь, время такое было, не было же всякой синтетики угарной, все как-то быстро с дудки на героин перескакивали. В общем, брат его тоже по этому делу был. Ну и вообще, по всем делам он был первый. И воровал, и даже, говорят, замочил кого-то, но батя отмазал. А потом решил с геры слезать, и вроде как за ум даже взялся, но когда мамка умерла, он начал жёстко бухать и до сих пор так и бухает. Мы его по-любому как-нибудь на районе встретим, я тебе покажу. Пропащий чувак. Ну, знаешь, чисто алкаш. Ему всего тридцать с чем-то, а выглядит на все пятьдесят, тусуется со всяким сбродом. Неудачники.
Он замолчал на несколько секунд, докуривая очередную сигарету.
– Ну, короче, Лёху на воспитание взяла тётка. Мамина сестра. У неё у самой дети уже взрослые были на тот момент, все разъехались. Я уж не знаю, что там и как, она его воспитывала хорошо. Лет до пятнадцати. Знаешь, он таким мальчиком был, все его даже стебали. Не разрешала она ему в другой двор уходить, оберегала от брата, не разрешала им общаться. Отец всё это время бабло на сына ей заряжал. А потом – как у всех: компании, бухло, дудка. Лёха начал от рук отбиваться, а она и забила. Не родной же, как ни крути, сердце не болит так, как за своих. Лёха с ней живёт, материну квартиру они сдают, плюс отцовские деньги… В общем, особо ни о чём думать не надо. Вылетел, вот, из универа в этом году. Два курса отучился всего. Он тебя на год старше. Всё говорит, что восстанавливаться будет. Хочется, конечно, верить, но знаешь, что меня пугает? Он что-то юзает слишком много. Затусил с этим соседом Винтом, я его особо не знаю, но Винт феном торгует и сам юзает. Сам знаешь, на «скорость» подсаживаешься очень плотно и очень быстро. Я терпеть не могу всех этих феновых торчков. Вся эта дрянь московская сжигает мозги за считаные месяцы. То ли дело кислота… Лёха ещё весной кричал, что хочет снова учиться пойти, а сейчас уже переобулся – зачем мне эта учёба, люди не знаниями зарабатывают. Говорит, нахрена ему эта жизнь офисная, когда можно «мутить дела и спать допоздна», но только какие дела? Ты его видел? Это вообще не про него. Он парень добрый и наивный, как цыплёнок. Я вот всё пытаюсь ему втолковать, что его быстренько повяжут, если он решит что-то там мутить. Такие дела, – Саня смачно сплюнул.
Слушая эту историю, я всё искоса поглядывая на веселящегося Лёху. Высокий, худощавый, светловолосый парень. Его называли Рыжим, потому что у него была очень забавная примета: прядка волос на голове была с детства медной. Она ярко выделялась на фоне остальной светловолосой бошки. Бессменная усмешка на лице. Он не воспринимал никого и ничего всерьёз, но иногда казалось, что за этим вечно лукавым взглядом есть что-то очень глубокое, неизведанное.
Глаза ярко-синие. Такие, что сразу бросились в глаза, когда я пришёл в компанию. Я весь первый день всё одёргивал себя, чтобы не пялиться на них, как влюблённый педик (как бывает, стараешься не смотреть на бросающееся в глаза физическое уродство, но взгляд к нему так и тянется. С красотой так же получается). Сначала даже не особо хотелось с ним разговаривать из-за этого, но потом попривык.
Девчонки ему постоянно мурлыкали: «Лё-ё-ёш, вот бы нам такие глаза». А ещё девчонки мурлыкали: «Вот бы на-а-а-ам такие реснички!» – видимо, ресницы у него были красивые. «Вот бы на-а-а-ам такую улыбку!» – улыбка у него и правда была такая, что всегда хотелось улыбнуться в ответ.
Лёха и Димас были самыми лучшими друзьями Вано. Заха, Саня и остальная шобла как-то потом образовалась. Но по детству они всегда были втроём. До сих пор зачастую даже приходили и уходили втроём. Только если Вано и Лёха к себе прямо располагали своей простотой, то Димас мне совершенно не нравился. Такой он был весь вылизанный, манерный, высокомерный. И он всегда как-то холодно ко всем относился, держался всегда как-то странно, будто едва знаком с пацанами, типа забрёл в тусу случайно.
