– Ничего себе. Что ж, Никита, попробую помочь.

На следующее утро опять продолжились занятия с царскими грамотеями. Еще немного, и царь прикажет отправить их всех в экспедицию по земле царства, чтобы сделать картографическую съемку всех губерний и уездов.

Через неделю уже ехал Никита с Мокрутой и Нестором выбирать место под устройство верфей. От количества забот кружилось в голове, а спать приходилось все чаще в карете во время переездов. Работы не прекращались ни днем, ни ночью.

Река Гороховка подернулась легкой рябью, неспешная речная волна плескалась об глинистый берег.

– Надо выбирать место, чтобы был пологий берег. Вот тут, возле камышей, доброе место, – показал пальцем Мокрута.

– Но надо ведь, чтоб и глубина была достаточной, баржи-то большие будут сходить, – возражал ему Нестор.

– Верфи мы будем строить вот здесь, около заводи. – Никита решительно двинулся вперед. Мокрута нес на своем плече столбики, которыми предстояло разграничить место будущей стройки. Их сопровождало около десятка рабочих, с разметочными колышками и молотами в руках.

– Великое дело намечаем, – проговорил Нестор. – Отсюда пойдут по рекам невиданные прежде чудеса.

Будто в ответ на это Никита взял первый колышек и одним ударом осадил его.

Началась работа. Вязаные плоты приводили сплавшики откуда-то с юга, и рабочий люд, с пением «Дубинушки» втягивал его на берег. Застучали топоры, запели пилы, и начала возводится верфь. Поначалу Никита очень терялся, не знал, какие распоряжения ему отдавать. Но потом привык. Всего за два месяца построили верфь и заложили на ней два паровых буксира: «Судак» и «Осетр».

Сложнее всего давалась отливка котлов. Копоть висела над рекой, рабочие валились с ног от усталости. Все чаще стали наведываться государевы слуги, качали головами и охали.

– Да где ж это видано: кастрюлька на лодке. Смех, да и только.

– И посмотри, посмотри. Ишь, железом дно лодки простилают. Утонет баржа, и от берега не отойдет.

– Не сносить головы ни Никитке ихнему, ни Нестору, что привел его. Да и остальные закончат жизнь свою в царской пыточной.

– Да, давно уж пустует пыточная. Но недолго ей осталось пустовать – будет вся набита теми, кто верфь эту потешную сделал.

Посмеивались и иностранцы, да не все. Некоторые смотрели вострым глазом, да привечали всякое движение, и своим правителям слали доклады.

Более всех бранил идею Селиван Никифорович, поднимая люд и общественность на протесты против строительства новых судов.

– Видано ли дело, отцы-братия, – вопил Селиван Никифорович перед толпой собравшихся жителей Горохова, – чтобы пускать столько казны на отроческие игры. Служивым людям не плочено, подати поднял – а тута забавы детские, и то, чего никогда не будет, ибо сие есть против того порядку, что указано нам самим Богом. Да и кто такой есть, отрок сей Никита? Откуда он явился? Не боярский сын он, не царевич – а возможно и вовсе холоп прирожденный.

– Верно говоришь, Селиван Никифорович! – выкрикивали в ответ. – Где же это видано, чтобы дитяти, да еще и возможно холопскому или того хуже, сыну какой девки непотребной, енеральское звание давали?! Что же это делается, люди добрые.

– Вон самозванцев! Вон самозванцев! Долой верфи! – дико завопил кто-то в толпе.

Казалось, еще чуть-чуть, и народ бросится к верфям, и начнет их громить. Но вдруг появился на добрых конях отряд конных гвардейцев, и впереди скакал на вороном жеребце сам воевода Кирило Евсеич.

– Эгей, народ! – зычно прокричал Кирило Евсеич. – Больно голосисты стали зовущие вас на бунт! Вашими руками державу нашу разрушить хотят! Кто против воли царской – выходи наперед!

Толпа поутихла. Люди в молчании уставились на конницу, которая их окружала. Стоявший на трибуне Селиван Никифорович, увидев мрачные лица конников, был обескуражен, губы его задрожали. Он вдруг понял, что еще мгновение, малейшее неразумное действие с чьей-либо стороны – и начнется стычка. И, вполне возможно, ему уйти не удастся, и тяжелая шашка царского конника не посмотрит в пылу схватки на его боярское звание – разрубит пополам. Зарубежные протекции посмертно – помощь приятная, но небольшая.

– Да нечто кто посмел бы, – начал медоточивым голосом Селиван Никифорович, – против воли батюшки нашего, надежи-государя, даже слово молвить. Все мы здесь собрались люди мирные и законопослушные, дабы лишь обсудить происходящее.

– Ну, эту свободу у вас никто не отбирает, обсуждайте. Но кто если посмеет что… не сносить тому головы! Лично на кол посажу!

Толпа начала потихоньку расходится.

Через несколько дней глашатаи в Заморском царстве, в Вестфридии и даже в саркабской столице Джейран-Джейран зачитывали на перекрестках обычную недельную сводку со следующей статьей:

« В землях царства Гороха 24 июня года 1022 прошли массовые акции протеста против деспотичного стиля правления и притеснения всяческих свобод. Кроме политических, выдвигались и экономические требования. Демонстранты потребовали отчета власти за несоразмерные бюджетные расходы на проекты, целесообразность которых поставлена под большое сомнение. Лидер оппозиции Селиван Никифорович Скрытнинский призвал приостановить финансирование несбыточного проекта строительства самоходных барж, что выглядит по меньшей мере справедливым в царстве, где четыре пятых населения находится за чертой бедности. Демонстранты требовали, по крайней мере, дать отчет по расходу средств на этот проект. Требования выполнены не были, при этом власть применила силу против мирного населения… Вот как сам лидер оппозиции Селиван Скрытнинский описывает происходящее: «Это произвол царского режима, и мировая общественность не может молчать. Лидеры мировых держав обязаны применить разнообразные инструменты воздействия, включая жесткие экономические и политические санкции, чтобы противостоять бесчеловечному режиму царя Гороха. Возмутительным образом мирная демонстрация была разогнана тяжеловооруженными конными гвардейцами, есть много жертв. В тайной царской пыточной томятся тысячи безвинных узников». С места событий, специальный корреспондент Вэли Вайрисон…».

На тумбочку царя лягло сразу несколько десятков нот протеста от лидеров мировых держав. От заморского царя пришло целых четыре ноты протеста. Царю и его воеводе запретили въезд во все страны, кроме страны саркабов. Там поддерживали общий шум, но торговлю не останавливали. Царь, сцепив зубы, наблюдал за происходящим. Только мрачнел лицом.

– Да, развернули они против нас кампанию: заморозили выплаты за вывезенные нами же товары, – жаловался царь Горох Кириле Евсеичу, – просто наглый грабеж. Фактически свернули всю торговлю. Да что свернули: товар забрали, а как деньги платить, так кукиш с маслом. Падлы!

– Не печалься, царь-батюшка. Возобновят торговлю, только уляжется шум.

– Да не уляжется. Видишь как взялись. Видно готовят что-то серьезное. Свергнуть меня хотят, а на мое место поставить свою марионетку. Все у них просчитано…

И вот наконец готов был «Судак», ухнул в воду и поплыл, не утонул. Царь пришел лично со свитой посмотреть на судно.

Никита стоял около котла и бодро командовал.

– Так, заливаем воду… Уровень не превышать! Теперь дрова закладываем. Не слишком туго.

– Когда думаешь плыть, Никитка? – Нестор обеспокоено ходил в передней части судна. – Ишь громадина какая, говорил, меньше надо делать. Какие бурлаки такую-то громадину потянуть смогут?

Никита молчал. Котел начал постепенно шуметь, как закипающий чайник. На набережной набралась громадная толпа любопытствующих.

– Ой, глядите, печка на барже. Вот смеху-то.

– Никита Орлович умен, пойдет баржа…

– Да ну, с деда-прадеда вдоль бережка Гороховки да Немы все бурлацкими босыми ногами истоптано. Так и далее будет.

В верхней части котла было сделано нечто вроде манометра, из трубочки и пружинки. Чем более пар давит, тем больше из трубочки выпирает наружу прут, покрашенный в полосочки. Прошло около двух часов и прут вышел почти полностью.