– Это суп, – сказал я и крупно вывел маркером в воздухе это слово, добавив буквам свечения. – Земное блюдо, широко распространенное. Состав – вода, соль, мясо, овощи.

– Вода? – ужаснулась Мармала.

– Соль? – завизжала бактерия, сжимая вакууоли.

– Мясо? – насторожился Шпыш.

– Овощи? – хмыкнул Нрд.

– У? – протянул У.

Шуршуны посовещались и постановили:

– Не жжжжж.

Вижу, тут собрались большие поклонники супа.

– Вкусно! – заверил их я и для убедительности погладил свой живот. Не заметив отклика на лицах моих учеников, я убрал суп и заменил его голограммой котлеты.

– Котлета, – торжественно объявил я. – Обыкновенная. Жарится на масле с двух сторон. Обычно состоит из мяса.

– Знаю, – буркнула Мармала. – Вы едите мертвых животных.

– По отношению к котлете это гуманно, – сказал я. – Мы на Земле придерживаемся принципов ненасильственного поедания.

– Прием пищи – поединок, – возразила центаврианка. – Сражение равных. Сегодня вы едите котлету, а завтра она вас.

Я поперхнулся.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

Пока мы спорили, остальные ученики занялись своими делами. Половину слов в нашем диалоге они не понимали. Я осознал свою ошибку и вернулся исходной теме.

– Рис, – написал я маркером, показывая соответствующую голограмму.

– Это жжж! – хором сказали шуршуны. – Знакомый жжж. Каждый жжж. Рис летать? Рис собирать нектар?

– Нет. Он растение.

Шуршуны в недоумении переглянулись:

– Где цветок? Что опылять?

– Его не надо опылять. Он уже готов. Рис надо варить и есть.

И тут шуршуны нырнули под парту, вытащили оттуда дряхлый бумажный словарь и принялись его листать. Где они добыли этот антиквариат? Украли из музея? Десять шуршунов переворачивало страницы, остальные бегали глазами по строчкам. Координировал действия самый крупный шуршун, по всей видимости, вожак. Его отличал загнутый вверх носик и зеленая жилетка с дырками для крыльев.

– Что вы ищете? – спросил я у него.

– Слово «варить».

– Подождите. Я объясню. Чтобы варить продукты, нужна посуда, вода и нагревательный элемент. Вода доводится до температуры сто градусов Цельсия. Потом туда кладут продукты и держат в воде до готовности.

– Люди делать сложная, – меланхолично заметил Нрд. – Зачем Цельсий? Можно прост. Убить рис, свежевать, вырезать филе.

– У! – вдруг заволновался альдебарранец. – У… у…у…

Я посмотрел на У, потом на голограмму, потом снова на У, пытаясь понять причины его реакции. Может, он голоден? Вон как сопла поникли, наверное, не завтракал и ослаб.

– Простите, что вы сказали?

– У… у… у… у… у…

– Он пересчитывает рис, – объяснила Мармала. – Количественный сбой. В прошлый раз его так закоротило, когда мисс Меррик показала нам отряд пехотинцев. У вас на голограмме много риса?

– Не риса, а рисинок. Я не считал. Думаю, несколько тысяч.

– Тогда это надолго.

Гудение альдебарранца было громким и надсадным, перекричать его я не мог, поэтому взял паузу. Скучающий волножитель запел: «Тфффа кусоччччиккка кааалпасссссски!» Он менял ритм песни так, чтобы «уканье» одноклассника выглядело естественным аккомпанементом.

Тем временем бактерия вслух рассуждала:

– Михаил – еда? Да. Еда – Михаил? Да-да.

– Вы ошибаетесь, – строго сказал я. – Люди несъедобны.

– Откуда вы знаете? – поинтересовалась Мармала. – Пробовали?

– Нет, конечно! Мы на Земле не едим друг друга.

– Я слышать другое, – с сомнением в голосе протянул Нрд. – Вы есть курица. Вы есть корова. Объясняй как?

– Курица и корова – не люди.

– А кто тогда люди?

«Вот, наконец, и начались вопросы посложнее», – подумал я. Пора показать свои знания. И тут я принялся рассказывать им о Платоне, Дарвине, Фрейде, о последних веяниях в философии, о принципах пангуманизма Доминиона, сам удивляясь, как все это задержалось в моей голове. А я, оказывается, эрудит! Дикий и необузданный.

Пока я читал лекцию, шуршуны опять достали свою тряпку, свили из нее гнездо и улеглись туда пирамидкой. Цефеанин раскрыл нож, центаврианка – журнал мод. Одна только бактерия смотрела мне в рот с интересом, и то только потому, что заметила там язык и заинтересовалась его причудливыми движениями. Разозленный, я кликнул файл с «Миллионом алых роз» и врубил звук на максимальную громкость. Ученики вздрогнули и испуганно посмотрели на меня. Шуршуны истерически взвились под потолок, таща за собой гнездо, потом полетели к двери, но я ее предусмотрительно заблокировал.

– Что у вас происходит? – послышался из-за двери голос Леклера. – Динамики сломались?

– Нет! – прокричал я. – Мы любим громкую музыку.

Леклер разблокировал дверь и прищуренным глазом осмотрел учеников.

– Вы мешаете соседней группе. У них контрольная.

Я убавил звук и развернул экран с текстом. Леклер, который уже собирался уйти, вдруг подскочил на месте, как заяц. Между его ног пытался протиснуться Снорри.

– Почему пустить не? Класс внутрь Снорри наружу.

– Проходите, проходите, – смутился Леклер, и, сделав мне предупреждающий знак бровями, скрылся за дверью.

– Железа, – с довольным видом сказал Снорри. – Утро плохо. Доктор трогать Снорри весь. Слизь течение и запрет шмыга. Вирус злобный поражать мозг щупалец селезенка. Таблетка какой разный. Уколы тож. Снорри здоровый. И Снорри здесь где. Михаил учитель рад?

Степень моей радости могли описать только отрицательные числа. Или иррациональные. Какие-нибудь квадратные корни из икса и игрека.

– Проходите, – сказал я.

Снорри добрался до своего места, вынул откуда-то огромный носовой платок и принялся усиленно сморкаться. Песня закончилась, но тишина так и не наступила, потому что Шпыш подхватил мотив и стал, коверкая слова, напевать услышанное. Теперь он пытался синхронизоваться с дудением Снорри.

– Михаил, а в чем суть этой истории? – спросила Мармала. – И что такое розы?

Я показал голограмму. Шуршуны необычайно оживились и принялись кружить над ней, желая немедленно приступить к сбору нектара. Я попытался их отогнать, но они были настроены серьезно. Пришлось убрать голограмму и объяснять на пальцах.

– На Земле существует ритуал. Когда мужчина проявляет интерес к женщине или хочет отблагодарить ее, он дарит цветы.

– Кормовой? – поинтересовался Снорри, не выпуская из щупалец платка.

– Теоретически нет. Конечно, женщина может их съесть, но обычно она ставит букет в вазу.

Мармала поискала в словаре слово «ваза» и недоверчиво посмотрела на меня:

– Тут, кажется, какая-то ошибка. Словарь говорит, что ваза – небольшой сосуд объемом до пятидесяти литров. Как женщина поместила в него миллион цветов? Она их измельчила?

Признаться, я не задумывался над текстом. Действительно, получалось, что для хранения этого невообразимого букета было бы мало и бочки. Собравшись с мыслями, я сказал:

– Земные песни редко описывают реальные ситуации.

– Был это ложь? Гнусен ложь? Недостоверный информация? – возмутился Нрд. – Надо говорить рано зачем поздно. Ухи сложить песня не слушать. Нехорошо делать Михаил учитель. Нарушать честь и братство.

Цефеанин растопырил чешуйки и стал похож на еловую шишку. Я лихорадочно обдумывал, как спасти положение. Если он пойдет и нажалуется на меня, я получу еще один штраф. А мне уже хватит!

– Нрд, все немного не так, – произнес я умиротворяющим голосом. – Песня рассказывает историю, которая часто случается в жизни. Но вы понимаете, иногда нельзя назвать вещи своими именами. Земляне не описывают прямо свои чувства. Они используют намеки.

Цефеанин перевел слово «намек» и задумчиво свесил на подбородок раздвоенный язык.

– Я понимать правильно цветок быть не цветок?

– В некотором смысле, да.

– Конечно, песня не о цветах! – весело сказала Мармала и так пнула своего толстожала, что тот откатился к дальней стене и перевернулся вверх колесиками. – Как я раньше не догадалась? Вы, земляне, часто говорите, что дети – цветы жизни. Герой песни вошел в период сброса рогов и выносил для любимой миллион эмбрионов! Но стеснялся об этом сказать.