Акварельно-мягкое закатное небо медленно переливало свои дивные краски от розовых и перламутровых тонов на западе к глубоко-синим и лиловым на востоке. Уже проглянули первые крупные звезды; взошли серпы трёх серебристых лун; разбежались по земле, по кустам цветущих акаций, по каштанам и вязам гудронно-чёрные тени приближающейся ночи. Заискрились стволами серебристые буки, отражая белый свет приземистых фонарей и отблески редких освещённых окон окружающего парк здания.

По пустынной аллее шли двое. Первый – щуплый, но уверенный, с заложенными за спину руками, в дорогой белой тройке, – куратор отдела изобретений департамента безопасности Квинтерры. Его спутник – рослый, угловатый, с трёхдневной щетиной, в замшевом пиджаке позапрошлосезонного покроя, молодой робототехник тридцать шестой лаборатории того же департамента.

– Дорогой Монкес, – говорил приторным тенором щуплый, обращаясь к своему рослому знакомому, – ваш проект крайне интересен и перспективен. Массовые нападения птичьих стай на поля, объекты хранения и переработки злаковых культур действительно невозможно идентифицировать как диверсионные атаки противника. В этом плане ваш робот пока вне конкуренции. Но у него есть существенный недостаток – дороговизна. Будет нужно произвести слишком много подобных изделий, чтобы необходимое число птичьих стай получило запрограммированных нами лидеров. В этом плане производство бактерии Кишера куда более выгодно, – он посмотрел на собеседника поверх позолоченной оправы своих квадратных очков, что только-только вошли в моду среди чиновников госаппарата. – К тому же, дорогой Монкес, – продолжил куратор, многозначительно глядя в глаза собеседнику, – не стоит забывать, кто есть господин Кишер и кем являетесь вы.

– Господин Сиупелли, но попытка использования бактерии Кишера – это самоубийство! Мы импортируем порядка тридцати процентов посевных злаковых культур ежесезонно. Так, через каких-то двенадцать-пятнадцать сезонов бактерией Кишера будут заражены все злаковые культуры на нашей территории, – горячо сказал Монкес.

– Безусловно, – растянул в широкой улыбке свои тонкие губы Сиупелли. – Безусловно, мой дорогой Монкес, вы проделали колоссальную сверхурочную работу. Но аналитический отдел департамента также всё просчитал, с учётом неизвестных вам данных. Риски минимальны. Через двенадцать сезонов нам не нужно будет закупать злаковые, потому что все злаковые будут только у нас. Наоборот, нам потребуется наращивать производство, на что департамент аграрной политики вскоре получит соответствующее распоряжение. Однако, Монкес, вы суёте нос в чужие дела, – перестал улыбаться Сиупелли, сдвигая прямые густые брови и складывая неодобрительную морщину над изящной переносицей, – поэтому, в связи с вашей чрезмерной осведомлённостью, департамент безопасности Квинтерры перенаправляет вас из тридцать шестой лаборатории в пятую, под руководство господина Кишера.

– Как?.. – буквально задохнулся Монкес, – Это значит, что «Золотая сойка» свёрнута?!

– Не совсем, – вновь улыбнулся Сиупелли. – Вы последнее время уделяли столь много внимания последствиям использования бактерии Кишера, что несколько недоработали вашу идею. В связи с этим «Золотая сойка» передаётся в проектный отдел пятой лаборатории. Вы опечалены? – искренне спросил Сиупелли, заглядывая в потерянное лицо Монкеса. – Напрасно. Многие ваши коллеги сочтут такой перевод удачей, свалившейся с Небес, или протекцией очень влиятельных друзей. В любом случае господин Кишер – опытный руководитель, он сумеет наставить вас на путь истинный.

– Господин Сиупелли, пятая лаборатория занимается микробиологией, как же можно у них продолжать чисто робототехнический проект? – сделал последнюю попытку к сопротивлению Монкес.

– За те деньги, которые вам будут платить, можно всё, дорогой Монкес, – ласково произнёс куратор. – Завтра утром на вашем столе будут лежать подписанные мной приказ о вашем переводе, а так же приказ о передаче «Сойки» в пятую лабораторию. Помимо этого, вы получите ключи от частного дома в секторе R3C…

– Красный сектор! – не смог сдержать себя Монкес.

– Красный, дорогой друг, именно Красный, и по третьей ступени. Вы – многообещающий учёный. За безопасность таких людей мы несём отдельную ответственность, а так же и за их благосостояние. Что за жизнь у вас сейчас? Апартаментики на окраине для прислуги. В подворотнях – грязь, вонь, крысы. Еда из «Быстрожарки». Из развлечений – низкопробное кино в жанре «на килотонну». Порядочному человеку отдохнуть негде. Я же знаю, что вы опять ночевали на работе, дорогой Монкес, лишь бы не возвращаться в вашу трущобу и не видеть соседа со второго этажа, обещавшего свернуть вам шею за роман с его дочкой. Неужели прогрессивный специалист вашего уровня может прозябать в таких условиях? В Красном же секторе вы будете избавлены от всего этого. Только подумайте: самый высокий уровень жизни, кухня класса «элит», театры, галереи, развлекательные шоу, лучшие пабы и самые лучшие… ну вы сами всё увидите, – сладко произнёс куратор и зевнул, прикрывая рот тонкой длинной ладонью. – Что же, пора. Уже совсем стемнело, а вы сегодня пока еще ночуете на вашей окраине. Может быть, выделить вам автомобиль?

– Нет, благодарю, господин Сиупелли, я и так вам многим обязан, – угрюмо произнёс Монкес.

– Перестаньте, – притворно засмеялся Сиупелли, – это просто моя работа. Ну, что же, если вы так хотите ехать городским автобусом – это ваше право. До завтра, дорогой Монкес, – весело произнёс он. – До завтра. Я лично загляну в пятую лабораторию, чтобы полюбопытствовать, как вы устроитесь на новом месте.

Монкес вытер о борт пиджака свою вспотевшую ладонь, осторожно пожал куратору протянутую в равноправном жесте тонкую кисть, повернулся и пошёл прочь по залитой серебряным светом трёх лун дорожке парка департамента безопасности Квинтерры.

Куратор какое-то время смотрел вслед удаляющемуся высокому угловатому силуэту, потом удовлетворённо вдохнул пряный воздух сезона благодати, поднёс к лицу руку с большим платиновым перстнем на среднем пальце и, едва коснувшись губами крупного рубина, тихо сказал в еле заметные мембраны встроенного в украшение динамика:

– Господин Кишер… Да, благодарю, прекрасно… Да… Да, с завтрашнего дня.

Автобус выплюнул Монкеса на перекрёстке Шестой аллеи Равноправия и Восемнадцатой улицы Свободолюбия, среди типовых трёхэтажных домов, точно напротив стеклянных витрин ресторана «Быстрожарка», в двух шагах от полицейского участка и в четырёх – от пожарной части. Спокойный довольный район.

Народа в «Быстрожарке» было как всегда: сидячие столики заняты, за стоячими – мест нет. Дворники, уборщицы, садовники, охранники, горничные, слесари, водители, курьеры – одним словом, все те, кто обслуживал и облизывал множественных чиновников госаппарата, и те, кто прислуживал слугам, и слуги тех слуг, и еще, и еще, и снова, за редким исключением, за столиками «Быстрожарки» аппетитно чавкал обслуживающий персонал. Кто по одному, кто по двое, с друзьями и жёнами, с мужьями и чадами, лоснящиеся от жира, обнимающие ляжками стулья, довольные свободные граждане – костяк и опора страны.

Монкес вышел из ресторанного заведения с большим бумажным пакетом. Из пакета аппетитно пахло горячими шкалетами, прожаренной во фритюре картошкой, острым конеанским соусом и свежими булочками Ми Сакера. О, эти булочки Ми Сакера! Совершенные, несравненные, нежнейшие, мягчайшие, разрезанные пополам, проложенные сочными шкалетами, сдобренные волшебными травами, приправленные овощами, с золотистым мелким крапом семечек на спинках, идеальные по форме, эталонные по окрасу – настоящий породистый хлеб. Можно было прямо сейчас открыть пакет, извлечь из него аппетитнейшую булочку Ми Сакера и откусить вожделенный кусочек, но Монкес не делал этого. Он не любил глотать на ходу. Для него «принять пищу» было понятием основательным, пропеченным со всех сторон, с румяной корочкой. «Поесть» значило посидеть в полном покое, упиваясь в гордом одиночестве вкусами и ароматами пищи, слизывая с измазанных пальцев острый конеанский соус, облизывая испачканные губы, вытирая кулаком подбородок, без всякого стеснения, без навязчивых взглядов и говора вокруг. Когда Монкес кушал – он только кушал, и даже «Золотая сойка» в такие моменты вспархивала и уносилась в самую чащу мозга. В детстве ему говорили, что процесс жевания тормозит процесс мышления. Монкес хорошо это усвоил и всегда разделял эти жизненно важные для него процессы, не соединяя их ни при каких обстоятельствах.