Время работы в телекомпании даром для меня не прошло. Я завел массу интересных знакомств, постиг азы коммерции, тогда еще дикой, постсоветской, и впервые после школьных сочинений взялся за перо. Ну как взялся… Поначалу я действительно писал аннотации к фильмам от руки, но однажды редактор газеты намекнул, что их издание не бульварное, а очень даже приличное и разбираться с моими каракулями они уже устали, поэтому настоятельно рекомендуют мне обзавестись печатной машинкой. Деваться некуда, пришлось обзавестись, тем более что рекомендация подкреплялась приличным гонораром. Как сейчас помню: печатная машинка была электрической и весила полтонны… В следующий раз за перо я взялся четверть века спустя, и тогда уже пером была клавиатура компьютера.

Как сотрудник телекомпании я имел возможность в личных целях размещать в эфире бесплатные рекламные объявления. Самыми интересными для меня в коммерческом плане были объявления о купле-продаже валюты и видеотехники. Импортная аппаратура в то время продавалась только в комиссионках, а до открытия магазинов электроники оставалось еще несколько лет. Пришлось лично заполнять вакуум с помощью директ-маркетинга – прямых покупок и продаж интересующих меня активов. Купив, к примеру, за четыреста баксов у некоего гражданина новенький японский комплект – телевизор плюс видеомагнитофон, продать его можно было по отдельности баксов за шестьсот. Естественно, не без помощи телевизионной рекламы – двигателя стихийной торговли. То же самое и с валютой, обменом которой банки тогда почти не занимались, вверив это хлопотное дело базарным менялам… или кидалам – кому как повезет. В этих условиях мое объявление вызывало определенное доверие у обывателей, считавших что «по телевизору врать не будут», и при существующей марже процентов в двадцать приносило неплохой доход.

А что касается банков, как национального, так и коммерческих – им было не до такой ерунды, как обмен валют. Умы банкиров были заняты глобальными вопросами: национальных – как побольше напечатать денег, а коммерческих – как эти деньги в виде кредитов раздать дочерним структурам или за мзду немалую прочим коммерсантам. В выигрыше были все: и банкиры с их откатами и бумажной прибылью и коммерсанты, взявшие кредит в национальной валюте. Кредит, эквивалентный сотне миллионов долларов, через год легко возвращался банку в объеме… двадцати миллионов, разумеется, в пересчете на доллар. Инфляция! Восемьдесят миллионов чистой прибыли это вам не двести баксов с комплекта телевизор плюс видеомагнитофон. Такая вот была тогда коммерция. Правда, занимались ею не только коммерсанты, но и простой народ. Пытаясь выжить на месячную зарплату, эквивалентную пяти долларам, люди приторговывали на рынках всем, что можно было продать, и даже хлебом. После пяти вечера в магазинах не оставалось вообще ничего! Продукты в стране закончились, причем как-то все и сразу. Зато появились продуктовые карточки, по которым можно было позволить себе целых 50 граммов масла в месяц – не жизнь, а сказка! Развитой социализм на глазах превращался в военный коммунизм. Большевистская спираль истории плотно сдавила людям горло.

Эх, была бы у меня мама секретарем обкома партии или папа главным государственным санитарным врачом, не занимался бы я всякой ерундой, а основал какой-нибудь «Рудольф-Инвест-Строй» – батистовые портянки сейчас носил бы, крем Марго кушал!.. Ну да ладно, какая-никакая жизнь и у меня удалась. В батистовых портянках, правда, пощеголять не пришлось, но 25-летние коньяки я иногда попивал. А по народному поверью, если пьешь коньяк старше девочек, с которыми развлекаешься – считай, что жизнь твоя удалась! Правда, я допускаю, что есть и другие критерии успеха…

С Олегом, начальником отдела охраны телекомпании, мы сошлись на почве любви к преферансу. В расписывании пули регулярно участвовал и его друг Рыжий, который еще студентом фарцевал у «Березки», а Олег его ловил, поскольку был ментом. Такая вот история зарождения крепкой мужской дружбы и живой пример сращивания власти с криминалом. Олег был видным мужчиной (сто двадцать килограмм живого веса), и бегать за юркими спекулянтами вроде Рыжего ему было не с руки – гораздо проще договориться и за доляшку закрывать на предприимчивого фарцовщика глаза. А еще он с легкой грустью вспоминал времена, когда патрулировал Центральный рынок, а начальник ему выговаривал:

– Ты чего это при исполнении ходишь по базару с такой огромной сумкой?

– Никакая это не сумка, а кошелек, – ответствовал Олег, который, в сущности, был человеком добрым и собирал дань с торговцев не деньгами, а натурой.

Забегая вперед скажу, что в конце девяностых Олег с семьей уехал на ПМЖ в Америку. Там он прикупил таксопарк из нескольких машин и в полном соответствии с законами марксизма принялся эксплуатировать индусов, нигеров и прочих латиносов. Еще до эмиграции он наезжал в Штаты, чтоб подготовить почву, и параллельно пытался подрабатывать там в трех местах. Скажете, не похоже на бывшего мента? И правда, не похоже. Однажды жена позвонила ему в рабочее время на квартиру и была немало удивлена, застав мужа дома:

– Ты что, не на работе? Что-то случилось?

– На первую работу я проспал, а на вторую… тут дождь был… в общем, не пошел.

Нашего мента никакая Америка не заставит трудиться!

При окончательном переезде на новую родину вышел такой еще казус. Олег оформил всей семье статус беженцев, а тут вдруг в загранпаспорте жены обнаружились отметки о посещении Сингапура, Таиланда, Эмиратов и других экзотических стран. Возник резонный вопрос: что ж это вы по дорогим курортам раньше бегали, а теперь претендуете на пособие по бедности для беженцев? Пришлось улаживать проблему. А что? Америка – страна богатая, обогреет и накормит еще одну семейку жертв коммунистических репрессий, время от времени падающих в сытые обмороки.

А что касается преферанса, играли мы тогда пять центов вист. Потягивали при этом Camus Napoleon и чувствовали себя чуть ли не олигархами. Пару ящиков этого коньяка перед самой ликвидацией «Березок» купил на оставшиеся чеки Рыжий – человек, для которого не существовало ни друзей, ни врагов, ни веры, ни убеждений. Единственным богом для него были деньги, которые являлись и единственным увлечением всей его жизни. Это был не человек, а кошелек! Так вот, во время игры с барского плеча Рыжего нам доставалась одна бутылочка Camus, правда, за наш же счет. Справедливости ради отмечу, что цена была божеской: сегодня тот же коньяк стоит гораздо дороже в пересчете на доллары. (С начала девяностых и по сей день все активы и обязательства я считаю исключительно в валюте, это позволяет сводить реальный баланс и не слишком возбуждаться от мысли, что стал вдруг «купонным» миллиардером.)

Помимо ловли мизеров и дегустации благородных напитков по ходу игры решались и некоторые коммерческие вопросы: приходили какие-то люди, приносили пачки денег и тут же уходили, дабы не осквернять наше высокое увлечение своей низменной личной наживой. Бывало, посещали нас и легендарные люди, о которых в начале девяностых знал весь город, но… иных уж нет, а те далече, другие же сегодня взлетели слишком высоко, чтоб здесь о них писать.

Уход из телекомпании привнес в мою бурную и во многом спонтанную трудовую жизнь новые методы работы. Директ-маркетинг по-прежнему оставался на вооружении, но в отсутствие рекламы приходилось пользоваться старыми наработанными связями. А связи в среде коммерсантов у меня были неплохие.

Взять хотя бы Сагу – спекулянта со студенческих времен. Не знаю почему, ходила про него поговорка: «Сколько волка не корми, а яйца больше, чем у Саги не вырастут». В бане я с ним не был и его му… мужскую гордость не видел. А вот Рыжий, наверное, видел, он нам эту поговорку и поведал. У Саги я покупал радиотелефоны, телевизоры и даже баночное пиво, бывшее в то время товаром дорогим, импортным. Он тоже пользовался моими услугами. Как-то раз, решив прикупить баксов, взял меня в качестве эксперта и не прогадал: к продаже предлагались ксерокопии шести портретов Франклина. А однажды, зная мои вкусы, он подогнал по сходной цене ящик коллекционного армянского коньяка «Юбилейный», выдержанного десять лет. Сделка была проведена в лучших традициях цыганского народного кидалова. Для пробы Сага выдал мне одну настоящую бутылку, а затем, еще тепленькому, целый ящик шмурдяка, который я сдуру и купил. Ладно, денег не жалко, но встал вопрос: куда это добро девать? О возврате речь не шла, не позволял моральный кодекс строителя капитализма.