- У тебя нет ничего потеплее из одежды? - спросил Освальдо.

- Нету. Все мои вещи - в одном бауле. В квартире моих друзей, на виа Кассиа.

- В машине сидит Элизабетта, - сказал Освальдо.

- Элизабетта? А это еще кто?

- Моя дочь.

Элизабетта притулилась в уголке заднего сиденья. Ей было девять лет. Волосы морковного цвета, клетчатая блузка и свитер. На коленях девочка держала рыжую собачку с длинными ушами. Желтую пластиковую сумку поставили рядом.

- Чего это ты потащил с собой девочку с этой псиной?

- Элизабетта была у бабушки, и я ездил ее забирать, - пояснил Освальдо.

- Вечно ты на побегушках. Вечно всем услуги оказываешь. Когда ж у тебя своя-то жизнь будет?

- Почему ты решила, что у меня нет своей жизни?

- Держи покрепче свою собаку, чтоб не лизала моего ребенка, понятно, Элизабетта? - сказала Мара.

- А сколько теперь ребенку? - спросил Освальдо.

- Двадцать два дня. Ты что, не помнишь, что ему двадцать два дня? Я две недели назад вышла из больницы. Этот пансион мне старшая медсестра присоветовала. Но тут я не могла остаться. Грязища. Мне было противно становиться босиком на коврик у умывальника. Знаешь, какие отвратные эти зеленые резиновые коврики в пансионах?

- Знаю, - сказал Освальдо.

- И дорого очень. К тому же все грубияны. А мне нужно деликатное обращение. Всегда было нужно, а особенно с тех пор, как у меня ребенок.

- Понимаю.

- Тебе тоже нужна деликатность?

- Еще как.

- Они жаловались, что я их донимаю звонками. А я звонила, потому что мне нужны были разные вещи. Кипяченая вода. И всякое другое. У меня смешанное кормление. Это очень сложно. Нужно сначала взвесить ребенка. Потом покормить грудью, снова взвесить и дать молочную смесь. Я звонила по десять раз, а они все не шли. В конце концов приносили воду, но я вечно боялась, что они ее так и не вскипятили.

- Ты могла взять в комнату кипятильник.

- Нет, это запрещается. И они все время что-нибудь забывали. Например, вилку.

- Какую вилку?

- Чтобы размешать молочную смесь. Я им сказала, чтоб они каждый раз приносили мисочку, чашку, вилку и ложку. Они все это приносили в салфетке. Но вилки никогда не было. Я просила вилку обязательно прокипяченную, а они мне грубили. Надо бы, конечно, просить их кипятить и салфетку. Но я боялась, что они вовсе взбесятся.

- Наверняка бы взбесились.

- Чтобы взвесить ребенка, я ходила к той кудрявой, которую ты видел. У нее тоже ребенок и есть весы для грудных детей. Но она очень деликатно мне сказала, чтоб я не заявлялась к ней в комнату в два часа ночи. Поэтому ночью мне приходилось кормить на глазок. Может, у твоей жены есть такие весы?

- Элизабетта, нет ли у нас дома детских весов? - спросил Освальдо.

- Не знаю. Кажется, нет, - сказала Элизабетта.

- Почти у всех в кладовке валяются такие весы, - сказала Мара.

- У нас, по-моему, нет, - сказала Элизабетта.

- Но ведь мне нужны весы.

- Ты можешь их взять напрокат в аптеке, - сказал Освальдо.

- Как возьмешь, если у меня нет ни сольдо?

- А какую ты собираешься искать работу?

- Не знаю. Может, буду продавать старые книги в твоей лавочке.

- Нет. Вот это - нет.

- Почему?

- Да это же мышиная нора. Повернуться негде. И у меня уже есть там помощница.

- Видала я ее. Настоящая корова.

- Синьора Перони. Она раньше была гувернанткой в доме у Ады. Моей жены.

- Зови меня Перони 1 - буду у тебя заместо пива. Вернее, заместо коровы.

1 Широко рекламируемая марка итальянского пива.

Они остановились в Трастевере на небольшой площади с фонтаном. Элизабетта с собакой вышли

- Пока, Элизабетта, - сказал Освальдо.

Элизабетта скрылась в подъезде красного дома.

- Хоть бы словечко проронила, - заметила Мара.

- Она стесняется.

- Невоспитанная. Даже не взглянула на ребенка. Будто его и нет. Не нравится мне цвет твоего дома.

- Это не мой дом. Здесь живет моя жена с Элизабеттой. А я живу отдельно.

- Я знаю. Просто забыла. Ты вечно говоришь о своей жене, так что у меня и из головы вон, что ты живешь один. Кстати, дай мне свой номер телефона. У меня есть только телефон лавочки. Может, мне что-нибудь понадобится ночью.

- Умоляю, не звони мне по ночам. Я с таким трудом засыпаю.

- Ты никогда не приглашаешь меня к себе. Летом, помнишь, мы встретились на улице, у меня был такой огромный живот, и я тебе сказала, что хочу принять душ. А ты сказал, что в вашем квартале нет воды.

- Так оно и было.

- Я тогда жила в монастырском пансионе, а там позволялось мыться только по воскресеньям.

- А как ты попала к монашкам?

- Они дешево брали. Сперва я жила на виа Кассиа. А потом поссорилась с этими своими друзьями. Они обозлились, что я испортила ихнюю кинокамеру. Сказали, чтоб я убиралась в Нови-Лигуре к своим двоюродным. И денег дали на дорогу. Они, вообще-то, люди ничего. Но что мне делать в Нови-Лигуре? Эти двоюродные про меня уже давно ничего не знают. Если б увидели меня с таким пузом, замертво бы попадали. А потом, у них дома куча народу, а денег нет. Он-то, конечно, лучше, чем она.

- Кто это "он"?

- Он. Тот, что живет на виа Кассиа. А жена у него жадная до денег. Он подобрей. Работает на телевидении. Обещал, как только я рожу, устроить меня на работу. Может, я ему позвоню.

- А почему "может"?

- Он меня спросил, хорошо ли я знаю английский, и я сказала, что да, а это неправда, я по-английски ни бум-бум.

Квартира на виа дей Префетти состояла из трех смежных комнат. В последней комнате была балконная дверь с пыльными занавесками. Окна выходили во двор. На балконе стояла сушилка для белья, и на ней болталась фланелевая ночная рубашка бледно-сиреневого цвета.

- Сушилка мне очень пригодится, - сказала Мара.

- А чья это рубашка? - спросил Освальдо.

- Не моя. Я здесь никогда не была. Это квартира одной знакомой девушки, но она ей не пользуется. А рубашка не знаю чья. Но не ее, точно. Она вообще не надевает ночных рубашек, тем более фланелевых. Спит голышом. Я прочла где-то, что финны спят голыми и от этого очень здоровеют.

- Так ты сюда приехала, даже не посмотрев квартиру?

- Ну конечно. Это же бесплатно. Моя дорогая подружка пустила меня сюда задаром.

В комнате стоял круглый стол, покрытый клеенкой в белую и красную клетку, и двуспальная кровать, застеленная покрывалом с бахромой из бледно-сиреневой синельки. В средней комнате были электроплитка, умывальник, метла, календарь на стене, тарелки и кастрюли на полу. А в первой ничего не было.