Он был крупный, светловолосый, с зычным голосом, а слова растягивал, как мать.
- Мама, - спрашивал он, - можно мы с братиками пойдем на Валентино?
- Смотрите осторожней! - предупреждала моя мать.
- Не бойся! - говорила Миранда. - Они осторожны, как змеи!
- Как ни странно, он мальчик воспитанный, - в один голос говорили Альберто и Миранда про своего сына. - И кто его воспитывал? Не мы же! Скорей всего, он сам.
- В воскресенье, возможно, поеду в горы, - объявлял иногда Альберто, потирая руки.
Альберто в горах вел себя совсем не так, как Джино или отец. Джино ездил один, изредка со своим другом Разетти; в горах он себя изматывал, любил, чтоб было холодно, ветрено, не допускал никакого комфорта, спал плохо и мало, ел что придется. Альберто же отправлялся в компании друзей; вставал он поздно, подолгу сидел в холлах, разговаривал, курил, затем плотно обедал в теплом ресторане, после обеда отдыхал в кресле, вытянув ноги в домашних туфлях, и только потом шел кататься на лыжах. Правда, он катался тоже как одержимый, до изнеможения - так учили его в детстве, - никогда не умел рассчитывать свои силы и возвращался домой страшно усталый, взбудораженный, с запавшими глазами.
Миранда теперь о горах и слышать не хотела: она ненавидела холод и снег, если не считать снега в Рокка-ди-Меццо, где она тоже, по ее словам, каталась на лыжах, всякий раз вспоминая об этом с сожалением.
- Альберто такой глупый! - говорила она. - Едет в горы, чтобы развлечься, а на самом деле вовсе не развлекается, только устает! Ну кому нужен такой отдых? И потом, в его возрасте так уже не развлекаются! В молодости можно и на лыжах покататься, и все прочее! А в нашем возрасте другие развлечения. Вдобавок надо о здоровье думать, вдобавок годы уже не те!
- Как она меня угнетает! - говорил Альберто. - Ты меня угнетаешь! Подрезаешь мне крылья!
Иногда по вечерам к ним заходил Витторио, когда бывал проездом в Турине. При Бадольо он вышел из тюрьмы. Потом он возглавлял Сопротивление в Пьемонте. Вступил в Партию действия. Женился на Лизетте, дочке Джуа. Когда Партию действия распустили, он стал социалистом. Его выбрали депутатом. Жил он в Риме.
Лизетта почти не изменилась с тех пор, как мы с ней ездили на велосипедах и она рассказывала мне романы Сальгари. Все такая же худая, пряменькая и бледная, с горящими глазами и падающей на них челкой. В четырнадцать лет она мечтала о необыкновенных приключениях, и кое-что в годы Сопротивления сбылось. В Милане ее арестовали и содержали под надзором на Вилла-Тристе. Ее допрашивала сама Ферида. Друзья, переодетые санитарами, помогли ей бежать. Она высветлила волосы для маскировки. Между побегами и переодеваниями родила дочь. После войны в ее коротких каштановых волосах еще долго проглядывали обесцвеченные прядки.
Отца ее тоже избрали в парламент, и он разъезжал между Римом и Турином, а мать, синьора Джуа, до сих пор приходила, но с моей матерью они ссорились, потому что мать считала ее слишком левой; они все время обсуждали азиатские границы, и синьора Джуа приносила с собой атлас-календарь Де Агостини, чтобы документально доказать матери, что она не права. Синьора Джуа воспитывала девочку Лизетты: Лизетта была слишком молода для роли матери; она и родила-то как-то незаметно для себя, словно ее слишком внезапно перебросили из детских мечтаний во взрослую жизнь, не дав времени на размышления.
Лизетта была коммунисткой и во всем видела опасные пережитки Партии действия. Партия действия или пе-де-а, как она ее называла, уже прекратила свое существование, но ее зловещая тень мерещилась Лизетте на каждом углу.
- Вы все из пе-де-а! Вы мыслите порочно, как все из пе-де-а! - говорила она Альберто и Миранде.
Витторио, ее муж, смотрел на нее как на котенка, играющего с клубком, и так смеялся, что тряслись его большой, выступающий вперед подбородок и широкие плечи.
- Какой скучный город! - говорила Лизетта. - В Турине жить невозможно! Это город пе-де-а! Я бы здесь жить не смогла.
- Ты совершенно права! - говорил Альберто. - Сдохнуть со скуки можно! Одни и те же физиономии!
- Ну и дурочка! - говорила про Лизетту Миранда. - Скучно ей! Как будто где-нибудь в другом месте весело! Теперь уж какое веселье!
- Пошли есть улиток! - говорил время от времени Альберто, потирая руки.
Они выходили из дому, пересекали площадь Карло Феличе с ее слабо освещенными портиками, почти безлюдными в десять вечера.
Входили в полупустую тратторию. Улиток не было. Альберто заказывал себе спагетти.
- Как, разве ты не на диете? - говорила Миранда.
- Заткнись! - отвечал Альберто. - Ты мне подрезаешь крылья!
- Я так устаю от Альберто! - по утрам жаловалась Миранда матери. Вечно ему не сидится на месте, не знает, чем себя занять! То ему есть хочется, то пить, то бежать куда-то! Все ищет развлечений!
- Он весь в меня, - говорила мать. - Я тоже не прочь поразвлечься! Например, куда-нибудь поехать!
- Да ну! - говорила Миранда. - Дома все равно лучше. А может, мне на рождество поехать в Сан-Ремо к Елене? - добавляла она. - Но с другой стороны, что там делать? Дома лучше!
- Знаешь, я играла там в казино! - рассказывала она матери, вернувшись из Сан-Ремо. - И продулась! Этот болван Альберто тоже. Мы вместе просадили десять тысяч лир!
- В Сан-Ремо, - сообщала мать отцу, - Миранда играла в казино. Они с Альберто проиграли десять тысяч лир!
- Десять тысяч! - бушевал отец. - Идиоты! Скажи им, чтоб больше не смели играть! Скажи, я категорически запрещаю!
И писал Джино: "Этот идиот Альберто проиграл крупную сумму в казино в Сан-Ремо".
После войны понятия отца о деньгах стали еще более расплывчатыми. Как-то во время войны он попросил Альберто купить ему десять банок сгущенки. Альберто достал их на черном рынке, заплатив более сотни лир за банку. Отец спросил, сколько он ему должен.
- Да бросьте, - ответил Альберто, - ничего.
Отец вложил ему в руку сорок лир и сказал:
- Сдачу оставь себе.
- Знаешь, мои акции Инчета опять упали! - говорила Миранда матери. Продать, что ли, их? - И улыбалась беззаботно и лукаво, как всегда, когда говорила о своих проигрышах или выигрышах.
- Знаешь, Миранда продает свои акции, - говорила мать отцу. - И нам советует продать наши на недвижимость.
