— Sumimasen… — почесал затылок сын, расплывшись в улыбке. — Я ж сюрприз хотел сделать… видимо, не получилось.

— Да нет, получилось. Но больше не делай так. Мне перед гостями очень неудобно, — вздохнула японка, сгребая овощи с разделочной доски в кастрюлю.

Стоило Юри перешагнуть через порог с русскими фигуристами, как по Ю-топии Акацуки пронесся шум недоумений, досады и, конечно же, восхищения.

— Ну и ну, Юри, — смеясь, покачал головой отец, когда услышал возгласы супруги. — Ты без России и русских и дня не можешь прожить. Мне кажется, я скоро начну понимать их язык.

Плисецкий вместе с ученицей, прибывшие сюда, все это время скромно стояли у выхода и, держа в руках сумки, осматривали дом, примыкающий к горячим источникам.

Типичный японский дом без какого-либо намека на вычурность. Его атмосфера, как прежде, была окутана теплом и уютом.

Сувениры из северной страны — русские матрешки, от мала до велика выстроенные в ряд, внесли в эту атмосферу экзотичности, но для Тани они были напоминанием о доме.

Закончив с готовкой супа, Хироко засеменила к прибывшим. Она была такая низенькая по сравнению с фигуристами, все такая же миловидная и хрупкая, хотя возраст давно переваливал за пятьдесят.

Женщина поклонилась.

— Добро пожаловать в Ю-топию! Простите, что заранее не смогли подготовиться к приезду.

Юри перевел ее речь на английский, чтобы фигуристы поняли, о чем идет речь.

— Ясно… — Плисецкий поставил сумку. — Скажи ей, что извиняться не за что. Все в порядке.

Вслушиваясь в диалог, смакуя слова, переводя в голове их значение, Таня постепенно привыкала к ауре, витающей в этом воздухе. Семья Кацуки всегда излучала доброту.

- Мы вас не будем долго стеснять. Это всего лишь на несколько дней, пока будут проходить поиски Виктора.

***

Под ступнями — вымощенные булыжником тропинки, а в углублениях — термальные воды.

Мужчины разных возрастов парились в саунах, расположенных возле источников, дурманящих, как опиум, оборудованных в живописном месте.

Легкие наполнялись этим жарким воздухом. Некогда обернутое вокруг бедер полотенце падает к ногам, выставляя упругие мужские ягодицы. Позже вода скрыла нижнюю часть тела.

Юрий свел руки вместе и пронзил зеркальную поверхность, сопротивляясь плотности воды. Нырнул на несколько секунд, после чего послышался плеск воды, когда русский выплыл.

Пшеничные пряди прилипли к мокрому лицу, обвились вокруг шеи. Вобрав побольше воздуха в себя, Юрий обернулся и словил на себе взгляд появившегося около бассейна японца.

Склонил голову набок.

— Решил составить компанию, свинка?

— Хватит обзываться, — оскорбился Кацуки, посматривая на отдыхающего сверху вниз.

— Я ж любя, котлета, - спокойно сказал Плисецкий. - За десять лет так и не привык?

Ответом послужило молчание. Плисецкий лишь пожал плечами и вернулся к процедурам.

Он периодически черпал воду пригоршнями, как можно тщательнее вымывая прилипшую к коже пыль. Горячие струи заливали его лицо, шею, стекали по широкой и блестящей от воды спине.

— Ты лучше поделись информацией… — наконец сказал Плисецкий. — Ты был в курсе, что Виктор был в Японии все эти три месяца?

Поправив сумку, сползающую с плеча, Кацуки опустил глаза за очками.

— Я не знал этого. Я сам хочу его найти.

Плисецкий, полностью обнаженный, купающийся в источниках, лишь вздохнул. Он понимал, что Таня сейчас переживает больше их всех. И ей больше всего тяжелее.

Грудь парня вздымалась и опадала. Лицо было потным и слегка порозовевшим.

Воздух на территории Акацуки дышал паром, а оранжевый закат пылал.

— О чем задумались, Юри-кун? — наконец отважился японец.

Спортсмен медленно запрокинул голову набок.

— Ни о чем. Просто наслаждаюсь источниками. Твоей семье надо отдать должное — такое лекарство для тела…

Кацуки опустился на корточки, разряжая обстановку:

— Я очень рад, что вы тренируете Таню. Она очень милая и трудолюбивая.

— Я знаю… - вздохнул Юрий.

***

Время, отведенное для расследования, протекало медленно и просто-напросто впустую. Ничего толкового разузнать не удалось.

Отабек глубоко жалел, что отправился в Японию раньше.

Это слишком вязкая яма. Ее вырыли, докопались, а вылезти с так и не найденным кладом — как? Вот как?

Как раз в это же время в кабинет заявился Данил, который за полгода уже привык ходить за казахом, как нить за иголкой. Да и в принципе ему так спокойнее, чем заниматься чем-то самому.

— Ну чего там?

— Ничего положительного, — палец бездумно водил по тачпаду, а стрелка на экране без дела перемещалась туда-сюда. — Бесполезно… Сколько бы усилий мы не предпринимали, все одно… С нами просто играют.

Мозг выхватывал отдельные фразы, картинки, символы, но их не хватало, чтобы понять главное.

Был какой-то тупик.

— Хотя… постой.

***

Солнце ласкало лепестки пионов, растущих в саду. Таня вбирала в себя аромат, тонула в нем, забывая о прошлом. Она всегда питала слабость к весне, а с семьей ежегодно гостила у Кацуки, точно так же купаясь в горячих водах, посещая храмы и отдыхая в этом саду.

Девушка без спешки выхаживала между посаженных растений. Ей нравился этот маленький мир.

Так бы продолжалось еще час, если бы спокойствие не нарушило то, что на глаза попались сидящие на скамейке Юко и Плисецкий. Он сидел с гитарой в руках.

Говорящие не успели заметить девушку — та вмиг затаилась за огромным камнем, расположенным рядом со скамьей.

— Таня-тян очень целеустремленная… — говорила Юко, положив руки на колени. — Сколько ее знаю, всегда стремилась к победам, и не сдавалась при проигрышах. Мне нравится эта черта в людях.

— Мне тоже, — поддержал ее Юрий, любуясь закатом. — Моим ученикам я не позволяю почивать на лаврах. Раньше я не понимал, почему тренеры такие строгие и жесткие. Но когда я стал одним из них, вопрос закрылся сам собой. Быть мягким — значит смягчить тренировки и вообще дать ученикам лишний отдых, а не накапливание навыков.

Потом наступила тишина. Прижимаясь к стене, Таня не знала, уходить или нет. Ее как будто магнитом притянуло сюда и не выпускало.

Юко, опустив взгляд, рассматривала свои руки, но спустя время со слабой тенью кокетства продолжила:

— Сколько же мы не виделись, Юри… Время изменило мир и нас. Ты стал таким серьезным и мужественным…

В этот же момент фигуристка скрепя сердце выглянула из-за стены.

Верхние пуговицы мужской рубашки были расстегнуты. Под одеждой угадывались очертания стройного распаляющего тела.

— Да и ты сама похорошела, Юко. — Плисецкий уперся руками и подбородком о гриф гитары. — Рассказывай, как ты сама?

— Да чего рассказывать? Все как обычно.

В это же время Юрий поставил на колени гитару.

— Я тут сочинил кое-что… Заценишь?

Юко улыбчиво кивнула ему.

Таня напрягла похолодевшие руки, продолжая так же осторожно выглядывать.

Перед тем, как начать, Юрий с нежностью посмотрел на японку, до предела сгущая мысли в словах:

— Она очень личная…

И тут же порхнул пальцами по гитаре. С секунду на свет пролилась мелодия, как ручей и расплескалась. В нее понемногу вплетались слова.

Забытый временем набросок наконец-таки стал стихотворением, наложенным на музыку.

Весь мир застыл вокруг, будто бы тоже собравшись послушать.

Слова медленно, но ритмично нанизывались одно на другое. Пальцы передвигались по струнам, выщипывая из гитары звуки. Их разносил легкий ветер.

Плисецкий не отводил глаза от гитары, следил за движением пальцев. Ласкал стихами воздух… В унисон со струнными переборами.

И все опять опустело вокруг.

Песня закончилась, но ее мелодия так и не растаяла.

Юко приблизила лицо к русскому, глядящему в розовый горизонт:

— Кому ты ее посвятил?

— Посвятил?.. — Плисецкий поднес указательный палец к бабочке, летающей прямо перед ним. Та приняла приглашение и опустилась на его кончик, медленно двигая крыльями. — Я посвятил ее хаосу… — Улыбка раздвинула губы. — Прекрасному хаосу внутри меня.