— Что ты пойдёшь в школу, не выполнив свой долг!

— Уфф! — проворчала дочь, скрестив на груди руки.

— Меньше болтаем, юная леди, просто зайди и закончи то, что должна сделать.

— Ты злая! — закричала Шарли, готовая расплакаться. Она вылезла из машины, хлопнула дверцей и побежала в дом.

«Отлично!»

Я ненавидела повышать на дочь голос, но всё же не смогла сдержаться. Прислонившись лбом к рулю, я шумно выдохнула. Я не могла потерять контроль с Шарли, особенно из-за того, что на самом деле не имело к ней никакого отношения. Раньше со мной такого не случалось, вернее, случалось не так часто, как в последнее время.

Я глубоко вдохнула и выдохнула, продолжая обхватывать руль и прижимая голову к костяшкам пальцев. Возможно, я выглядела жалкой, но даже выйти из машины мне казалось немыслимым. Я боялась, что они увидят меня, или заметят, как шпионю за ними. Или ещё хуже: я сама боялась увидеть нечто, что искалечит меня, но и оставаться весь день внутри джипа не могла.

Я осторожно спустилась и обошла машину. Затем открыла багажник, и не теряя времени, схватила два пакета с покупками из Whole Foods. Быстрым шагом направилась к дому — сумка через плечо, а ручки пластиковых пакетов своей тяжестью впивались в ладони.

Войдя в дом, я не увидела даже тени дочери. Кухня была пуста. Скорее всего, Шарли поднялась в свою комнату. Я поставила пакеты на пол, сумочку на стол, и сняв куртку, облегчённо вздохнула. Мне было так жаль, что я отругала её без причины; иногда я бывала действительно ужасной матерью. Некоторое время я разрывалась между желанием быстро взбежать по лестнице и обнять дочь, и более рациональным, сдерживаемым чувством вины — желанием подождать несколько минут, а затем поговорить с ней. Я совершила ошибку и признала бы её. Но я не могла вести себя как сумасшедшая перед дочерью, иначе потеряю весь свой авторитет. Подожду некоторое время, а затем поднимусь к ней и извинюсь. А пока разберу покупки.

Я опустошила первый пакет и разложила продукты на разные полки холодильника, затем взялась за второй. Наполнила банку для кофе и поставила её обратно на полку у окна.

Я не собиралась этого делать, но желание было сильнее меня. Опершись руками о кухонную стойку, я замерла перед окном, и моё сердце забилось сильнее, словно в ожидании чего-то ужасного.

Потом раздвинула муслиновую занавеску чуть толще марли и выглянула наружу.

Ничего.

Вообще ничего нельзя было увидеть.

Его окна были затемнены, и пока я не научилась видеть сквозь стены, у меня не было возможности узнать, что происходит. Образы этих двоих, прижимающихся друг к другу, пронзили мой разум, как раскалённый клинок, и первоначальное любопытство быстро уступило место унынию.

Опустив занавеску, я повернулась спиной к окну и заставила себя убрать коробку хлопьев и банку арахисового масла. Все мои покупки были выставлены на кухонный стол, где всего несколько часов назад лежала я, в тисках полного помутнения рассудка.

О чём я, чёрт возьми, думала? Как могла вести себя так безрассудно?

Я зажала губы между передними зубами и покачала головой. Во мне бурлило чувство вины: «чего ты ожидала», «ты знала, что всё так и будет», «смирись». Тут зазвонил телефон, пробудив меня от этой нравоучительной задумчивости. Я схватила радиотелефон с базы и ответила.

— Алло.

Я ожидала услышать что-то, по крайней мере, голос, а вместо этого, с другой стороны, казалось, не было ни души. Я завершила вызов и вернула телефон обратно. Через минуту он зазвонил снова. Я ответила:

— Алло?

Послышался странный шорох, почти вздох.

— Кто это? — спросила я, теряясь всё больше. Подобное происходило не в первый раз, и я всегда считала это сбоем на линии. Однако в этот раз я была уверена, что слышала в ответ чьё-то дыхание. Возможно, это просто разыгралось воображение, и мне нужно перестать смотреть так много триллеров, потому как, очевидно, я была более впечатлительной, чем думала.

Я заставила свою трусливую сторону замолчать и вернулась к тому, чтобы сосредоточиться на продуктах, которые нужно было поставить по местам. Следующие десять минут я провела, расставляя каждый предмет на своё место: печенье в верхний шкаф, банки в кладовку, бутылки на нижнюю полку. Всё что угодно, лишь бы не возвращаться к раздумьям. Когда на кухне наконец воцарился порядок, я включила компьютер.

Следующий час я потратила на подготовку к фестивалю. Я и не подозревала, что при планировании городского праздника нужно позаботиться о стольких вещах. Марта мне дала список спонсоров, с которыми необходимо было связаться по электронной почте, затем требовалась организация программы, реклама, статьи в местных газетах и многое другое.

Остаток дня пролетел незаметно, и в конце концов Шарли снова спустилась, лишив меня возможности сделать первый шаг.

— Я сделала все домашние задания. Теперь я могу пойти к Шейну?

Прищурившись, я потёрла переносицу.

— Не знаю, милая, мне кажется, уже поздно.

— Но, мама!

Как могла объяснить ей, что сегодня не стоит навещать нашего соседа?

Я встала и снова с осторожностью отодвинула занавеску. Suburban исчез, а Шейн был снаружи, чинил деревянные доски в старом сарае. Я вздохнула с облегчением. Шарли последовала за мной, как любопытный щенок, и встала на носочки, чтобы заглянуть, как и я, в окно.

— Вон он! Видишь там, мама? Можно я пойду к нему? Можно?

Она смотрела на меня такими сияющими глазами, которые заставили бы капитулировать даже самую суровую душу.

— Хорошо, только оставь ему печенье и возвращайся домой, скоро ужин!

— Спасибо, мамочка!

Со скоростью молнии дочь схватила маленький контейнер, который оставила на шкафу в гостиной, и рысью выбежала на улицу. Я наблюдала, как Шарли пересекла сад, прошла вдоль дорожки рядом с забором и побежала по его участку. Моё внимание периодически переключалось с неё, прыгающей вперёд, на него. Шейн держал длинные доски, похожие на перья, устремив взгляд вниз и сосредоточившись неизвестно на чём. Я видела, как он повернулся в её сторону, прислонил доску к стене сарая и вытер ладони о бёдра.

Выражение его лица было серьёзным (я бы осмелилась сказать — мрачным), но как только моя дочь оказалась перед ним, Шейн словно преобразился. Его поза стала более расслабленной, а взгляд смягчился. Могла бы поклясться, что уловила проблеск улыбки, чего в моём присутствии никогда не случалось. Я видела, как они стали болтать, вернее, Шарли, как обычно, говорила скороговоркой, а Шейн время от времени отвечал ей.

Уверенная, что оставаться у окна и шпионить не имеет особого смысла, я вернулась к компьютеру. Но, прочитав одну и ту же строчку пять раз, я сказала себе, что даже пытаться работать бесполезно. Мой взгляд постоянно возвращался к окну, пока постукивала ногтями по столу и нервно покачивала ногой.

Возвращаться к подглядыванию не хотелось (я заставляла себя этого не делать), но не прошло и пяти минут, как я снова прижалась головой к стеклу, словно заправский сталкер.

Шейн и моя дочь сидели на ступеньках веранды, разделённые только контейнером с печеньем. Я смотрела на них с изумлением, словно любуясь звёздным небом: округлив глаза, широко раскрыв рот и с необычным чувством, заставившим вибрировать грудь. Продолжая наблюдать, я сглотнула и зажала зубами губы.

В том, как этот мужчина общался с Шарли, ощущалась такая нежность, что у меня сжалось в груди. При менее внимательном или тренированном взгляде его манеры могли выглядеть как у сварливого старого медведя, но это было совсем не так. Моя дочь каким-то образом сумела пробить брешь в его грубой оболочке. Я поняла это по тому, как они смотрели друг на друга, по тому, как Шейн разломил печенье, разделив то пополам с ней, по затаённой улыбке, которая появлялась у него только в её присутствии.

Шейн полюбил её так же сильно, как она начинала любить его.

Я беспокойно вздохнула, постепенно понимая, что дело не только в том, насколько Шейн мог увлечь меня, но и в чём-то гораздо более важном — счастье моей дочери. Мой взгляд вернулся к ней: непокорные, как обычно, волосы, развевались на ветру, рот кривился от эмоций, а руки взмахивали при каждом её слове. Со всей мимикой и жестами — Шарли была такой, — приветливый ребёнок, умевший покорять людей простотой. Неудивительно, что ей удалось добиться успеха даже с самым угрюмым мужчиной в мире. Тем самым, который сейчас, казалось, не мог ответить ей «нет».