Внутри было достаточно чисто. Агрон любил чистоту – как-то раз, он останавливался в каком-то заведении, в котором был толстый слой пыли высотой с целый дюйм, а на стулья лучше было и не садиться вовсе – все они были покрыты жирными пятнами и еле держались на ножках. Здесь же всё было очень неплохо. У противоположных стен таверны располагались два длинных стола, которые пустовали, а вот за ближайшим к владельцу уже сидели трое каких-то мужчин.

Агрон подошёл к деревянной стойке, ощутив затылком удивлённый и изучающий взгляд завтракающей троицы. Почувствовав себя неуютно, лайдер встретился глазами с владельцем таверны: лысым мужчиной, среднего роста, небогато одетым. Подняв глаза на нового посетителя, мужчина равнодушно спросил:

– Что будем пить?

Однако видимое поначалу дружелюбие испарилось буквально за секунду. Глаза Лысого из заинтересованных превратились в сердитые, от чего воздух тут же напрягся, словно струна. Агрон непонимающе смотрел на владельца таверны, пытаясь понять, что же послужило причиной такой перемене. Троица, сидящая позади него, притихла, ожидая продолжения разговора.

– Да пока ничего, – небрежно ответил Агрон, делая вид, что у него есть деньги, но тратить их он не хочет. – Просто интересно, о чём народ судачит.

Эта манера разговора только сильнее разозлила Лысого, потому что его брови почти сошлись над глазами, а скулы начали подрагивать

– О разном народ судачит, – голос владельца таверны, казалось, промёрз насквозь.

Агрон всё ещё не понимал, почему вдруг Лысый его так возненавидел. Внезапно до него дошло – владелец таверны признал в нём лайдера. Это действительно было нетрудно, потому что внешность обоих близнецов была типичной для народа Крартела: чёрные, будто покрашенные углём, волосы, близко посаженные глаза и кожа на несколько оттенков темнее, чем у стедмарцев. Причина внезапной ненависти больше не являлась загадкой, но Агрон решил во что бы то ни стало попытаться выведать у Лысого хоть какие-нибудь сведения.

– Об императоре что-нибудь говорят? – на сей раз Агрон постарался сделать свой тон как можно безразличнее.

– Имеешь в виду после окончания гражданской войны? – переспросил владелец, но по его взгляду было видно, что он не считает участников войны одним народом. – Да ничего о нём не говорят, кроме того, что ему следовало бы добить то, что осталось от повстанцев.

Глаза Лысого не стали теплее – лишь продолжали пронизывать лайдера ледяными копьями. Агрон не выдержал и нервно сглотнул под таким напором непонятной ненависти. Ему очень хотелось сказать что-нибудь в ответ, точно так же унизить хозяина таверны, но лайдер до последнего терпел эти выходки, чтобы услышать интересующие его сведения. Решив ещё попользоваться деланным гостеприимством хозяина таверны, Агрон продолжил:

– А ничего необычного в последнее время не было?

– Ты, видимо, плохо знаешь эти места, – усмехнулся Лысый. – Хотя куда уж тебе в наших краях разбираться. Хонен – тихое место. И лучше бы ему таким и оставаться.

Последние слова были произнесены с нотками угрозы. У Агрона исчезли последние крупицы сомнений в том, что владелец таверны не жалует лайдеров. Пропускать мимо ушей очевидную угрозу Агрон не собирался. Слегка нахмурив брови, лайдер решил продолжить допрашивать Лысого.

– Как у вас тут вообще? – Агрону что-то подсказывало, что в скором времени владелец его пошлёт куда подальше, но останавливаться не собирался. – Мы с братом тут впервые.

– И, надеюсь, в последний раз, – буркнул Лысый. – Обычная деревня, с какой стороны ни глянь. Больше ничего и не добавишь.

– Что, вообще ничего не происходило?

– Зуб даю.

«Значит, нападение кентавров было первым, – подумал Агрон. – Или просто никто не выжил, раз уж даже владелец таверны ничего не знает об этом. Хотя, может, он просто не хочет говорить с лайдерами?».

Лысый продолжать разговор не собирался – его вполне устраивало наступившее молчание. Агрон вновь почувствовал, как ему в спину упёрся чей-то любопытный взгляд. Трое едоков были всё ещё заинтересованы в текущем разговоре. Кроме них в таверну вошли ещё двое мужчин и одна женщина, которые расположились подальше от владельца, но тут же навострили уши. Натянутая тишина, прерываемая лишь приглушённым чавканьем и едва слышным стуком столовых приборов, начинала действовать Агрону на нервы. Лайдер пошевелил скулами, после чего медленно выдохнул и спросил:

– Слушай, дружище, а не подскажешь, как тут подзаработать можно?

– А вот прям здесь и написано, как можно подзаработать. Особенно таким, как ты, – с этими словами Лысый протянул собеседнику лист пергамента.

Агрон чуть слышно разочарованно вздохнул. Взяв лист в руки, лайдер перевернул его и убедился в том, что его подозрения были верными. На пергаменте было что-то написано, только Агрон при всём желании не смог бы узнать, что именно. Среди лайдеров, живущих в Стедмаре можно было по пальцам пересчитать тех, кто владел грамотой, и братья к таким счастливчикам не относились. Более того, после недавнего восстания значительная часть имперцев по-настоящему возненавидела порабощённый народ, а потому стедмарцы не потерпели бы хотя бы одного образованного и начитанного лайдера. Разочарованно поджав губы, Агрон посмотрел на Лысого и спросил:

– И что же тут написано?

– Прости, я думал, что хоть читать ты умеешь, – деланно ухмыльнулся владелец таверны, однако, всё же, ответил. – Император объявил награду за головы трёх наёмников. Убьёшь их, срежешь бляхи в виде сорок и отнесёшь канцлеру, в Ильдарос. Лёгкие деньги, не так ли?

– А за что этих наёмников так не любят? – Агрон подозрительно посмотрел на собеседника, пытаясь понять, почему это он вдруг стал с такой охотой рассказывать подробности написанного на пергаменте.

– Неужели тебе есть хоть какое-то дело до этого? – вскинул брови Лысый. – Не любят, да и всё тут. Главное же, что деньги заплатят. Ах да, эти ребята бродят где-то неподалёку от пролива Амплус. Возможно, они до сих пор там.

– И сколько платят?

– Сто золотом за голову каждого.

Агрон некоторое время смотрел сердитым взглядом на владельца таверны, после чего пробормотал что-то себе под нос, повернувшись к собеседнику боком. Лысый не расслышал слов лайдера и наклонился поближе, чтобы переспросить, но внезапно к его горлу прижалось лезвие кинжала.

– Имей в виду, – сквозь зубы процедил Агрон, наклонившись к уху владельца таверны. – Я не перерезал тебе глотку только потому, что хотел узнать последние слухи.

Убрав кинжал в ножны, лайдер отправился к выходу из таверны. Ненависть к стедмарцам вновь заполнила его сердце, и он изо всех сил сдерживался от того, чтобы не убить Лысого владельца таверны.

Перегонный куб постепенно наполнялся паром – это говорило о том, что в скором времени настойка будет готова. Всё, что останется сделать – дать ей остыть и разбавить мёдом для ослабления горького вкуса. Эрленд Сайвон подошёл к столу и взял бутылку хорошо настоянной медовухи. Лучше всего добавлять сладковатое питьё, когда настойка ещё горячая – так вкус станет гораздо лучше. Поставив бутылку рядом с алхимическим столиком, Эрленд слил всю жидкость из перегонного куба в небольшой пузырёк и быстро перенёс его на подставку. Не теряя времени, алхимик подлил туда несколько капель медовухи и вытер вспотевший лоб. Оставалось только ждать, пока настойка остынет.

Эрленд вышел в другую комнату своего дома и сел на стул возле стола. С обезболивающей настойкой было покончено, но их осталось мало. В скором времени ему придётся идти за ингредиентами, чтобы приготовить ещё. В последнее время к нему часто приходили наёмники и прочий сброд, которым эти настойки нужны в разы больше, чем тем же стражникам. Спрос на обезболивающие был всегда, но сейчас их сметают с полок быстрее. Какая-то часть Эрленда считала, что продавать настойки и припарки наёмникам было не очень хорошо, ведь «сороки» могли использовать их не по назначению. Когда-то Эрленд продавал ещё и яды, потому что очень нуждался в деньгах, но в скором времени перестал это делать. Он являлся целителем и должен был помогать людям, а не убивать их. Однако в ядах Эрленд разбирался всё так же хорошо, и это работало на него. Время от времени стража Айнэста просила его вскрыть тело и определить, не умер ли человек от яда. За это не платили, но у Эрленда появлялось какое-то чувство гордости за то, что он помог закону.