Таилось главное несчастье…

Не видно, ничего не видно.

Пуст и безвиден мир российский.

Дворцы несут кариатиды

На похороны. Путь неблизкий,

Но неизбежный. Духи ночи

Кружат и вьются роем бледным.

Гони же, братец, что есть мочи!

Но братец демоном последним

Открылся. Жалобно кричали –

Что не услышана загадка.

Спеши, Эдип. Твой сфинкс в печали.

Спеши, герой. Остатки сладки.

Мой друг Гумилев,

Пожми мою руку.

Я не убивал,

Конечно, послов –

Но слово твое

Я чтил, как науку,

И ночи встречал,

Заострив стило.

Крови же меня

Причастием смелых,

Перчаткой для псов

На руку надень!

Кругом ты был прав

Среди мягкотелых,

И хмарь диких сов

Ты выбелил в день.

Я вечно чужой

И неподходящий –

Не знаю, зачем

Тропинки сошлись.

Но это как вой

В ночи настоящей,

Где нету огней,

Где кончилась жизнь.

Я – брат в тишине,

В углу строгих комнат.

Мой смех или плач –

Как сад за окном.

Никто обо мне

Не думает много,

Пуская удач

Своих метроном.

Ирония в том,

Что тенью с тобою

Я всюду прошел –

И не был открыт.

Мы были вдвоем –

Но это не стоит

Совсем ничего,

Когда ты убит.

Кому я кричал

Во сне: не стреляйте!

Не тайна ли тот,

Кто дышит взахлеб,

И рвется из нас

При полном параде,

И портит расчет,

И что там еще?

Он нежный нахал,

Он вечный подросток,

Упругая стать

И марта флакон.

В пылающий зал

От темных подмостков

Он шел наказать

Нам новый закон.

Но где-то беда:

Пустые усилья

Несчастных овец

В осаде волков…

Не смейся, когда

Выламывать крылья

Придет молодец

Заплечных полков.

Какая тоска,

Наверно, открылась

В последний тот миг –

В серпцах косарей,

И в грязных руках,

И в тощих кобылах –

Что рвешь ты язык

Себе поскорей!

Их славить нельзя

(Жалеть-то опасно),

А думать о них –

Бессмысленный труд.

Кто в хлеба князья,

Кто в ангелов красных

Крестился под дых –

И стал рожий суд.

Мой друг, старый друг,

Прочти мою оду,

Пока еще есть

Вселенной скрижаль.

Ты мне ко двору

В любую погоду –

Пока, как ересь,

От слов веет даль.

За то, что во мне –

Застывшее пламя,

И узкий клинок,

И яркая брошь

В моем тайнике

Под всеми полами –

Пожалуйста, бог,

Ты будь ко мне вхож.

И трепет от встреч

Пусть будет как в детстве:

Идет мамин друг,

Идет сестрин свет!

И мяч по траве

Покатится резво,

И в нашу игру

Вернется поэт.

«Я знаю!» – душа прокричала.

«Не знаешь» – ответила дверь

Спокойно и холодно. Зала

Пустая скрывалась за ней:

Квадраты сплошных геометрий,

Колонны, и сумрак; и ков

Змеею по полу к бессмертью

Влачится и держит его.

Подносит мне ковш Мнемозина,

А в нем – черной Леты глоток;

С обедом пастушьим корзина –

На мраморный детский роток.

Я пленник, всеведущий демон,

Рекущий обратную речь,

К царям за их гордые стены

Легко проникающий меч.

Что знала, душа, ты? Увидишь,

Свой мир я тебе покажу –

А там не гостил мастер Фидий,

Облечь не успел в красоту.

Там только осколки нетвердых

Иных разумений земных,

Столкнувшихся с черным утесом

Пророчеств ужасных моих,

Там только руины планеты,

Уже не кружащей нигде –

С пронзительным воем кометы

Сгоревшей на яркой звезде.

Вы – мое племя, сказал он,

Всюду я ныне один:

Крылья не плещут, и сонм

Духов не слышен, не зрим.

Все изменилось; отныне

Вы – мое войско, мой блеск,

Вы – мое слово стремнине,

Вы – откровенье небес.

Вы – не видны, не открыты,

Вы – на иконах вас нет,

Вы – необуто, несыто,

Горько глядящие вслед.

Вы – ни казны, ни нагайки,

Вы – ни мошны, ни меча,

Ни перекура, ни пайки;

Солнце на ваших плечах,

Скулы, избитые ветром,

Руки, уставшие красть…

Будьте как дети, как дети,

Будьте последняя власть.

К вам я ушел, и оставил

Весь легион бытия;

Имя мое угадали

Вы, и открылся вам я.

Только и сам я не знаю,

Кто я, зачем и куда.

Боги всегда предлагают,

Люди – решают всегда.

Постановляйте, святые;

Ваш я, и вы все – мои:

Только сосуды пустые

Гнева миров судии.

Сердце огромно в маленьком теле,

Сердце стучится, бьется.

Взрослое тело лежит на постели

И любви отдается.

О, любовь! Наблюдает дитятко

Все, что к нему приводит,

Из-за двери, привстав на цыпочках –

И невдомек, что входит

В этот момент в теснину плоти,

Чтобы цвести там розой…

А на листах бело-красных – вздохи

Нечитаемой прозой.

А на полу – второпях, с полдороги

Купленные мимозы.

Дитятко глаз не сводит строгих.

В пальчиках – сплошь занозы.

Сердце огромно, все заполняет

Оторопелым гневом:

Что вы там делаете? Пылает

Где-то от центра слева.

Черные, черные розы желанья!

Красные, красные руки!

Белое, белое всеотрицанье!

И напряженье внизу. Хи!

Хо! Ха-ха-ха! И низринутый демон

Глупую желтость мимозы

Топчет в расстройстве, и льет свое семя,

Мучаясь злобным вопросом.

Сам бог хранит души твоей глубины

От тех, кто в них не верит, как в него,

Без стука он приходит на смотрины

Твоих гостей – и в очереди строк

Их собирает и ведет вратами

Слоновой кости в меркнущую даль,

И над водой ложится им мостами –

Над гладью тихой, черной, как печаль

О том, кого здесь точно не припомнят,

О том, кого не хватятся, когда

Настанет время всех составить в томы,

Как матерьял для Страшного Суда.

Сам бог хранит – тебя? меня? – и с нами

Уходит в неоткрытую страну,