Иван Образцов
Пробелы в географии
сборник рассказов
Кантошенский человек
Раньше кантошенцы жили хорошо.
И только не было у них счастья.
Счастья, даже самого захудалого, мизерного и простенького, кантошенцы никогда не видели, но точно знали, что оно есть.
Хоть и не было в Кантошено счастья, зато в самом центре села стоял огромный и стародавний масленичный столб.
И передавалось из уст в уста предание о масленичном столбе, что на его макушке каждую весну можно найти счастье.
Каждую весну молодые кантошенцы лазали на столб.
И каждый надеялся, что именно он найдёт там, наверху, то самое, ни кем не виданное счастье.
Долезть до макушки старого масленичного столба – дело трудное.
Те, у кого по неопытности залезть никак не получалось, до следующей весны ходили угрюмые.
Удачливые и особенно хваткие добирались до вершины с первой попытки, но там, наверху – там всегда были только новые кожаные сапоги.
В конце концов, собрались на площади всем селом и решили, что новые сапоги – это и есть счастье.
Приняв судьбоносное решение, кантошенцы вздохнули облегчённо.
Легко и счастливо хрустя сапогами, расходились по своим домам и думали только о хорошем.
С тех пор в Кантошено счастье было почти у всех…
***
Но однажды, рано утром все жители Кантошено проснулись одновременно пронзённые одной и той же мыслью – в Катманду никто не знает о счастье!
Кантошенцы вышли из своих домов, прижимая подмышкой с одной стороны своих маленьких детей, с другой стороны – запасную пару новых сапог.
Так молча, поскрипывая голенищами, они дошли до окраины села.
Все остановились, не зная, что делать и куда идти дальше.
И тогда один самый старый и мудрый кантошенец сказал: «Друзья, послушайте, я хочу сказать вам одну очень важную вещь!»
Все обратились лицами к нему, и в тишине зазвучали веские слова мудрейшего старика.
– Я прожил долгую жизнь, и не зря вы все называете меня самым старым и мудрым кантошенцем, ведь я знаю о вас абсолютно всё.
– Знаю историю нашего села и историю каждого двора.
– Но за все эти годы я так и не узнал одного…
– Кто же вешает сапоги на масленичный столб?!
Все переглянулись и вначале ничего не поняли, ведь каждый думал, что сапоги вешает на столб раз точно не он, то сосед.
И вот тогда над толпой повисло марево сомнения, переросшее в дрожь робких невнятных шепотов: «Ша-бу-ду, чу-ба-до…»
И вот над толпой проскользнуло первое, чуть слышное: «Чудо…»
«Чудо, чудо…» – уже смелее и громче раздались хриплые голоса мужиков.
«Чудо-о-о-о-а!» – истерично вскинулась какая-то баба, и заревел, упавший из её рук, ребёнок.
«Чудо…» – тихо и светло проговорил старый и мудрый кантошенец и умер.
Так в Кантошено умер самый мудрый человек, но родилось чудо.
И в словаре кантошенцев появилось необъяснимое чудо.
Шумели и удивлялись долго и дружно.
Расходились – по-необходимости.
Собирали своих детишек.
Малыши играли друг с другом – копошились в лужах и навозных кучах.
Мамаши ловко хватали за пятки и тянули из грязных луж и жирного навоза свои надежды на будущее.
Детские крики и слёзы, грязный подол материнского платья, запах перегноя, потные лица – всё смешалось в одно большое кантношенское детство.
Детские годы кантошенцев были счастливыми и чудесными…
***
Но один молодой кантошенец не кричал «чудо».
Он вообще стоял как-то даже не в стороне и даже не сбоку, а скорее сбоку припёку.
Этот молодой кантошенец недавно вернулся из города, где бросил два года учебы в столярном ПТУ и беременную городскую девушку.
Первое он предпочитал упоминать в беседе с сельчанами только в качестве института и, вдобавок ко всему, инженерного, а вторым – внутренне как-то даже высокомерил, считая своих земляков не способными ни на какие более-менее мужские культурные поступки.
Конечно не только и не столько по этому неизвестному никому внутреннему убеждению, но по наличию в биографии фактов географических перемещений, все кантошенцы считали молодого человека очень культурным и цивилизованным, даже немного городским и учёным.
Так вот этот молодой кантошенец не кричал «чудо».
Он прикидывал в голове такие мысли: «Так, так, так… А если никто не знает, кто же вешает сапоги на масленичный столб…»
Эта мысль как-то с помощью то ли химической реакции в мозге, то ли какой-то непонятной системы внутри черепа кантошенца выдала следующее соображение: «Но ведь из этого может выйти неплохой… бизнес».
Молодой человек слышал это слово в городе много раз и все, кто учился с ним в ПТУ, и все с кем вечерами они попивали дешевое пиво или разнообразные напитки, называемые то коктейль, то джин-тоник, так вот, они все повторяли, как заклинание: «Бизнес…», – после чего делали многозначительные лица и повторяли, уже растягивая и смакуя на букве «е»: «Бии-з-нЕЕс…»
Там, в городе, он ещё больше счастливел, повторяя с друзьями «бизнес» и добавляя к нему волшебные «маркетинг», «мерчендайзер» и ещё много всяких разных странных для русского уха звуков.
И так ему это слово «бизнес» нравилось, что очень хотелось этим словом называться.
Подумав так, молодой человек потихонечку испарился в утренней сырости…
***
Самый старый и мудрый кантошенец, помимо мудрости и знаний обо всём селе, имел во всём селе всяких-разных родственников (фактически в Кантошено родственниками были все).
Потому хоронили деда всем селом.
А так как дед был довольно назойливым при жизни и постоянно всем надоедал со своими мудрыми советами, то постепенно похороны перетекли в застолье, в результате которого часам к 11 вечера даже был порван баян и сломано несколько табуретоподобных конструкций.
– Что ж, жизнь продолжается! – говорили кантошенцы друг другу за столом и чокались кружками, стаканами, стопками и всем тем, чем положено чокаться кантошенскому человеку.
– Неужели дед хотел бы, чтобы мы все легли тут и умерли! – и чокались опять.
В общем, проводили деда довольно весело.
И эта жизнеутверждающая процедура, которую даже нелепо называть поминками, не затянулась…
***
А через несколько дней, когда самого старого и мудрого кантошенца схоронили всем селом, на следующее утро все вышли во дворы и наблюдали такую картину.
Тот самый молодой кантошенец ходил по дворам с одним и тем же назойливым предложением.
Начинал он свою речь каждый раз одинаково не предложением и даже не требованием, а чем-то посередине.
– Нам надо срочно выбрать Председателя сельсовета! – говорил он в каждом дворе, после чего в путаных его рассуждениях начинали метаться различные неожиданные сочетания, вроде «готов взять ответственность на себя», «будучи молодым и перспективным» и ещё что-то про «ремонтирование» или «реформирование».
Каждый кантошенец, кантошенка или маленький кантошонок выходил во двор и недоуменно смотрел на молодого человека.
– Что это за Тьмутаракань, – с жаром брызгал он слюной на лица и руки несчастных кантошенцев.
– Во всех цивилизованных обществах есть администрация и глава администрации! Мы живем в прошлом веке!
В общем, каждая его речь сводилась к одной и той же вопросительной фразе: «Вы согласны выбрать Председателем меня?»
Кантошенцы равнодушно пожимали плечами, лишь бы он скорее убрался с их двора и не мешал управляться по хозяйству.
В конце концов, в Кантошено никакого Председателя сельсовета отродясь не было.
Да и сельсовета там никогда не было, ведь кантошенцы всегда обходились своим умом и опытом.
Равнодушные пожатия плеч молодой кантошенец принимал, как согласие, и так, к вечеру этого же дня, прошёл все дворы и получил согласие всех жителей села…
***
